Л ю д и :

Т и м, первокурсница, 18 лет
С о н я, 13 лет
Е г о р, 16-17 лет
Е г о р  В л а д и м и р о в и ч, папа Егора, 40 лет
М а м а  Е г о р а, 36 лет

Н о р а
Х а л и
П о т о м о к                     друзья Егора
К р а с и в ы й

 

      ...Это большой город с широкой рекой, по реке ходят теплоходы и грузовые баржи, в городе много важных заводов, город растёт, строится, теснит деревни и предместья, на окраинах — одичавшие яблони от сметённых садов, двадцатиэтажки и много железа, оставшегося от строек. Много ржавого железа. А ещё — городской парк с лодочной станцией, маленькая речка, ивы, тарзанка с лохматой верёвкой... Дело происходит весной. Между первой и второй частями проходит год. Всякий раз — весна, май.

Разговор. Где-то. Ещё не видно где. Может, темно? Или светло, но никого не видно? Просто слышно, что два человека разговаривают.

— Тимофеева? Что вы здесь?.. Занятия давно кончились.
— Жду. Вас.
— Зачем?

Тишина.

— Я вас внимательно слушаю.

Тишина.

— Вам что-нибудь непонятно на лекциях?
— Мне всё понятно... То есть ничего не понятно... То есть...
— Сумка у вас смешная...
— Сама сшила.
— Ну, всего доброго. Идите домой, Тимофеева.
— Егор Владимирович...
— Что?
— Я вас так давно ждала. У меня даже волосы замерзли.
— Послушайте, Тимофеева... Оля...
— Я Аня.
— Извините. Аня... Вы способный человек. Сессия на носу. Соберитесь как-то. Возьмите себя в руки. И перестаньте писать мне письма. Поверьте, мне нелегко говорить вам об этом. Перестаньте, пожалуйста. Ни к чему всё это... Очень вас прошу... Ну, всего доброго.

И шаги. Ушёл человек.
      Окраина, маленькая речка, низкие ивы и старое могучее дерево на берегу. Тарзанка. По берегу в задумчивости бродит девушка. Это Тимофеева, по кличке Тим. На плече у неё смешная холщовая сумка с множеством разноцветных пуговиц. Тим качается на тарзанке, потом разувается, достаёт из сумки большой моток верёвки, привязывает к дереву, долго примеривается, деловито сооружает петлю, всовывает в петлю голову... Тим не замечает, что на дереве, высоко на ветке, в листве прячется рыжая девочка. Соня.

