Я никому не хотела показывать свои стихи - всё получилось само собой, случайно. В областной газете написали про литературный конкурс сочинений для старшеклассников, и Валентина Игнатьевна на уроке литературы предложила нам несколько тем на выбор. Про "успех" мне писать не захотелось, и про всякие там "жизненные идеалы" тоже. А вот последняя тема, хотя и простенькая, мне понравилась.
      - Шумилова, у тебя как насчёт "жизненных идеалов"? - громким шёпотом спросил с задней парты Саша Клочков, передразнивая Валентину Игнатьевну.
      - Никак, отстань, - не принимает заигрываний Ася и поворачивается ко мне. - Ты что выбрала? "Самый счастливый день"? Мы про это в третьем классе писали...
      Есть что-то мистическое в словах, когда их не говоришь, а записываешь на бумаге. На бумаге или в книге слова кажутся более значительными, иногда я даже чувствую, чем они пахнут. Слово "счастье", например, жёлтого цвета и пахнет апельсином...
      Есть ещё Синяя Птица Счастья: её ловишь - а она не дается в руки, а если даже и поймаешь её, то только на секунду.
      А у меня были эти секунды? Наверное... Я действительно была очень, очень, ОЧЕНЬ счастлива, когда мы танцевали осенний вальс... Но потом Ася всё перечеркнула одним махом и вместо Синей птицы у меня в руках оказалась Синяя ворона...
     
     
      Синяя ворона улетает на восток.
      Синяя ворона,
      Ты куда?
      Синяя ворона,
      Посиди со мной чуток -
      Синяя ворона...
      Синяя ворона...
     
     
      Я беру ручку и быстро, почти без исправлений, записываю то, что вспомнилось в связи с апельсинами, которые мне в детстве разрешали есть только по праздникам, потому что у нас тогда совсем не было денег; и про Синюю птицу, которая иногда бывает похожа на Синюю ворону, и про то, что Счастье - не синего, а жёлтого цвета.
      А ещё я написала про один день в моём детстве, который тянулся и тянулся, и никак не кончался. "Ну когда же наступит наконец завтра?" - спрашивала я и твердила, что лучше бы этого дня вообще не было, потому что он - лишний...
      Я только не написала в сочинении о том, что это был последний счастливый день в моей жизни, потому что когда наступило завтра - не стало мамы...
      А когда прозвенел звонок, я вдруг поняла, что всё, что я написала тут - полная чушь! Никто такие сочинения не пишет, а счастье - это вообще что-то непонятное: кто его вообще видел, это самое счастье? Даже Пушкин писал в девятнадцатом веке (мы это по литературе уже проходили), что "на свете счастья нет, а есть покой и воля...". Вот пусть и оставят меня все в покое!
      Я уже хотела скомкать своё сочинение и засунуть его в сумку, но подошла Валентина Игнатьевна - и пришлось отдать листок.
      "Ну и пусть! Всё равно наши сочинения тут читать никто не будет: Валентина Игнатьевна сказала, что их сразу отправят в Нижний".
      …А через месяц - в декабре, перед самым Новым годом, в школу пришло извещение о том, что моему эссе присудили первое место и что оно, может быть, даже будет напечатано в областной газете!

