Вы представляете себе, как печальна пластика старого пиджака, одиноко висящего на спинке стула?
Бережно сохранившего формы свого хозяина, его локти, плечи, спину…
Вот так вот стоял стул на сцене, а на спинке висел старый пиджак с оттопыренными навсегда карманами, пустой пиджак, без
хозяина в нём… А потом вышел клоун, лохматый, с огромными, круглыми, влажными, как у тюленя, глазами. И стал творить чудеса
с этим пиджаком - клоун его выслушивал, почтительно и настороженно, как маленький мальчик слушает отца. Он с ним прогуливался,
взявшись за рукав. Он к нему прижимался доверчиво. И все зрители улыбались и верили, что это совсем не старый пиджак, это папа
клоуна, сильный, уверенный, непобедимый… Потом клоун вешал пиджак на спинку стула и медленно уходил знакомой вихляющей
независимой походочкой… Походочкой одинокого сильного и чуткого человека…
Такая походка могла быть только у одного мальчика в мире, только у одного… Это мог быть только Занкин, мой бывший
одноклассник.
Вот что нам не нравилось всегда в летних каникулах, что полноценного отдыха всё равно не получалось. А какой отдых,
когда нависают эти ЛДЗ - летние домашние задания. Эти ЛДЗ являлись нам во сне и отравляли наш беззаботный летний отдых.
Иногда ЛДЗ были вполне конкретными - сто задач по математике, список обязательной литературы, которую надо прочесть за
лето, и гербарий. Ужас! Жуть! Этим высушенным сеном можно было обеспечить не одну животноводческую ферму.
Иногда ЛДЗ формулировалось как-то туманно, что-то вроде "иди туда, не знаю куда, неси то, не знаю что". Например,
первого сентября можно было приволочь какое-нибудь чучело или двоюродного дедушку, который Зимний брал, или старинную
монету, правда, очень быстро исчезавшую из недр кабинета истории в неизвестном кармане.
Как-то мы с родителями путешествовали по Украине и заехали в село Морынци - как известно, родину Тараса Григорича
Шевченко. А там под окном ну такой роскошный калиновый куст рос - глаз не оторвать. И я, благословленная на воровство
молчаливым участием моих родителей, стыдливо оглядываясь, варварски выломала довольно большую ветку калины, усыпанную
красными ягодками, чтобы впоследствии засушить её и преподнести музею кабинета украинского языка и литературы в
качестве ЛДЗ. О как здорово придумано было!
Я высушила эту ветку по всем правилам, наклеила на картонку и задумалась, как её надписать. Папа предложил быть
предельно честной и написать так: "Ветка калины, стыренная в доме-музее Тараса Шевченко".
Но мы с мамой решили дипломатично обойти нелегитимный способ добычи экспоната и надписали просто: "Ветка с калинового
куста, растущего под окном дома-музея Тараса Шевченко в селе Морынци". При этом ни на секунду не сомневаясь, что все
поверят, - да, эта ветка именно оттуда, а не, например, с дерева, растущего прямо в школьном саду.
Скажу вам откровенно, сейчас бы я такого ни за что не сделала, и детям своим не позволила бы. И глупо, и жестоко, и
вообще… Но тогда быстрое решение проблемы ЛДЗ перевешивало всё.
Ветку благодарно поместили в застеклённый шкаф в кабинете украинского языка и литературы, и фанаты Тараса бегали туда
любоваться и благоговейно прикладываться дланями к моей картонке.
Через неделю калину съели. Кто-кто… А кто же ещё?!
Занкин ел всё не потому, что был голоден, просто других увлечений на тот момент в его жизни было мало. Он очень любил
грызть мел, ел смолу с деревьев и одуванчики, да мало ли всего съедобного. А однажды прославился на всю школу тем, что
за несколько минут сжевал целый чайный сервиз в натуральную величину, слепленный девочками на уроках труда из муки и
соли, абсолютно несъедобный, раскрашенный гуашью, смешанной с молоком. Чайный сервиз на двенадцать персон с чайничком,
сахарницей и молочником. И потом клялся, что сервиз был вкусный. Клялся, бил себя кулаком в грудь и ел землю, опять ел…
Так что моя калина это была райская закусь для лужёного Занкиного желудка.
От ветки остался только жалкий скелетик, а ягоды, которые я так старательно высушивала сначала феном, потом под прессом,
потом в песке, исчезли. Занкин схрумал их на глазах у всего класса, войдя в историю школы как пожиратель музейных
экспонатов.
Так вот, тогда, на том конкурсе в Эдинбурге, Занкин получил Гран-при за игру со старым пиджаком.
Гран-при ему вручала королева Объединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии Елизавета вторая…
Её величество была в белой шляпе. И в светлых перчатках. С сумочкой на локте… Такая… Королева настоящая…
Удивительно, как удивительно, но все мечты Занкина сбылись.