С о н я. Эй! Вы что делаете?
Т и м (озирается, видит Соню и говорит честно). Вешаюсь.
С о н я. Зачем?
Т и м. Чтобы не жить.
С о н я. А дерево-то тут при чём? Думаете, ему очень приятно, когда на нём мертвец болтается? (Тим молчит. Думает, что дереву, конечно, неприятно.) Лучше уж под дождём постойте, он вредный, от него тоже умереть можно.
Т и м. Так ведь не сразу.
С о н я. Скажите, пожалуйста, вы случайно не видели мою собаку?
Т и м. А она какая?
С о н я. Рыжая. Мы с ней вместе рыжие, вдвоём. Отличная собака. Настоящий друг человека. Такая большая, меховая, с ушами и с бородой.
Т и м. А как её зовут?
С о н я. Селёдка.
Т и м. Хорошее имя.
С о н я. Это потому, что она довольно длинная в длину и с хвостом. Куда же она девалась? Я везде хожу и зову: Селёдка, Селёдка! Селёдка! Все, наверное, думают, что я — того. (Тим смотрит на Соню.) Но вы-то, надеюсь, так не думаете?
Т и м. Ну что ты!
С о н я. Это хорошо. Пожалуй, я разрешу вам потрогать уши моей собаки. У неё очень тёплые уши. Главное, чтобы она нашлась.
Т и м. Найдётся. Просто ушла по своим собачьим делам. С собаками это бывает. Не грусти.
С о н я. Какая у вас смешная сумка!
Т и м. Сама сшила.
С о н я. Надо же! А мы по труду компот проходим.
Т и м. Ну и как?
С о н я. Компот? Легкотня! Вот алгебра с физикой — это да...
Т и м. А что?
С о н я. Я когда эти цифры с буквами вижу, даже пугаюсь, такие они непонятные. Но зато я хорошо себя веду — тихо сижу на задней парте, стихи сочиняю.
Т и м. Стихи?
С о н я. Про небо. Про траву и деревья. Вы любите деревья?
Т и м. Не знаю.
С о н я. А вы подумайте.
Т и м (подумав, говорит убеждённо и серьёзно). Да. Люблю. Да.
С о н я. Деревья живут очень долго. Они всё видят и помнят. Только не всем рассказывают. По-моему, человек должен жить на дереве. Ну хотя бы сидеть на дереве один час в день. Хотите, залезайте сюда? Деревья любят, когда на них сидят хорошие люди.
Т и м. Слушай! Я знаю! Тебе надо дать объявление.
С о н я. Про собаку? Я уже давала.
Т и м. Нет, другое. Вот... Симпатичной девушке... Симпатичной рыжей девушке срочно требуется стройный юноша, волокущий в алгебре, геометрии и физике.
С о н я. Вот это да! Как вы это классно придумали! Пожалуй, я разрешу вам даже поцеловать свою собаку, когда она найдётся... Я непременно дам объявление... Но вдруг придёт слишком много симпатичных юношей, волокущих в алгебре и физике?
Т и м. А зачем им приходить? Пусть сначала фотографии пришлют. И дневники с отметками.
С о н я. А если наоборот, никто не отзовётся? Ведь может же такое быть?
Т и м. Запросто. Мало ли что у них на уме, у этих юношей. Потому что юноши, даже симпатичные, это тоже мужчины.
С о н я. Мужчины?
Т и м. Да.
С о н я. А. Ага.
Т и м. А мужчины — они знаешь какие?
С о н я. Какие?
Т и м. Они такие. Они умеют молчать. Они могут долго терпеть. Они могут не плакать, когда очень больно. Они могут сильно-сильно скучать, и никогда-никогда не звонить... Иногда у них бывают очень горячие руки.
С о н я. Правда?
Т и м. Сто пудов.
С о н я. Но я всё равно дам объявление. (Ловко слезает с дерева. На ней стильные рыжие ботинки на грубой подошве.) Мне надо идти дальше. Собаку искать. Селёдка! Селёдка! Селёдка! Вы пока можете посидеть там, на моей ветке.
Т и м. Спасибо.
С о н я. Только больше не вешайтесь.
Т и м. Не буду.
С о н я. А то деревья не любят, когда на них вешаются.
Т и м. Я поняла.
С о н я (отворачивается, приникает к стволу и шепчет скороговоркой). Дерево, милое дерево! Присмотри за ней, пожалуйста, сделай так, чтобы она не повесилась. Она добрая, и у неё смешная сумка. (Целует старый широкий ствол и уходит, машет рукой, не оборачиваясь.)
Т и м (смотрит ей вслед и вдруг кричит отчаянно). Девочка!!!

Соня оборачивается. Тим и Соня смотрят друг на друга.

Нет, ничего... Иди.

Дома у Егора. На полу в позе «лотос» сидит мама Егора. Медитирует. Мама Егора — красивая статная женщина кустодиевского плана. Входит Егор, тащит гладильную доску. Устанавливает.

Е г о р. Мам...

Никакого впечатления.

Мама...

Заглядывает ей в лицо, она не реагирует. Егор пожимает плечами.
      Входит папа Егора с утюгом и рубашкой. Папа Егора — большой высокий человек с хмурым лицом. Словно какая-то давняя печаль или усталость привычно и нещадно гложут его.

П а п а. Может, лучше в свитере?
Е г о р. Нет, в рубашке, в рубашке...

Егор и папа принимаются довольно неловко гладить рубашку. Мама сидит в позе "лотос".

(Разговаривает по телефону.) Ну и? Или! Полный улёт! Да ладно, не гони шизуху... Это приколист известнейший... А мне-то что? Мне — фиолетово... Шнурки в стакане, ага. Сандалики навскидку, и вперёд... Да уж, такая тоска начнётся... Ну, хоп!
П а п а. Что за белиберда такая? Ведь это же издевательство над русской речью, Егор. Надругательство над родной словесностью!
Е г о р. Дети, папа, имеют право говорить на своём языке. Декларация прав ребёнка, папа. Пункт четыре, параграф семь...
П а п а. Дети! Ты, братец, не дети уже. У тебя борода растёт, "дети". Кстати, ты что, сегодня не брился?
Е г о р. Брился. Просто у меня к третьему уроку опять отрастает. Стабильно.
П а п а. Я забыл — Зоя Тихоновна?
Е г о р. Пап, Жанна Тимофеевна, ну что ты!

Мама шевелится. Егор и папа смотрят, как она выпутывается из «лотоса», с удовольствием с хрустом потягивается.

Мам, вот папа в школу собрался. С Жанной нашей побеседовать. А то у меня три двойки годовых наклёвываются...
М а м а. Погодите вы со всякой ерундой... Я должна срочно написать письмо Сай-Бабе.
П а п а. Что за баба ещё?
М а м а. Это гуру такой в Индии. Он интересовался, насколько часто и успешно я практикую медитацию.