Когда бабушка показала мне газету, я не сразу поняла, что "Ольга Широкова" - это я, а не какой-то взрослый журналист.
      Неужели это мои слова? Набранные типографским шрифтом, они казались чужими и не имеющими ко мне никакого отношения. В стихотворении про ворону оказалась другая разбивка: там, где у меня длинная строчка, получились две коротких.
      Вечером позвонил из Нижнего папа и сказал, что такое событие нужно обязательно отметить!
      А на перемене ко мне подошли наши классные звёзды Оксана Родина и Марина Петрик, для которых я вообще-то пустое место, потому что - маленькая. Не поняла, что им от меня было нужно… Они даже не читали моего сочинения - просто слышали, что обо мне написали в "Нижегородских ведомостях".
      Ася объяснила, что Родина и Петрик привыкли быть во всём лучшими, вот им и удивительно, как это выбрали меня, а не их. А вот Ася рада за меня, потому что Ася - моя самая лучшая подруга.
      Почему-то всех особенно задело то, что я пишу стихи… Их поместили отдельно, под моим эссе и небольшой заметкой о конкурсе. За неделю до публикации ко мне приезжал молодой журналист и мы с ним долго разговаривали. Он даже хотел меня сфотографировать, но я отказалась, потому что я - нефотогеничная. Этот журналист - он назвал себя Игорем - тоже, оказывается, пишет стихи: у него даже вышли две или три книги. Я никогда не разговаривала с настоящим поэтом и сначала не хотела ничего показывать, но потом всё-таки согласилась и отдала ему несколько стихотворений.
      Когда мы с Асей в тот день шли из школы домой, у меня три раза пел в сумке мобильник: сначала позвонил из Нижнего папа, потом - бабушка, а ещё Марина Петрик поинтересовалась, что я буду делать в субботу, и пригласила меня на день рождения.
      - Ты у нас просто знаменитость! - удивилась Ася. - Смотри не задавайся!
      Мы с Асей снова стали лучшими подругами и всё друг другу рассказываем, как раньше. Недавно Ася поссорилась с Оксаной Родиной, а значит - и с Мариной Петрик, потому что Оксана и Марина - одна компания. И теперь Ася, хотя она и значима сама по себе, вдруг оказалась в стороне от классной элиты. А другие, не элитарные девочки, дружат своими группками и к Асе относятся с недоверием.
      Я решила, что если я пойду к Марине на день рождения без Аси, то Ася может на меня обидеться. Да и что я там буду делать в совершенно чужой компании? Ася сказала, что все их знакомые очень взрослые, - есть даже студент из пединститута. И ещё Ася сказала, что Марина Петрик дружит с Юрой Аристовым из первой школы...
      Если честно, то я его не очень хорошо запомнила, этого Юру. Когда мы танцевали, я смотрела вниз и по сторонам. А потом он сразу поднялся на сцену, а я была без очков и не могла издалека его рассмотреть. И вообще он меня пригласил танцевать только из-за Аси, вернее, из-за Вадика, и если даже мы встретимся случайно у Марины, то он меня и не узнает!
      Так что на день рождения я не иду вовсе не из-за Юры, а из-за того, что мы с Асей - лучшие подруги!

- Ну, пока, - машет мне Ася и ныряет в свой подъезд, а я иду через двор мимо гаражей к соседней пятиэтажке. Обычно бабушка первая возвращается с работы и забирает почту. Но сегодня в институте - заседание кафедры и бабушка придёт домой часов в шесть.
      В почтовом ящике редко бывает что-то интересное для меня, потому что с папой мы разговариваем по телефону, а больше у меня никого нет, кто бы мог мне написать. Я открыла маленьким ключом наш ящик и пошарила на всякий случай - может, принесли рекламу или газету.
      Ага, что-то есть... Наверное, всё-таки письмо от папы?
      Письмо было не от папы, хотя адресовано мне. Большой такой конверт, с редакционным штампом вместо обратного адреса.
      "Ой, а вдруг ещё что-то опубликовали?" - подумала я и быстро разорвала бумагу. Внутри - ещё один запечатанный конверт и письмо из газеты:
     
     
      Уважаемая Оля!
      Пересылаю Вам письмо, которое пришло в редакцию на Ваше имя.
     
      С пожеланием дальнейших творческих успехов,
      зав. отделом писем
      Игорь Пашков.
     
     
      ...Во втором конверте оказалось письмо от совершенно незнакомого мне человека:
     
     
      Здравствуйте, Оля.
      Недавно я прочитал в "Нижегородских ведомостях" Ваши стихи. Скажу сразу: мне они очень понравились. "Синяя ворона" - интересно и неожиданно. Привычнее отождествлять счастье с романтическим образом Синей птицы, а тут - такая "домашняя", совсем не идеальная, ворона...
      О "лишнем" дне, который оказался самым счастливым... Да, мы все живём второпях, ловим синих птиц и не замечаем, что счастье - вот оно, рядом:
     
      "Я бегу, бегу за Счастьем,
      Убегая от него..."
     
