Летом, когда отпуск, вы куда едете? Особенно если живёте на Крайнем Севере? Вот-вот, куда-нибудь на юг, к морю. Надоело за долгую зиму в шубы и пуховики кутаться, хочется на горячем песке поваляться, в море поплескаться, побродить по бамбуковой роще. Раньше я бамбук видел только в магазине "Охота и рыболовство" в виде удочек. А ещё раньше, в детстве - в виде лыжных палок. А на юге - целые рощи. Плати деньги и срезай себе любую удочку. Вот я и езжу на юг.
      Стоял конец июля, и я раздумывал, куда бы махнуть, чтоб, как говорится, и дёшево, и со вкусом. А тут приятель мой - главный лесничий нашего заповедника - повернул мои мысли совершенно в другую сторону:
      - Брось ты этот юг. Ну представь: билетов нет, в поезде духота, в курортных кафешках толчея, назад не выехать - только деньги потратишь и намучаешься. Садись, пиши.
      Я взял бумагу, ручку. Приятель диктовал:
      - Заповедник. Прошу на время отпуска оформить меня пожарным сторожем. Число, подпись. Написал? Давай сюда.
      Я уже понял, в чём дело. Он и раньше приглашал меня в заповедник, и я, в общем, был не против, но приятель продолжал горячо убеждать меня:
      - Со всех сторон выигрыш. Смотри: деньги какие-то заработаешь, месяц дышишь чистейшим воздухом, ягоды-грибы, рыбалка в море, спокойно будешь заниматься своим писательством. Ну, и я к тебе буду наезжать. И лесник там отличный парень, Володей зовут. По рукам?
      И мы ударили по рукам. Я не очень представлял себе, что такое пожарный сторож, расспросить не успел - приятель уже убегал, бросив на ходу:
      - В пятницу вечером заеду, собирай вещи.
      Вы, конечно, знаете, что такое заповедник? Это как бы эталон, образец природы со всей живностью на каком-то участке территории, который представляет всю природу края. По-учёному это, наверное, звучит иначе, но я именно так понимаю. Так вот, на этом участке стараются оставить всё так, как было тысячу или хотя бы сто лет назад: и травы с цветами, и деревья с кустарниками, и зверей с птицами. Но часто разговор идёт не о том, чтобы оставить, а о том, чтоб сохранить то, что осталось.
      Каждый год что-то исчезает, уменьшается, теряется: то танкер нефть разольёт в море, то лес выгорит, то браконьеры редких зверей бьют. О рыбе и говорить нечего. А природа одна. Одна навсегда, на все времена, на всех людей. И не она окружает нас, а мы её. И всё теснее и теснее…
      Ну, это я немного в сторону ушёл, мне же вещи собирать надо. Я это дело люблю - вещи укладывать. И вещи свои люблю. И вещи меня любят, и знают своё место, потому долго у меня сохраняются и не теряются. Мне в любую командировку, на рыбалку - пять минут на сборы. А тут до пятницы ещё два дня.
      Вообще-то я однажды бывал в нашем заповеднике. Знаете, где он находится? Возьмите карту России. Видите, слева вверху, где кончается суша, топает зверь, - сразу и не скажешь какой: лохматая голова с рогом на носу, две передних, вроде тигриных, лапы, мощная задняя и толстый короткий хвост. Весь хвост - это северо-западная пограничная часть нашей страны - Кольский полуостров. Южный берег полуострова омывается заливом Белого моря. Слева залив упирается в город Кандалакша. Нашли? Вот по обоим берегам залива и на его многочисленных островах и находится Кандалакшский заповедник. Наш самый северный заповедник.
      Хотя я неправ, потому что севернее, в центре полуострова, находится Лапландский заповедник. И снова я не точен, так как на самой северной границе полуострова в Баренцевом море опять же Кандалакшский заповедник - Зеленцы.
      Опять я отклонился в сторону. Но в общем-то всё это связано с моим отпуском, вернее, с работой во время отпуска… Да и разве важно только то, что прямо?
