Очень уж надоедает она с её морозами, ветрами, снегом. Это только вначале она радует - первым снегом. Он засыпает грязную землю с мокрой, измятой травой, со всяким мусором, который летом мы тайком бросаем в эту траву, покрывает мокрый асфальт с рваными, потерявшими цвет листьями…
      Всё укрыл снег. И так светло стало. И приблизившаяся полярная ночь отступает, потому что земля становится светлой, светлыми становятся деревья. Из светлого неба падает белый-белый снег. Вся земля - белый лист. Можно начинать всё с начала, с чистой страницы, как с нового понедельника. Или это только взрослые начинают заново с каждого понедельника?..
      А снег всё сыплет. И впереди столько зимних приключений: горки, санки, лыжи.
      Как бы вы ни любили кататься с горки, но если несколько месяцев подряд вас заставлять ходить на горку, что будет? Представляете, каждый день: поднялся на горку - съехал, поднялся - съехал. Завоете. Захочется и босиком по травке с горки сбежать, на земле поваляться, глядя на травинки, на цветочки-ромашки, поднимающиеся прямо в небо, если смотреть на них с земли.
      Мне кажется, очень уж лукавят те, кто говорит: ах зима, ах зима! Ах, я обожаю зиму! Пусть они приезжают к нам и семь месяцев обожают её, с морозами и метелями, с темнотой и снегом, когда каждый день к восьми часам нужно идти на работу, брести в школу по переметённым снегом улицам или, держась за папину руку, тащиться в садик: ноги топают, глаза спят. Вот пусть приезжают, а потом восторгаются: ах, зима!
      Я терплю зиму как необходимость. Нет, не так. Никакой необходимости её терпеть у меня нет. Необходимость у меня: проснуться в пять утра, потаскать "железки", облиться ледяной водой, чтоб быть бодрым.
      А зиму терплю я как неизбежность - деваться некуда, зимы здесь не избежать, вот и приходится терпеть.
      Особенно тоскливо, когда в апреле смотришь новости по телевизору, а там: мужчины в рубашечках, женщины в летних платьицах, мальчишки в футболках, листья зеленеют, мяч по травке катится.
      А в окно глянешь: сосульки замёрзшие, позёмка крутит, машины во дворе под снегом.
      Там лето - тут зима. Можно её любить? Восторгаюсь я: ах зима, ах прелесть какая? Нет.
      Я нормальный человек. Мне тоже уже давно хочется в белой футболочке из дому выйти.
      Бывает, выйдешь - асфальт сухой, солнышко сияет, травка из-под дома выбивается. Лето! Обошёл дом, а на его северной стороне лёд лежит. Куртку надевать надо и ботинки. Но не будешь же куртку под мышкой таскать: там надел, тут снял. Что люди подумают?
      Сейчас март на дворе, середина его. В сером свете начинающегося утра кружит снег. Он долго ещё будет кружиться и падать или ветром в сугробы сбиваться.
     
                     Далеко ещё до лета -
                     Холода и холода,
                     И у дворника-соседа
                     Индевеет борода!
     
      Вот какой стих неожиданно получился! Это, наверно, потому, что я про лето подумал. Я как про лето подумаю, у меня сразу настроение вверх подскакивает! Я лето очень люблю. Я могу любить его двенадцать месяцев в году. Но где его, такое, взять тут на Севере?