      Оля, у Вас - парадоксальные стихи, немного наивные, но искренние и неожиданные. Сколько Вам лет? Я знаю из статьи в газете, что Вы ещё учитесь в школе. В каком классе - в десятом? В одиннадцатом? Хотелось бы узнать о Вас чуть больше.
      Немного о себе. Зовут меня Борис, фамилия - Левицкий. Учусь на первом курсе в меде, в Нижнем Новгороде. Стихи не пишу, но поэзию понимаю и люблю. Среди моих друзей есть ребята, пишущие песни. Оля, как Вы отнесётесь к тому, если я покажу им Ваши стихи?
     
                                                                                          Борис Левицкий
     
     
      Ой, неужели это - мне и обо мне? Как странно!.. Он такой совсем взрослый, этот Борис. И обращается ко мне на "вы", и слова у него какие-то непривычные, взрослые и серьёзные. Правда, когда я писала про лишний день, я думала совсем о другом...
      - Бабушка, когда говорят, что стихи - парадоксальные, это хорошо или не очень? - спросила я за ужином.
      - Это хорошо. Это значит, что поэт смотрит на мир иначе, под таким углом, что иногда это противоречит здравому смыслу.
      Гм-м... Получается, что в том, что я пишу - нет смысла?..
     
     
      Я не рассказала бабушке о письме, но весь вечер и следующий день думала о нём. На физике так задумалась, что не услышала, как Наталья Сергеевна меня вызывает отвечать.
      - Широкова, - в третий раз повторила Наталья Сергеевна. - Я к тебе обращаюсь!
      А на русском мы писали диктант и я вместо "два арбуза" написала "два каруза". Обычная описка, но Ася засмеялась, я - тоже, и мы хихикали, как маленькие, и никак не могли остановиться.
      - Широкова и Шумилова! Оля, в чём дело? - несколько раз прерывала диктант Валентина Игнатьевна, наша классная, и в конце концов потребовала дневник и записала сердитым почерком:
     
     
      Смеялась на уроке русского языка!
     
     
      Вечером бабушка случайно увидела эту запись, но не рассердилась, а даже наоборот...
      - Лучше смеяться, чем плакать, - только и сказала она и ушла на кухню готовить ужин.
      Я знаю, почему она так сказала.
      Бабушка очень старается делать вид, как будто в жизни у нас всё очень-очень хорошо, но однажды я услышала, как она сказала тёте Ане, что живёт только для Оли и что никогда не сможет пережить того, что случилось с Иришкой.
      Иришка - это моя мама.
      Я села за уроки, а сама всё думала о письме и о том, что мне написать этому Борису. Начну так: "Здравствуйте, Борис...".
      Дальше у меня почему-то никак не писалось, и я несколько раз перечёркивала всё и начинала сначала.
      В окончательном варианте у меня получилось совсем коротенькое письмо - в полстранички: я написала, что учусь в десятом классе (а на самом деле - в девятом) и что стихи попали в газету случайно, хотя пишу я их давно.
      Ещё я написала Борису о том, что тоже люблю стихи, только не новых поэтов, а те, которые читали мне родители, когда я была совсем маленькой.
      Я их и сейчас помню наизусть.
      Когда мне было семь лет, мы с мамой разучивали и повторяли хором:
     
     
      Королева Британии тяжко больна -
      Дни и ночи её сочтены...
     
     
      А ещё - папино любимое - про паруса и Гомера:

      Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
      Я список кораблей прочёл до середины...
     
     
      Я до самого восьмого класса была уверена, что это стихотворение - про море и путешествия, и только совсем недавно папа объяснил, что оно - о любви.
      Письмо получилось глупым и детским, но Борис сам написал, что мои стихи - "наивные"...
      Я наскоро доделала уроки на завтра, немного почитала. Потом позвонила Ася и мы с ней болтали минут двадцать, пока бабушка не сказала, что я занимаю линию и что вдруг папа позвонит, а у меня всё время занято.
      Мне очень хотелось рассказать Асе про письмо, и я даже почти намекнула, что у меня есть что-то, о чём я пока не могу рассказать.
      - Ну и не рассказывай, - сказала Ася и больше ни о чём меня не спросила. Мне даже обидно стало: обычно это у Аси были от меня секреты, а вот теперь наконец-то и у меня появилась своя тайна, а Асе на неё наплевать.