      Два года назад шёл я домой кружным путём и встретил товарища, а он разговаривал с главным лесничим заповедника; познакомились мы с тем лесничим и стали хорошими приятелями. И я теперь собираюсь в этот заповедник на весь отпуск. А пойди я по прямой, ничего бы не было из того, что случилось со мной потом.

На лесной кордон я прибыл с умным и понятливым эрделем женского пола Дези.
      Лесник Володя тоже был не один - в загородке жили три поросёнка. Он их откармливал, или, как он говорил сам, воспитывал, чтобы сдать, когда вырастут, в совхоз. И, надо сказать, воспитывал весьма своеобразно.
      С островов мы приплывали поздно и слышали издали голодный поросячий визг. Володя меня успокаивал:
      - Ничего, привыкнут. Главное - выработать условный рефлекс, кормить в одно и то же время. Я читал об этом.
      Но поросята об условных рефлексах ничего не знали и по-прежнему продолжали требовать положенного природой.
      Меня предупредили, что собаку на острова нельзя брать. Ну, понятно, почему: может птицу с гнезда спугнуть, гонять другую живность: зайцев, рябчиков, куропаток. По этой причине эрделька моя оставалась на кордоне.
      Она и дома часто сиживала одна, никогда не шкодила, и я за неё был спокоен. Но тут мы начали замечать разные недоразумения в своём хозяйстве. Возвращаемся - тазы и вёдра во дворе опрокинуты, картошка в огороде подрыта, черника, росшая на усадьбе, обглодана с листьями…
      Поросята были надёжно заперты, постороннего человека Дези на усадьбу не пустит, зверя какого - тем более. Оставался один виновник - она сама. Я не очень верил в это, но на всякий случай, указывая на беспорядок, грозил ей:
      - Ещё раз увижу, уедем домой.
      Дези виновато отворачивалась и уходила в кусты. Это меня настораживало.
      Володя говорил:
      - Да не ругай ты собаку. Может, это вовсе и не она. Давай завтра перед уходом посмотрим, а там видно будет.
      Назавтра мы собрались, как обычно, спустились к морю, погрузили вещи в катер, а сами крадучись вернулись и залегли в кустах. Пролежали мы целый час, и всё это время Дези сидела неподвижно посреди двора, повернув поднятую морду в сторону моря. Володя махнул рукой:
      - Пошли. Пора на острова.
      Вечером повторилось то же самое - и с вёдрами, и с картошкой. Что интересно, поросята стали меньше визжать. Володя победно смотрел на меня:
      - Ну, что я говорил? Эксперимент движется вперёд.
      На безобразия он старался не смотреть.
      Всё раскрылось на следующий день.
      Я собирался остаться на кордоне, привести в порядок свои записи. Утром помог погрузиться Володе, и он, взревев мотором, умчался.
      На обратном пути я завернул в лес, собрал пяток подосиновиков на обеденный суп, а когда вошёл на подворье, остолбенел: в картошке, похрюкивая, рылись поросята, а Дези, умильно глядя на них, сидела рядом - пасла.
      И тут я всё понял. Моя добрая собака, лишившаяся недавно своих щенков, жалела голодных поросят. Дверца их загородки открывалась вовнутрь, Дези лапами нажимала на неё, открывала, выпускала поросят, а перед нашим возвращением загоняла назад. Причём утром действовала только после того, как мы запускали мотор катера, а вечером - опять-таки по приближающемуся звуку мотора. Потому-то она и сидела, насторожив уши, пока мы с Володей лежали в кустах, - ждала, пока заведем мотор…
      Володю я встречал на берегу. Выслушав меня, он сказал:
      - Вот видишь, условный рефлекс - великое дело, - и направился кормить своих поросят.

Каждый день ведро трески! А лучше - два. Это столько рыбы нужно, чтоб накормить трёх поросят, которых лесничий Володя взял в совхозе на откорм.