Папа начинает напевать "Светит месяц, светит ясный".

Е г о р. Пап, не волнуйся, ну ладно, пап...

Папа выходит. Мама садится за стол и задумывается. Листает русско-английский словарь, пишет письмо. Возвращается папа в пиджаке и рубашке, прихорашивается перед зеркалом.

М а м а (не отрываясь от письма, морщит нос). Чем это так понесло?
Е г о р. Это папа одеколоном набрызгался.
П а п а. Да не пиши ты ему! Всё равно не ответит. Гуру, дел полно, не хвост собачий. Напиши лучше мне. Уж я-то отвечу...
Е г о р. Пап, ну ладно, ну не надо, пап...
П а п а. Дорогая Катя! Я живу хорошо. Работаю по шестнадцать часов в сутки! А дома есть нечего! В ванной бельё скисло! У парня в школе чёрт знает что... С комсомольским приветом, твой муж Егор Владимирович. (Уходит, сердито хлопнув дверью.) Мама пишет письмо Сай-Бабе. Е г о р. Мам, мама...

Она машет рукой, не поднимая головы. Некоторое время Егор молча смотрит на неё.

Во двор пойду, зарежу, может, кого...

Не отрываясь от письма, она кивает. Егор уходит. Мама некоторое время пишет, потом задумывается.

М а м а. Кричит, шумит, злится, засоряет энергетическое поле нашего дома. Теперь вот ходи, сжигай злую энергию. (Зажигает свечку, ходит по квартире, делая таинственные пассы свечой.) Сказал, что в школу пошёл, а сам ещё куда-то... Где худые девушки... К худым ведь пошёл, точно... (Долго взвешивается.) Вот похудею... Выйду замуж за правильного. Который не злится. (Опять ходит по квартире со свечкой, открывает барчик, берёт большую тёмную бутыль, приглядывается, много ли осталось, капитально отхлёбывает.)

Звонит телефон, мама вздрагивает. Телефон звонит долго.

Да... Да, это три четыре пять девять восемь пять. Пожалуйста, я вас слушаю. Сумку? Какую сумку? Холщовую? С большими пуговицами? Нет, не теряли... Странно... Номер наш, да... Да, пожалуй, так будет лучше... Давайте через полчаса, возле булочной...

На окраине — одичавшие чёрные яблони, уцелевшие от сметённых садов, и много железа, оставшегося от строек. Непонятные железные конструкции, арматура, опрокинутые фермы электропередачи, навороченная ржавчина.
Среди яблонь и железа — Егор и компания. Нора — знойная девушка кавказской наружности. Потомок — длинноволосый долговязый парнишка, маленькая худая Хали, видный осанистый парень по кличке Красивый, может быть, ещё кто-то. На большом куске толстого пенопласта нарисован силуэт человека в полный рост. Хали мечет в пенопласт дротики, стараясь попадать строго в контуры. Нора рассказывает историю. Хали давится от смеха.

Н о р а. А вот в шестьдесят четвертой школе тоже случай был... Одна девчонка влюбилась в обэжиста . И когда писали контрольную по мерам безопасности при эпидемии сибирской язвы, она на обратной стороне написала, что она его любит. Только очень мелкими буквами, так что ему пришлось читать под микроскопом в кабинете биологии. И он ей ничего не сказал. А сам тоже в неё влюбился. И вот класс пошёл в поход под руководством этого обэжиста. Ночью они остались вдвоём у костра, он накрыл её своей штормовкой, и они вместе встречали рассвет и решили уплыть на байдарках далеко-далеко... Сели и уплыли. Но река была горная, с сильным течением... Байдарка перевернулась. И обэжист спас девчонку, а сам утонул...
Х а л и. Это где же это у нас поблизости горная река?
П о т о м о к. Хали, отстань от неё... Ну мало ли...
Х а л и. Мне просто интересно, я, может, тоже хочу в горную реку. Где?
Н о р а. На правом берегу.
Х а л и. В степи, что ли? Класс! Тут у нас в степи по случаю протекает горная река! Нормально!
П о т о м о к. Ты, Хали, расскажи лучше, чего в школе не была? Подростковые врачи приходили, медосмотр был...
Х а л и. Что осматривали-то?
Е г о р. Да всего понемножку...
Х а л и. В ментуру загребли, только в одиннадцать выпустили, не на четвертый же урок идти...
К р а с и в ы й. Ты как в ментуру-то угодила с утра пораньше?
Х а л и. Батя без работы у меня, дорожный отряд расформировали, а куда ему деваться со своим экскаватором? Он у меня только копать и умеет. Говорю ему, ты, батя, петь бы, что ли, выучился или плясать...
Е г о р. Ну а ментура-то что?
Х а л и. Я думаю, надо типа объяву дать про такое дело, может, надо кому. Утром рванула на Восточный тракт и из баллончика по всем рекламным щитам стала писать: "Экскаватор, телефон такой-то". Гаишники прицепились и в отделение свезли.
К р а с и в ы й. Лучше бы сирени на продажу наломала... И то подспорье семье...
П о т о м о к. А то ещё можно лягушек наловить и около офисов, где французы работают, продавать. Чирик банка.