Во-первых, он очень хотел встретиться с Королевой.
Однажды он приволок в школу вырезанную из газеты фотографию: её величество в белой широкополой шляпе, в элегантном
пальто с живым исследовательским интересом указательным пальцем правой руки, затянутой в белую перчатку, ковырялась
у себя в породистом носу.
- Какая она… клёвая! - заключил восхищённый Занкин, склонив к плечу голову, с нежностью разглядывая её величество. -
Какая же она!!! Да-а-а… Всё могут короли… - И деловито поинтересовался: - Ты не знаешь случайно, она женатая?
А вторая мечта Занкина была - стать знаменитым клоуном. Обязательно знаменитым. И ещё тогда, когда он смутно, еле-еле
различал в своей душе какие-то интересы, которые могут развиться во что-то большее в будущем, идею стать клоуном ему
подсказала наша всегда раздражённая, всегда суровая и всегда уверенная в себе первая учительница Стефания Симеоновна.
Штёфа.
Как-то в класс к нам пришла Комиссия. Детям велели надеть белый верх-тёмный низ, мальчикам - подстричься, девочкам -
банты. Комиссия намечала проверку на предмет перехода четвёртого "А" в следующую ступень. Комиссия дала несколько
контрольных работ, послушала, как дети читают, а потом стала с детьми разговаривать. Дети не привыкли разговаривать,
вот просто так, разговаривать с Комиссией, и волновались, и отвечали невпопад, и отмалчивались.
- Так-так, - удручённо потирала руки Комиссия, - так-так…
Дети зачарованно и испуганно переводили взгляды с Комиссии на свою учительницу. Комиссия сказала:
- Ну что ж, четвертый "А" класс, напоследок простое задание - напишите, что вы любите. Напишите… На листочках бумаги….
Что. Вы. Любите.
- Это чо? - спросили дети - Это как?
- Как-как… Ну что вы любите? Я, например, люблю… э-э… Я, например, люблю фауну. А вы напишите, что любите вы.
- А как это - фауна? Это чо - фауна?
- Ну какая разница? - замахала руками Комиссия. - Это я люблю фауну. А вы напишите о том, что любите вы.
Дети, склонившись над листочками, старательно засопели. Двадцать шесть из двадцати семи написали: "Я люблю фауну". И я
тоже написала: "Я люблю фауну" Нет, я очень многое в той моей жизни любила, но надо было знать нашу учительницу, чтобы
не распространяться по этому поводу, чтоб не нарваться.
Разразился скандал.
Комиссия на педсовете упрекнула Штёфу в том, что дети её класса за четыре года совсем не научились самостоятельно
мыслить, выражать собственное мнение и прочее, правда, за исключением одного единственного мальчика, двоечника и
второгодника, который написал корявым почерком: "Я люблю грысть мел, щинят и каникулов".
Реакция Штефы на результаты опроса была неожиданной. Она взревела, как маяк в тумане:
- Чтэ-э-э-э?! Да у меня стаж тридцать пять лет! Да у меня звание! Награды!
Ну и мы получили под раздачу. Надо сказать, Штёфа никогда не стеснялась в выражениях.
- Болваны!!! Да разве ж я вам не говорила, что такое флора и фауна?! Га?! Разве ж я вам не говорила, что такое фауна?!
Ы?! А ты, Занкин, Занкин! Занкин! Безотцовщина! Что ты написал?! Что ты написал, я тя спрашиваю?! Встань, когда учитель
с тобой разговаривает! Встань, я тебе сказала!! Я с тобой говорю или со стенкой говорю, Занкин?! Встань, сказала,
встань!!! И это после того, как школа так о тебе заботится, Занкин!!! Когда школа тебе купила ботинки и пальто,
Занкин!!! Ботинки и пальто!!! Школа тебя воспитывает! Школа тебя одевает! А ты, Занкин, клоун!!!
Надо было знать Занкина…
Он не торопясь, спокойно разулся, взял башмаки за шнурки, снял с вешалки, тут же в нашем классе стоящей, своё
страшненькое клетчатое пальто, бесформенное пальто с клочковатым воротником, взял всё в охапку и аккуратно сложил
Штёфе на её учительский стол. А потом босиком, в драных носках, насвистывая и помахивая старым, видавшим виды
портфелем, ушёл. Только взгляд его в никуда был тяжёлым как кусок свинца, как кусок свинца, который Занкин таскал в
кармане, иногда примеряя зачем-то его в своём немаленьком кулаке.
Ушёл, напоследок аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь, прошипев сквозь зубы: "Ф-ф-ф-ауна…".
А в Эдинбурге я узнала его сразу. Вспомнила и свою калиновую ветку, и фауну, и его свинцовый кастет… Но не подошла.
Не решилась. Не знаю почему…
Не знаю…