      Поросята на рыбе и специальном поросячьем корме, похрюкивая, дружно росли вширь. Ну и вверх, конечно. На мой взгляд, поросята были совершенно одинаковыми. Володя же без труда различал их и звал по именам: Хрюша, Хряша и Хреша. Что интересно, поросята откликались, - правда, на каждое имя все сразу.
      Кроме того, рыбу с большим аппетитом ели собаки: моя эрделя Дези и Володина овчарка Альфа.
      С ними была морока: они с первой встречи начали друг на друга рычать, гавкать. При нас вели себя более-менее сносно, а без нас выясняли отношения. На заповедные острова, где мы тогда работали, собак брать нельзя, поэтому уходя на катере по своим делам, мы оставляли их: одну в доме, другую на подворье. По очереди.
      Альфа всё время жила на свежем воздухе и с удовольствием оставалась в доме. Интересно же: как хозяин живёт? Я представлял, как она медленно ходит по дому, рассматривает всё, обнюхивает каждую вещь, а потом укладывается на Володины комнатные тапки.
      Дези же, наоборот, любила оставаться на подворье: как же, тут поросята! Она подолгу сидела у поросячьей загородки, рассматривая этих непонятных ей существ. Вообще она страшно интересовалась всем, что летает, ползает, прыгает: лягушкой, жуком, шмелём, ну и большими животными.
      Однажды мы ехали с ней в автобусе и где-то на просёлке Дези увидела лошадь.Что было! Она распласталась по оконному стеклу, заворожённо глядя на это чудо. Потом выдала всё, на что способна колоратура собачьего голоса, а после сконфуженно посмотрела на пассажиров, повалившихся от смеха на кресла и друг на друга, и спрятала морду между моими коленями.
      Так вот, каждый день надо было ловить рыбу. Володя хорошо знал акваторию, знал места, где треска водилась. Вот и сейчас мы сидели на таком уловистом месте. Море было спокойным. Солнце до дна просвечивало зеленоватую воду, и было видно, как под водой шевелились длинные лопухи морских водорослей - ламинарий. А на самом дне лежала россыпь морских звёзд. Я раньше думал, что они водятся где-то в тропических морях, а оказывается - вот они! В нашем северном Белом море. Даже к наживке иногда присасываются и можно выдернуть такую звезду из воды.
      Одно ведро уже заполнилось рыбой. А всего-то минут тридцать прошло. Вдруг я услышал сдавленный Володин крик:
      - Иди сюда скорее, помоги!
      Его удочка лежала на дне катера, а леска была обмотана вокруг запястья и указательного пальца; другой рукой Володя упирался в борт. Тонкая леска врезалась в кожу и, казалось, вот-вот рассечёт её и брызнет кровь.
      Я посмотрел за борт. У поверхности воды шевелила разинутыми челюстями огромная рыбина. Прямо чудовище!
      - Хватай её! Тяни в лодку!
      Ага, хватай. Легко сказать! Я сунул руки в воду и попытался ухватить рыбину за жаберные крышки. Они гнулись и выскальзывали из рук. Да и рыбина не стояла на месте. Она рвалась в разные стороны, пытаясь освободиться от крючка.
      - Да скорее же, уйдёт! - подгонял меня Володя.
      Я запустил правую руку в открытую пасть, ухватил рыбу за жабры изнутри и с трудом перетащил через борт. Володя тут же придавил её коленями ко дну катера.
      Вот это была треска! Да нет - трещища! Размером, наверное, с тюленя. Я хотел вытащить руку из рыбьей пасти - куда там! Треска же хищница. Её зубы в несколько рядов были загнуты вовнутрь, и какие-то выросты на языке - тоже. Это чтоб рыба в её пасть заскочила, а назад - не могла, за зубы цеплялась.
      Вот и я так. Туда рукой заскочил, а оттуда - никак. Зубы впились в мою кожу - и ни туда и ни сюда. Рыбина била хвостом, челюсти конвульсивно сжимались и сжимали мою руку.
      Володя вставил между челюстями гаечный ключ и начал искать нож, чтоб разрезать пасть. Ножа не было. И вообще ничего режущего не было.