Все посмотрели на него.

Шутка. В восьмом микрорайоне стройка большая, может, там экскаватор нужен?
Х а л и. Это в каком квартале, в "Б"?
П о т о м о к. В "Д".
Е г о р. Тошно у вас тут... Полгода живу, а всё не привыкну никак... Микрорайон восемь, квартал "Д", корпус пятьсот тридцать шесть... По-человечески, что ли, улицы назвать нельзя? Слова, что ли, кончились?
К р а с и в ы й. А ты в центр поезжай, там всё по-человечески — и Ленина тебе, и Дзержинского...
Е г о р. Мы раньше в Калуге жили, вот это город! Улицы нормально называются, то вверх идут, то вниз, потому что холмы. Ока рядом...
Х а л и. Чего приехал тогда из своей Калуги?
Е г о р. Говорил же сто раз, отцу по службе назначение вышло, мост тут у вас строить. Он давно хотел мост построить, конкурс выиграл на лучший проект. Река у вас тут подходящая, широкая, судоходная, серьёзный мост построить можно...
К р а с и в ы й. Река, а что толку? Купаться нельзя, смертельные случаи были, вода плохая...
П о т о м о к. Заводы кругом злые. А раньше наша вода была — лучшая в губернии, ага. Рыбы водились — во! Где теперь пристань, рыбный базар был. И климат был хороший — летние жары не превышали двадцати семи градусов, снежный покров — толщиной не более двух аршин.
Х а л и,  Е г о р  и  К р а с и в ы й (хором, хохоча). И всё вокруг принадлежало купцам Дыркиным!
П о т о м о к. Ага, хохочите, хохочите. Моему прапрадеду князь Трубецкой до сих пор триста рублей серебром должен!
К р а с и в ы й. Так слупил бы должок, в ресторацию бы сползали...
П о т о м о к. Мануфактура купцов Дыркиных, это теперь фабрика Десятилетия Октября, и общественная библиотека Дыркиных, и фабрика зонтиков, и бани, самые в губернии клёвейшие, а перед революцией прапрапрадед парк конки купил, да помер, бедный, а прапрадед парк тут же пропил и влился в ряды неунывающего пролетариата...
К р а с и в ы й. Не свезло тебе, Потомок.

Помолчали.

Слушайте, люди, расскажите про Достоевского... Что там в «Преступлении и наказании» вообще, в чём там сермяга? Мне в четверг с литераторшей надо пообщаться...
Х а л и. Так и пообщайся как следует, ты парень видный...
К р а с и в ы й. Да ну тебя... Если я не отвечу — кранты, а как ответить, если я не читал? Ну не могу я это читать, вот открываю по-честному, как дойду до восемнадцатой страницы, сразу в животе как-то кисло становится...
П о т о м о к. А что там на восемнадцатой странице?
К р а с и в ы й. Да всё трындят чего-то, трындят...

Опять помолчали. Хали кидает дротики в облезлый памятник.

Е г о р. А у нас под Калугой дом есть, в селе Обожалово...
Н о р а. А мы раньше в Абхазии жили. Море совсем рядом было, вон как та свалка. Вокруг школы — сад, абрикосы растут. Директор школы Эдмонд Гамлетыч — добрый, всех называет "дочка", "сынок"... Всегда тепло, под Новый год розы цветут... А потом война началась, в школе госпиталь стал, все разъехались кто куда... Там море было совсем рядом, представляете?
Х а л и (вдруг с давнишней, накопившейся злобой). Глохни, чучма! Достала со своим морем!
Н о р а. Кто так говорит — сам чучма. У нас в Абхазии все вместе жили. Вместе кушать садились, вино пить, песни петь. А ты же сама татарка, Халида, а куришь — хуже русской, у нас к такой и не посватается никто...
Х а л и (кривляется, дразнится). Вай, штидно, вай, как штидно, мы тут в Абхазии такие скромные девушки, жирные, как ишаки, и с усами...
Е г о р. Сеанс кошачьего бокса начинается.
К р а с и в ы й. Без намордника не выпускать...
П о т о м о к. Да какая она татарка, вы чего? Татары — великая нация, они Русь покорили, а Хали у нас чучма правобережная... Ну-ка скажи, как по-вашему "здрасьте"? Ыксту-мыкыксту?