В субботу с утра шёл дождь, с крыш капало, а под ногами хлюпало месиво из мокрого снега и грязи. Сапоги сразу намокли и потеряли вид. В такое утро хорошо валяться в постели, слушать музыку или перечитывать старые книги.
     
     
      Февраль. Достать чернил и плакать!
      Писать о феврале навзрыд,
      Пока грохочущая слякоть
      Весною чёрною горит...
     
     
      Пастернака мы в школе не проходим. Может быть, в лицее или в четвёртой гимназии есть углублённые программы и там - другое отношение к стихам. А наша школа - самая обыкновенная, не плохая и не хорошая, и я уверена, что половина класса вообще не слышала имени Бориса Пастернака. Однажды на английском мы переводили рассказ про Шекспира и Толя Родионов стал искать в словаре слово "Шекспир". Естественно, в словаре этого слова не было, и тогда Родионов решил перевести его по частям: "shake" - трясти и "spear"- копье. И у него получилось примерно так:
      "Потрясая копьём, родился в небогатой семье великий во всём мире драматург".
      Людмила Михайловна, когда это услышала, отвернулась к окну, закрыла лицо носовым платком и долго к нам не оборачивалась - всё не могла прийти в себя от шока.
      К школе я отношусь - никак. То есть у меня нет к ней отвращения, потому что я вообще люблю учиться. Вот только математику с физикой я не люблю, особенно физику. А на литературе даже интересно, и наша Валентина Игнатьевна - очень хорошая. Я иногда думаю, почему наши учителя стали работать в школе? Ведь они могли стать кем-то ещё и не мучиться всю жизнь! Мы с Асей иногда говорим на эту тему - о том, что мы будем делать в жизни. Пока я не знаю, кем бы мне хотелось стать, и это меня немного беспокоит.
      В субботу уроки всегда тянутся очень долго, особенно когда по расписанию лабораторные. А тут ещё туман и серое тяжёлое небо, в которое упираются верхушки деревьев...
      Я знаю, почему у меня сегодня плохое настроение. Вчера позвонил папа и сказал радостным голосом, что у тёти Наташи родился сын Антошка и что этот Антошка похож на меня - а значит - на папу...
      - Ты слышишь, Лёка? У тебя теперь есть братишка! - кричал папа в трубку и улыбался. То есть я, конечно, не могла увидеть, улыбался он или нет, но по голосу это заметно.
      И вот теперь я думаю, что у Антошки есть мама и папа, которые его будут любить и уже любят и говорят, что Антошка - самый лучший в мире ребёнок.
      А я?! У меня и так нет мамы, и был только один папа, а теперь у папы есть свой сын, а я для него - так, почти никто...
      К окну в лаборатории прилипла серая муть. До звонка осталось всего пять минут, и из окна видно, как спешат под зонтами учителя к четвертому уроку. На крыльце под навесом сидит нахохлившись ничейная собака с обвислыми грустными ушами...
     
     
      Ветер тучу приволок,
      Дождь пошёл,
      И клён промок,
      Лужи под ногами...
     
      У ворот сидит щенок
      С грустными ушами...
     