      - Домой быстро! - Володя дёрнул шнур стартёра, движок завёлся, и мы помчали к дому. На берегу он принёс из дома ножницы по металлу и легко разрезал рыбью пасть снизу, освободил меня из плена.
      Два дня я делал компрессы из заваренных Володей трав. Два дня мы на рыбалку не ездили. Да и не надо было. Пойманной рыбины с лихвой хватило и поросятам, и собакам.

В августе моего друга лесника Володю отправили в командировку в дальний посёлок Зареченск принимать от населения ягоды-грибы. Перед отъездом он заскочил проститься и пригласил меня:
      - Откладывай свою писанину, приезжай ко мне. Грибов наберёшь три короба. Я те места хорошо знаю.
      В первую же пятницу я уложил рюкзак, всунулся в сапоги, повесил на руку корзину и отправился на автостанцию.
      Дорога была долгая, с подъёмами и спусками, с дремотой и однообразными разговорами пассажиров о погоде, о рыбалке, о грибах. Я слушал краем уха, но вдруг моё внимание привлекло одно слово: росомаха.
      Я насторожился.
      - Петька Травинов, лесоруб, уже с рыбалки возвращался. Идёт, чует, как будто кто в затылок давит. Оглянулся - никого. Он на всякий случай ходу прибавил. А не можется ему: смотрит кто-то сзади и всё тут. Ну, Петька не вытерпел, оглянулся да как заорёт! А с сосны кто-то - шасть в кусты. Кто ж мог быть? Росомаха, конечно. Повезло, что не кинулась на него.
      Другой голос сказал:
      - Гляди того, повезло.
      - Не в этом дело. Кабы не удочка, прыгнула б на него, как пить дать. Он же удочку на плече нёс, ну, росомаха и подумала, что ружьё, и не посмела прыгнуть.
      Водитель автобуса резко перебил разговор:
      - Да бросьте вы, сколько живу здесь, а не слыхал, чтоб росомаха на человека бросалась.
      Снова задрёмывая, я подумал: "Действительно, зачем ей на человека нападать, зайцев здесь мало, что ли…"
      Проснулся я, когда пассажиры, разминаясь, выходили у поселкового клуба.
      Узнав, где пункт приёма ягод, я поспешил к Володе. Его зелёный вагончик стоял на высоком берегу речки Иовы. Володя сидел на ступеньках вагончика и охотничьим ножом обстругивал коряжку.
      Увидев меня, он радостно пожал мне руку и повёл в вагончик. Треть его была отведена под жильё - два топчана, стол, железная печка. Остальное место занимали пустые и наполненные брусникой бочки.
      На печке булькал чайник, томились в сковороде маслята. Не торопясь, мы со вкусом поужинали, поговорили о том о сём и улеглись. Засыпая, я вспомнил о росомахе.
      - Слушай, Володь, говорят, росомаха где-то здесь ходит…
      Но Володя уже спал.
      Наутро он прямо с крылечка показал мне:
      - Вон видишь сопочка, за ней большая, Лысая называется. Так вот, между ними, в распадке, березняк да осинник. Там и грибы.
      Сам он идти не мог, ожидал машину, что должна была увезти принятые лесные дары.

      Вскоре я уже спускался по склону малой сопки в распадок. Грибов в самом деле было много, корзина быстро наполнилась. Я собирался повернуть назад, но понял, что путь назад - неизвестно где. Я не знал, нахожусь ли на спуске малой сопки или на подъёме большой, или наоборот. Солнца не было. Ветра - тоже. Никаких звуков не доносилось. К несчастью, и туман опустился, потемнело в лесу. Я растерялся, пошёл наугад. Как назло, вспомнил про росомаху. Но теперь мысли у меня были не те, что в автобусе: "А кто её знает, что у неё на уме, вдруг возьмёт да и прыгнет…"
      Перехватив поудобнее складной нож, - оружие всё-таки! - я пошёл быстрее.