Хали кидает в Потомка мелкие камушки.

А как твою бабушку зовут? Говори, не стесняйся. Венера Сатурновна? Или всё-таки Пыпындра Кыкындровна? А мы узнали от совы, что нету слов на букву "ы"!

Хали кидает в него камешки покрупнее.

Е г о р. Слушайте, я вам лучше расскажу, какой тут прикол вышел... Сегодня мой папа первый раз пошёл в школу. Произвести впечатление на Жанну и всё такое. Он специально время высвободил, полдня мыл машину, брился и наряжался, запоминал адрес школы. В конце концов он добрался до школы, но по дороге забыл имя-отчество Жанны, всё напутал, не смог объяснить куда идёт и чуть не подрался с охранником. Когда ему удалось проникнуть внутрь, учительница из восьмого почему-то приняла его за опоздавшего подросткового врача и затащила в класс, полный голых восьмиклассниц. Папе удалось отбиться, и он пошёл уже прицельно к Жанне, но по дороге какой-то работяга, чинивший проводку, обсыпал его штукатуркой. А мой папа здорово молодо выглядит, и Жанна, увидев его, замахала руками и сказала: "Молодой человек, встреча выпускников в следующий понедельник..." Потом папа позвонил мне и долго кричал: "Дурдом! Дурдом! Дурдом!"

Все веселятся от души.

К р а с и в ы й. Папа у тебя — приколист известнейший.
Х а л и. Он в политехе, что ли, преподаёт?
Е г о р. Мост строит, ну и преподаёт чуток, как главный архитектор проекта.
П о т о м о к. У меня знакомые в политехе, говорят, в него там все студентки влюбились...

Помолчали.

К р а с и в ы й. Потомок, ну ты же любишь книжки читать, ну расскажи мне "Преступление и наказание", друг ты мне или нет...
П о т о м о к. Понимаешь, Крас, это жутко философский роман...
Х а л и. Там один симпотный парень старушку кокнул. Старушонку. (Хихикает.) Изергиль. Или Шапокляк. (Хихикает.)
К р а с и в ы й. Счас дошутишься...
Е г о р. Хорошо бы свой самолёт иметь... Такой, в духе тысяча девятьсот десятого года. И летать над городом... Я бы сам построил, только чертежей нет...
Х а л и. Ты, Красюк, сам Достоевский. Ага. Потому что достал.
Е г о р. Читай лучше Толстого. Там всё просто. "Нет, жизнь не кончена!" — подумал князь Андрей и дал дуба под небом Аустерлица.

Помолчали.

Х а л и (кидает дротики). Вот наловчусь получше, пойду на пешеходку, фокусы показывать. Тебя, Красивенький, к пенопласту приставлю и дротиками обтыкаю. Хорошо! На Красивого смотреть интересней — попадёт в него или не попадёт. Не забоишься, Кра-сюк?
К р а с и в ы й. Я скоро на море поеду. Марина сказала. Летом поедем. На Кипр, вот.
Х а л и. А тебя не пустят. Тебе восемнадцати ещё нет. Чтобы тебя на море везти, справка от черепов нужна.
К р а с и в ы й. Ну и что?
Х а л и. Сейчас, они тебе напишут. Мы согласны. Чтобы нашего сыночка старуха Шапокляк на морях до смерти затрахала.
К р а с и в ы й. Никакая она не старуха. Ей тридцать шесть всего. С половиной.
Х а л и. Ага.
К р а с и в ы й. Сейчас поагакаешь у меня.
Х а л и. Угу, угу.
К р а с и в ы й. Чего хихикаешь? Она добрая. Я когда в тот раз на дискотеке со скинами метелился — чуть коньки не отбросил, пластом лежал, а она жалела, лечила, с ложки молоком выпаивала... А черепа вечно: "Сам виноват, сам виноват"... Мать с отцом по полгода без получки, а мне за подготовительные курсы платить надо... Марина сама предложила...
П о т о м о к. А всё же тухло это как-то — за счёт пожилой дамы...
К р а с и в ы й. Это вам, благородным, тухло, а мы люди простые. Скажи-ка лучше, благородный, чего музыкой больше не занимаешься?

Потомок молчит.

В музыкальное училище вроде собирался? Передумал, что ли?

Потомок не отвечает.

Е г о р. Красюк, отстань от него.
К р а с и в ы й. До-ре-ми-фа-соль-ля-си — села кошка на такси. Потому что папенька, потомственный купец Дыркин, пианино в картишки просадил да и пропил... Заведи себе какую-нибудь Марину, она тебе фоно купит...

Потомок встаёт. Сейчас начнётся драка. Стоят и молча смотрят друг на друга.

