Переходный возраст, о котором так долго говорили взрослые, наступил в канун Нового года.
Он наступил не только у тринадцатилетнего Юрика. Он подмял под себя всех, кто его окружал, - его маму Геню, его соседей,
его друзей. Даже военкомат. Представьте, каково дежурному военкомата видеть, как в семь утра первого января в ещё закрытый
комиссариат ломятся мужчины призывного возраста и в виде главного аргумента предъявляют коробки с цветными карандашами? Кто
не поленился отсидеть новогодний вечер у телефона, обзвонить от имени военкомата весь квартал и текстом "Явиться первого
января в семь часов утра, иметь с собой личные вещи и цветные карандаши" мобилизовать мужскую часть населения на военную
переподготовку? Конечно Юрик. Бедная Геня. Бедная.
Когда дети орали в окна: "Юрикина ма-ма!", хотя Юриков в доме было немало и разного возраста, все знали, нет
смысла беспокоиться, зовут Геню, потому что Юрик уже что-то натворил, кого-то разыграл или обозвал. Трудный.
Очень трудный возраст.
И вот, когда Юрик задумывал новую пакость, на зимние каникулы к соседке Лизе приехала внучка Оленька. Оленька
вышла во двор в своей белой шубке. И всё в ней Юрику понравилось: и походка, и смех, и варежки… И ему было тесно
в груди, и даже не хотелось есть. И к вечеру Юрик понял, что всё! Всё! Что он, хулиган, драчун, Юрик Степанов,
теперь другой. А ночью пошёл снег, и Юрику вдруг приснилась мелодия, такая свежая, новая, нежная, никогда,
кажется, и никем не петая ранее. Юрик встал, нащупал карандаш и старую тетрадку и быстро, пока не забыл, записал
мелодию прямо на розовой обложке с Пушкиным. Вот так записал: "Ля-ля-ля-ля-а! ля ля-ля! Па-па-ра-ра!" Ещё раз
прочёл записанное. Пропел тихонько сам себе, глядя в окно на падающий снег, понял, что всё изменилось в его
жизни к лучшему, и счастливый лёг спать.
Наутро, как ни старался, как ни читал Юрик свои записи, мелодия не вспоминалась. Вот так, подумал Юрик. Если
что-то хорошее, музыка или Оленька, так нет. А если что-то плохое, так мама сразу ругается. И Юрик с горечью
осознал, что в его новой жизни всё пойдет по-старому. Учитывая трудный возраст. И решительно вышел во двор. Раз
мелодия всё равно не вспоминалась. Решил идти хулиганить. Как всегда. Одним ударом ноги он развалил снежную бабу,
разогнал малышню и стал обзываться. Мишку Павчинского Юрик, как всегда, обозвал евреем. Ашотика Ставридку -
грузын. А татарина Рафика - незваный гость. Потому что всё уже было потеряно навсегда. И зачем становиться
лучше. Раз так.
- Юрикина ма-а-ма!!! - как всегда завопил Мишка Павчинский в окно Степановых. - Юрикина мама!!!
Мама Юрика вышла на балкон.
- Ну?
- А ваш Юрик развалил нашу бабу и опять обзывается. - Мишка задрал к балкону свою склочную румяную физиономию.
Юрик под гневными взглядами мамы не убежал, он молча равнодушно стоял рядом. Всё равно. Раз так.
- Юрик!!! Ты опять?!
Юрик молчал.
- Так шо? - настаивал Мишка Павчинский на справедливости.
- Ну так обзови его тоже! - потеряла терпение Геня.
- А как? - обрадовался Мишка. - Как обзовить?
- Скажи: "Сволочь ты, Юрик!" Понял?
- Понял, - Мишка кивнул головой и с интересом оглянулся на Юрика. Ашотик и Рафик уже обступили того на предмет
обозвать. Но Юрик, этот какой-то странный сегодня Юрик, предупредив благородный гнев детей, мрачно и свысока
подтвердил:
- Да! Я - сволочь! Да! Я такая сволочь!
И отошёл в угол двора. Он почувствовал себя старым и одиноким. Всеми брошенным. А мама… Она даже не заметила,
что он, Юрик, изменился! Что он захотел стать хорошим с этого утра. И что он не доел омлет!!! Никто ему не нужен.
Никто его не поймет. Никто не смог бы пережить того, что пережил он, забыв прекрасную ночную мелодию. Юрик
забежал в тесный и темный проём между гаражами, сел на ящик и тихонько заскулил: - И-и-и…
Он представлял, как мама мечется по двору, его разыскивая, как друзья испуганно пожимают плечами, не зная, где
он, как Оленька… А что Оленька… Она со своими красивыми варежками и смехом даже и не заметит, как он тут…
замерзнёт… умрёт… навсегда… один… На ящике… И-и-и-и…
Сколько так прошло времени, он не знал. Хотелось посмотреть, как там. Не сильно ли страдает мама, нет ли во дворе
милиции с собаками, или, может, приехали пожарные искать его на крыше… Он вытер слезы и пошёл во двор. Страшное
разочарование ожидало Юрика во дворе. Никто! Никто его не искал! Никому он не был нужен. Двор был пуст и тих.
Ах так, подумал Юрик, и слёзы снова защипали в носу, ах так?! И только он подумал: "Ну что ж!!!", как в спину
ему мягко ударил снежок. Юрик оглянулся и увидел Оленьку. Она уже бежала к нему, смеялась, отряхивала его пальто
от снега. И зазвучала вдруг в душе Юрика записанная ночью и забытая наутро прекрасная мелодия, такая свежая,
новая, никогда, кажется, и никем не петая ранее. И невесомо легли на мелодию слова:
- Скажите, девушки, подружке ва-а-ашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…