      Мысли мыслями, а глаза привычно шарили в траве, выискивая грибы. Нагнувшись за очередной волнухой, я вдруг услышал треск ломаемых сучьев, громкое дыхание. Резко подняв голову, увидел: что-то большое и тёмное неслось на меня. Я не успел бросить корзину, поднять руки для защиты. В голове пролетело: "Ну всё, конец, росомаха!" А большое и тёмное ударило меня передними лапами в грудь и… громко взлаивая, принялось лизать лицо. Я стоял столбом, в висках стучало: "Да это же собака, собака, собака…"
      Придя в себя, я гладил её влажную шерсть и приговаривал:
      - Ах ты росомаха моя, росомаха…
      Я совсем забыл, что Володя приехал в Зареченск со своей умницей овчаркой Альфой. А мы с ней ещё в заповеднике, где Володя работал лесничим, успели подружиться. Видно, накануне, когда я прибыл, Альфа всю ночь бегала по своим собачьим делам, а утром, когда вернулась, Володя послал её по моему следу. Вот она и нашла меня.
      Я скормил Альфе захваченные бутерброды. А тут и туман рассеялся, и солнце выглянуло. Повернув к нему левым боком, я уверенно зашагал к посёлку. Альфа бежала впереди. Глядя на неё, я думал: "Конечно же росомаха не прыгнет на человека. Делать ей нечего, что ли?"

История эта случилась в то время, когда я работал пожарным сторожем в Кандалакшском заповеднике.
      Жил я на лесном кордоне вместе с лесником Володей Щепковским. Служба наша заключалась в том, что мы на катере обходили острова, входящие в наши владения, и смотрели: нет ли пожаров, браконьеров да вообще всё ли спокойно в заповедной жизни островов.
      Был конец лета - время напряжённое: грибники, рыбаки, моторки туда-сюда снуют.
      Один из семи наших островов назывался Власов остров, вернее, это были два острова - Большой и Малый. Во время отлива обнажалась перемычка, соединяющая их в один.
      Примечателен остров был тем, что кроме основного населения его, морских уток-гаг, жили на нём лиса и два зайца. Видно, зимой по льду перешли с материкового берега да и остались до следующей зимы. Но "жили" - не то слово! Боролись: зайцы - за жизнь, а лиса - за пропитание. И однажды на Малом Власовом острове нашли мы остатки заячьей шкурки. Лиса - хитрая бестия - во время отлива перегнала зайца по перешейку на Малый остров - там легче поймать - и сцапала несчастного.
      Володя грозился:
      - Ну, рыжая, погоди! Пойдёшь зимой на материк, уж я тебя!
      Мы поохали, посокрушались, завели мотор и пошли к себе на кордон.
      Я предложил леснику:
      - А чего зимы ждать? Давай сейчас поймаем лису. Она и второго зайца так же загонит, да и уток, наверное, ловит…
      Володя укоризненно покачал головой:
      - Что ты! Заповедник! Нельзя вмешиваться в естественную жизнь. Тут натуральная природа! Я же сказал: пойдёт зимой на материк, тут я её и подкараулю…
      Я ворчал:
      - Природа, природа! Тут зайцы гибнут, а ты - природа…
      Но природа распорядилась по-своему.
      К берегу мы подплывали, когда солнце проходило по горизонту как раз над Власовым островом. Летом-то солнце здесь вообще не заходит. Я взял ружьё, канистру с бензином и пошёл в дом, а Володя остался возиться с мотором. И вдруг я услышал его крик:
      - Улю-лю! Лови, лови его! Ай да косой, ай молодчина!
      А от катера к материковому лесу метровыми прыжками нёсся заяц.
      - Что случилось? - растерялся я.
      - Да понимаешь, заяц-то второй, пока мы ходили по острову, спрятался в носовом отсеке катера, а теперь выскочил - и будь здоров! Ищи-свищи его, рыжая!
      Вот какой хитрый заяц. Даже лисы хитрее оказался!

[начало] [в пампасы] [продолжение]