Е г о р. Ну хватит вам, ей-богу.
Х а л и. Да передушите уже друг друга наконец, мальчики.
Н о р а. Стыдно, стыдно...
К р а с и в ы й (вдруг говорит испуганно). Ты чего? У тебя кровь из носа...
П о т о м о к (ладонью вытирает нос, смущается). Это у меня бывает. Ветер же сегодня из-за реки, с третьего комбината...
Н о р а. Тебе нервничать нельзя.
К р а с и в ы й. Сходил бы ты, дурень, к врачу, что ли...
Е г о р. К подростковому.
П о т о м о к. Хорошо бы, конечно, поболеть. Так вот оттянуться, как в детстве... Капитально так, чтобы все жалели... Давно я так не болел.

Помолчали.
      Вечер, конец весны, тепло, из окон ближних домов музыка.

Х а л и. Слушайте, а давайте его казним? (Показывает на памятник.) Кто он вообще такой? Стоит тут на нашей клумбе неизвестно кто...
Е г о р. Потомок, ты тут всё знаешь, ты должен знать, кому это памятник.
П о т о м о к. Вроде космонавту, который однажды в степи на правом берегу приземлился. Крас, ты тут дольше всех живёшь...
К р а с и в ы й. Откуда я знаю? Всю дорогу стоит тут, облезлый, даже лица не разглядишь...
Х а л и (обходит памятник). Нет, это не космонавт. Это тиран народов! Просто его забыли убрать, потому что это маленький памятник. Но час расплаты пришёл! Сейчас мы отрубим ему голову! (Надевает на голову памятнику целлофановый мешок.)

Красивый стучит железом по железу, словно барабанная дробь.
      Появляется рыжая девочка Соня. У неё в руках венок из одуванчиков.

С о н я. Селёдка! Селёдка! Селёдка! Люди, эй! Вы что? (Срывает целлофановый мешок с памятника, заботливо гладит его по голове.) Он же совсем старый, стоит тут один, с отбитым носом. А представляете, как ему скучно по ночам, особенно если дождь...
Е г о р. Ты что, знаешь кто это?
С о н я. Конечно, знаю. Это Ленин.

Хали и Красивый ржут, остальные таращатся на Соню молча.

Вы что, не слышали про Ленина? Он был ужасно добрый, защищал детей, носил ботинки, как у Чарли Чаплина, и любил кошек. Я видела его фотографию в одной старинной книжке, он сидит на скамейке в таких классных ботинках, с кошкой на руках, и улыбается. Он хотел, чтобы всё было бесплатно — и Барби, и лего, и чтобы лето длилось долго-долго, пока не надоест. Но его убили. То ли Робокоп, то ли инопланетяне.

Пауза.

(Надевает венок из одуванчиков на голову памятника.) Люди, вы случайно не видели мою собаку? К р а с и в ы й. Какую ещё собаку?
С о н я. Мою. Рыжую. Мы с ней вместе рыжие, она и я. Такая классная собака. Мохнатая и с бородой. Её зовут Селёдка. Девалась куда-то, нету уже три дня. Не видели?
Е г о р. Нет.
П о т о м о к. Нет.
Н о р а. Нет.
К р а с и в ы й. И я нет.
Х а л и. Ну-ка, девочка, становись сюда. (Показывает на щит из пенопласта с нарисованным силуэтом.) Стой смирно, а я тебе расскажу, где твоя собака. Какие у тебя клёвые ботинки!

Соня послушно становится. Она гораздо меньше силуэта.

С о н я. Вы знаете, да?! Я дам вам вознаграждение! А хотите, я вам стихи почитаю?
Х а л и. Какие ещё стихи?
С о н я. Мои.
Х а л и. Хорошие?
С о н я. Конечно.
П о т о м о к,  Н о р а  и  Е г о р. Слышишь, Халида, отстань от неё!
Х а л и. Твою собаку, девочка... (Берёт дротик, прицеливается.) Из твоей собаки... (Замахивается.)
Е г о р,  П о т о м о к,  Н о р а  и  К р а с и в ы й. Хали!!!

Красивый хватает её за руку. Держит крепко. Стоят близко друг к другу, смотрят. Красивый молча поцеловал Хали в губы.

Х а л и (опустила руку, дротик выбросила). Нервные все стали... Зачем ты меня поцеловал, Красюк, у меня же денег нет.
С о н я. Говорите же, где собака?
К р а с и в ы й. Да не знает она ничего.
П о т о м о к. Иди, девочка, домой, поздно уже.
С о н я. Пожалуйста, если найдёте мою собаку, скажите мне, ладно?
Е г о р. Ты где живёшь? Давай я тебя провожу, поздно уже.
Н о р а. Она в пятьсот двенадцатом корпусе живёт, я знаю.
С о н я. В пятьсот пятнадцатом.
Е г о р. Как тебя зовут?
Н о р а. Её Соня зовут, я знаю. Пошли, я тебя отведу.
С о н я (оборачивается). Нашедшему собаку — вознаграждение! Ролики и Барби-беременная!