     
      Я вырвала листок из тетрадки по физике и записала строчки, которые только что пришли мне в голову.
      - Все закончили? - спросила физичка и закрыла журнал. - Сдавайте работы. Какой у вас следующий урок?
      Следующая у нас - физ-ра, но физкультурник заболел, и нас отпустили домой.
      Мы идём с Асей и молчим. То есть я молчу, а Ася, как всегда, разговаривает с мобильником, только теперь вместо Вадика она называет его Андреем. Мне неприятно идти рядом и слушать, что она говорит, потому что получается, как будто я для неё - забор или фонарный столб, неодушевлённый предмет, который можно игнорировать...
      И вдруг у меня в сумке тоже заиграло!..
      Замёрзшими пальцами я расстёгиваю замок и шарю среди учебников.
      - Ало?
      Ася замерла на полуслове, забыв на секунду о своём Андрее. А мне сразу стало очень весело, и я говорю "привет" таким тоном, как будто мы с Борисом - старые приятели и каждый день болтаем по телефону.
      - Он из нашей школы? - спросила как бы между прочим Ася, делая вид, что ей совсем неинтересно.
      - Нет, - говорю я небрежно и не объясняю, кто он и откуда взялся. Ася же мне ничего не рассказывает!
      - Ну, пока! - машет сумкой Ася, когда мы подходим к её подъезду. - Ты вечером дома? Может, забегу...
      А у меня появилась проблема...
      Борис попросил прислать фотографию, потому что, как он сказал, ему "хотелось бы визуально представить человека, с которым ему так интересно общаться".
      У меня много старых фотографий, да и, в конце концов, можно пойти к фотографу - и через три дня снимок будет готов... Но какой снимок?! Я - нефотогенична и теряюсь, когда на меня смотрят через камеру. Даже на любительских карточках, даже когда я не знаю, что меня снимают, я получаюсь не лучшим образом...
      И ещё я написала Борису в первом письме, что учусь в десятом, и он думает, что мне - почти шестнадцать, а мне ещё только четырнадцать, а пятнадцать будет в июне, через три месяца.
      Дома я встала перед зеркалом, приподняла руками волосы и попробовала заколоть их так, чтобы получился хвостик. Всё равно как шестиклассница, только бантик осталось привязать! Ну почему, почему я такая обычная и неинтересная? Я и на вечера-то в школе не хожу, потому что никто меня всерьёз не принимает!
      В дверь позвонили, и бабушка пошла открывать.
      - Проходи, Асенька, давно ты к нам не заглядывала!
      - Здравствуйте, тетя Валь. А Оля дома?
      Мы залезаем в папино кресло, и Асины тонкие шёлковые волосы щекочут мне щёки.
      - Ну, рассказывай, - говорит Ася. - Вы как познакомились?
      Меня так и подмывает рассказать Асе о Борисе, особенно сейчас, когда всё может очень скоро закончиться. Вот увидит Борис мою фотографию - и сразу разочаруется. Но пока ещё ничего не случилось, и я шёпотом рассказываю Асе про письма из Нижнего.
      - У тебя есть его фото? - спрашивает Ася.
      Дались им эти фото!..
      Я достаю из стола конверт с маленькой карточкой, которую недели две назад прислал мне Борис.
      - Ничего, нормальный парень! - одобрила Ася. - Ты с ним встречалась?
      Ася хитрая, она хочет выведать у меня всё. История с Борисом её, кажется, здорово задела, может быть, потому что все Асины друзья - и Вадик, и Андрей - хотя и старше нас, но всё-таки мальчишки. А вот Борис - совсем взрослый студент.
      - Только ты никому не говори - хорошо? - по детской привычке предупреждаю я, хотя и так знаю, что Ася болтать зря не будет. Мы надеваем куртки, и я провожаю Асю до тропинки к её дому. На улице темно и пахнет сыростью. Дождя нет, но куртка почему-то сразу отсырела.
      Это моя самая любимая погода - "когда хозяин собаку на улицу не выгонит". Дождь и туман невидимой стеной отделяют от всего мира, а покачивающийся над головой зонт создает иллюзию уюта и защищённости.
      Прохожие спешат, уткнувшись в поднятые воротники и не глядя по сторонам, и можно идти с любым выражением лица - всё равно никто не заметит.
      Я ещё немного постояла около освещённой почты. Так посылать или не посылать?..

Дома я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, скорчила рожу и достала альбом с недавними фотографиями. Вот мы с Асей около школы первого сентября, а тут Ася одна около старой берёзы у нас во дворе...
      Я перевернула Асину фотографию и быстро написала на обратной стороне: "Борису Левицкому от Оли". Потом подумала, что бы ещё написать, - и поставила сегодняшнюю дату.

[начало] [в пампасы] [окончание]