Уходят.

Е г о р. Убежала, что ли, собака у неё?
Х а л и. Да на шапку, наверное, застрелили.
П о т о м о к. Хорошая собака была, меховая, добрая, рыжая...
К р а с и в ы й. Приманили вкусным и убили.
П о т о м о к. Ясный хобот...
Е г о р. До чего же тошно тут! Уеду я отсюда на фиг, честно, уеду...
Х а л и. А у вас в Калуге или в этом, Обожалове, и собак не убивают?
К р а с и в ы й. У них там все собаки — пуленепробиваемые.
П о т о м о к. Места у нас тут такие — никто до старости путём не доживает, ни деревья, ни собаки, ни люди.

Помолчали.

Каждый год хочу свой день рожденья на крыше встретить... Клёво же — на крыше... Прямо вот чтобы стол накрыть... Каждый год! И ни фига!..

Опять помолчали.

К р а с и в ы й. О! Класс! Акт гостеприимства! Чтобы нашему калужскому гостю так тошно не было, мы сейчас наш квартал "Г" как-нибудь красиво назовём...
Х а л и. Как?
К р а с и в ы й. Проспект купцов Дыркиных.
Е г о р. Точно! Класс!
Х а л и. У меня как раз баллончик есть.
К р а с и в ы й,  Е г о р,  Х а л и  и  П о т о м о к. Дыркин стрит, решено! Авеню, куда там!..

Веселятся, со звоном сшибают стеклянную вывеску с обозначением квартала, пишут из баллончика на стене дома, из раскрытого окна громко слышна музыка.

      Вечером Егор ужинал со своими родителями. На ужин у них творог, сыр, салат, рис. Мама толкла что-то полезное в старинной ступке.

П а п а. Ты бы, голубушка, чем в позах всяческих киснуть и гурам каким-то письма сочинять, сходила бы, что ли, в школу. Для разнообразия. Записалась бы в родительский комитет. Всё-таки единственный сын в одиннадцатый класс переходит...
М а м а. Ты что, я не могу в школу, я там тут же кого-нибудь пришибу. Я школу до сих пор ненавижу. Она мне даже в страшных снах снится...
П а п а (не нашёл что ответить и подлил себе в стакан жидкости из кувшина). Скажи, а почему бы к ужину не подать немного вина? Почему за ужином надо пить это варево из листьев смородины и мяты?
М а м а. Потому что это успокаивает на ночь.
П а п а. А ты уверена, что я хочу успокаиваться?
М а м а. Листья смородины и мяты наполняют кровь витамином С, а душу — покоем и теплом...
П а п а. Ты, мой ангел, своей здоровой жизнью в могилу сведёшь.

Егор молча жуёт салат. Глотает. Морщится. Жуёт помедленней, прислушивается к организму. Папа тоже кладёт себе салат, разглядывает, сердито ковыряет вилкой.

Е г о р. Мам, что это? Ты что туда покрошила?
М а м а. Это крапива и одуванчики.
П а п а. Я что, кролик, что ли? Или черепаха?!
М а м а. Сейчас май, Егор! И надо благодарно пользоваться тем, что даёт нам природа. Ведь одуванчик удивительно богат витаминами группы В, витамином А в огромных количествах! А так же купрум, феррум, кальций...
П а п а. Я хочу мяса!
М а м а. Мясо — это трупы.
П а п а. Почему я, работая целыми днями как вол, не имею права дома по-человечески пожрать, блин!
М а м а. Ну вот — блин. Опять блин. Почему блин?..
П а п а. Потому что я воспитанный человек.
М а м а. Егор. Тебе сорок лет.
П а п а. Что, правда?!
М а м а. В этом возрасте уже нельзя есть что попало. Побереги сосуды головного мозга.

Папа запел "Светит месяц, светит ясный..."

Е г о р. Пап, ну не надо... Родители! Эй! Ну вы чего?
М а м а. Егорушка, съешь яблоко. Зелёное яблоко на ночь очень полезно. Кровь разжижается.
П а п а. А если красное и с утра, то мозги.
М а м а. Что — мозги?
П а п а. Разжижаются.
М а м а (толчёт в медной ступке что-то полезное). Да, послушайте, чуть не забыла. Тут сумку какую-то странную принесли. А на ней наш телефон написан: "В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять".

Папа молчит.

Е г о р. Какую сумку?
М а м а. Да вот. (Показывает сумку Тим с разноцветными пуговицами.)

Папа протягивает было руку, но передумывает. Егор берёт сумку.

П а п а. Что за ерунда?
Е г о р. Да, правда, смотрите, вот тут, на изнанке — наш телефон. "В случае несчастья прошу известить три четыре пять девять восемь пять"... Маркером написано.
П а п а. Как это попало сюда?
М а м а. Мужик какой-то позвонил.
П а п а. Пьяный?
М а м а. Почему? Нормальный. Вот, говорит, сумку на пустыре нашёл, вы случайно не теряли?
П а п а. Так. И что?
М а м а. Ну, я подумала, мало ли что, ведь телефон-то наш, вышла к нему на угол, к булочной.
П а п а. Нет, это просто потрясающе! Катя, голубушка, да в своём ли ты уме, родная? А если бы тебя похитили? А если в сумке — бомба? Эдак кто угодно позвонит, наплетёт какую-то чушь, и ты побежишь к первому встречному...

Мама смеётся.

Чёрт знает что! Чёрт знает что!

Егор держит в руках сумку, разглядывает, вытряхивает, в сумке ничего нет.

М а м а. Я подумала, мало ли что. Всё-таки наш телефон.

Папа берёт у Егора сумку, разглядывает и молчит. Мама и Егор смотрят на папу.

П а п а. Это просто недоразумение. Недоразумение. Наверное, неправильный номер. Это, очевидно, номер предыдущих жильцов этой квартиры.
Е г о р. Каких предыдущих? Нам же телефон недавно поставили. У тебя же сначала только служебный мобильный был.
П а п а. Может, тут и мобильный мой где-нибудь написан? (Пожимает плечами, вертит в руках сумку.) Егор, может, это тебе?
Е г о р. У наших ни у кого такой нет. Смешная торба. Я бы сразу заметил.
П а п а. Недоразумение. Ерунда какая-то, не стоит и внимание обращать.
М а м а. А мне почему-то тревожно стало. Я даже в бюро несчастных случаев позвонила.
П а п а. И что?
М а м а. Ничего не случилось. Вообще ни одного несчастного случая.
Е г о р. Одни счастливые.
П а п а. Ну я же говорю. Ничего страшного. Пустяки. (Усаживается в кресло, вытягивает ноги, устраивается полулёжа, берёт пульт. Голубоватый отсвет телевизора ложится на его лицо.)
М а м а (намазывает лицо чем-то вязким). Прошлогодняя бузина, глубоко проникая в поры, дезинфицирует и стимулирует. (Тоже усаживается и, закончив класть маску на лицо, замирает.)

Папа смотрит боевик. Приглушённо — автоматные очереди, крики, выстрелы, взрывы.

Е г о р. (в задумчивости с сумкой в руках). В случае несчастья прошу известить... И наш номер... Чья же это может быть сумка? Мам... Мам...

Мама, замерев, подняв намазанное лицо, машет на Егора рукой.
Егор идёт в противоположную сторону, где сидит перед телевизором папа.

Пап... Пап...

Папа спит под звуки боевика, под выстрелы и вопли, вытянув ноги, расслабившись всем своим долгим большим телом. И даже во сне его хмурое лицо выражает привычную усталость. Ничего кроме усталости.

      Вечер. Рыжая девочка Соня бродит в сумеречных дворах.

С о н я. Извините, пожалуйста, вы случайно не видели мою собаку? Такая большая, меховая, рыжая собака. Мы с ней вместе рыжие, обе, она и я. Она очень добрая. Её зовут Селёдка.
Е г о р. В случае несчастья прошу известить... прошу известить...
С о н я. Не видели? Нет? Извините... Пожалуйста, если увидите, помогите ей прийти ко мне... А я вам за это отдам свои ролики и Барби-беременную. Вы случайно не видели мою собаку?.. Она такая классная, настоящий друг человека...
Е г о р. В случае несчастья... Прошу сообщить... три четыре пять девять... В случае несчастья... несчастья...
С о н я. Скажите ей, пожалуйста, что я очень по ней скучаю и чтобы она возвращалась домой...
Е г о р. Прошу известить... Наш номер... Папа... Папа!

Папа спит. Или притворяется спящим? Фонограмма боевика усиливается, и вот уже оглушительно звучат взрывы и выстрелы, детский плач, крики и собачий визг тонут в треске автоматных очередей, лязге танков, свисте вертолётных винтов... Егор выключает телевизор и уходит. Папа спит.
      Мама в полезной маске сидит не шевелясь, с закрытыми глазами. Тишина. Ночь.

С о н я. Пожалуйста, помогите мне найти мою собаку... Вы не знаете, где моя собака? А вы?..

[в пампасы] [продолжение]