Я сидел в лодке лицом к берегу. Посёлок Лазаревское узенькой полоской виднелся вдалеке. Ещё дальше справа - вершины гор. Ну, всё почти то же: море, небо, солнце. Только не сопки, а горы. Только не Белое море, а Чёрное.
      Вот вы, наверное, подумали: ну, сейчас начнёт руками размахивать и доказывать, что на Белом море лучше. Не угадали. Не буду. Лучше на Чёрном море. Тем более что я сам родился и вырос на юге в двух часах езды от Азовского моря. Но давно живу на Севере, полюбил Белое море, полюбил те места, тех людей. И хоть на Чёрном море лучше, Белое мне стало родным. А родных не предают. Потому и живу там.
      Море слегка покачивало мою лодку. Далеко между мной и берегом на разном расстоянии друг от друга стояли ещё одиннадцать. Я точно знал, что одиннадцать, потому что уже не один раз с вечера занимал очередь, чтоб получить лодку из пункта проката.
      Лодок было всего двенадцать, а желающих поплавать или порыбачить - в несколько раз больше. Придёшь утром - останешься на берегу с носом. Ночь постоишь - будешь в море и со ставридкой.
      Принцип ловли ставридки мне был знаком - точно так же я ловил селёдку-беломорку в своём Кандалакшском заливе. Очень просто: на конец лески цепляешь грузило, штук десять крючков с длинным цевьём - и всё: забрасывай!
      Только здесь у меня был не спиннинг, а обычная двухметровая палка с катушкой. И снасть не нужно забрасывать, а просто опускать грузило в воду. И оно уходит на глубину двадцать-тридцать метров. А потом сидишь и подёргиваешь палку. Дёрнул, подождал чуток, чувствуешь: стукнуло по леске - есть ставридка! Потом ещё, потом ещё… После каждого стука леску из воды не выбираешь - долго тянуть с такой глубины. Восемь-десять раз стукнет - и поднимаешь над водой гирлянду сверкающих рыбок.
      Вдруг за спиной услышал рокот мощного мотора. Оглянулся - батюшки! Пограничники. Сейчас к берегу погонят. Боятся, что я на этой деревянной лодочке через всё Чёрное море на вёслах в Турцию убегу.
      Катер с четырьмя пограничниками резко остановился рядом. Меня чуть волной не перевернуло!
      - Ваши документы!
      - Ну какие документы. Паспорт я оставил в пункте проката лодок. Вот и номер на борту.
      - Почему так далеко заплыли?
      - Как далеко? Вон берег видать…
      - Что вы придуриваетесь, мужчина? Берег видать… Там только узенькая полоска его. Вы заплыли километров на пять в море, а можно только на пятьсот метров. Сворачивайтесь, идите к остальным лодкам.
      Делать нечего, начал сматывать леску. Тем более клевало здесь плохо.
      Остановился метрах в тридцати от крайней лодки. Снова забросил снасть. Сидел я у одного борта, положив удилище на противоположный. Подёргиваю периодически, слышу стуки по леске. Дёрнул удилище в очередной раз - не могу от борта оторвать!
      Что такое? Зацеп - первая мысль была. Но нет, не зацеп. Леска дрожит и уходит в сторону. Господи, думаю, что за рыбина такая? Может, дельфин? Здесь они часто появляются… Осторожно, то отпуская леску, то подматывая на катушку, начал выбирать её из глубины. Наконец под водой появилась серебристая тень. Подтянул ближе, к самому борту…
      Не может быть! Акула! Откуда она… И сразу вспомнил: в местной газете накануне читал что-то вроде: начался промысловый отлов катрановых акул.
      Ага, значит, и у меня начался отлов! Левой рукой держа леску, правой схватил акулу за длинный тонкий хвост и вбросил в лодку. Акула, изгибаясь, билась о дно. Деревянным черпаком несколько раз по голове стукнул - успокоилась. И правильно сделал, что стукнул. На хвостовом плавнике акулы - острый длинный шип. Запросто могла поранить меня. Хорошо, удачно схватил, не попал рукой на шип. То-то иногда у некоторых пойманных мной ставридок туловище было пополам пересечено. Это значит, акула подходит к ставридке, трепыхающейся на крючке, шипом рассекает её, обездвиживает, а потом заглатывает. Так и сама попала на крючок.

      Катрановые акулы бывают до полутора метров - это я потом узнал. Эта же - длиною с мою руку. Её узкое стремительное тело было красивым и сильным. Но ужасная пасть внизу головы - бр-р-р! Сразу вспоминается фильм "Челюсти".
      Вот, думаю, супруга удивится. Такого улова я ещё не приносил. А дома кому скажу, не поверят. Так потом и было…
      В течение часа вытащил я ещё четыре акулы да ставридок с полведра. Можно заканчивать.
      Вдруг услышал крик из соседней лодки. Там сидели два рыбака - один согнувшись пополам, второй стаскивал рубаху с себя.
      Подняв якорь со дна, закрепив верёвку вокруг кольца, не вынимая снасть, поспешил к соседям. Они тоже поймали парочку акул. Один рыбачок неудачно схватил акулу, та, махнув хвостом, рассекла ему запястье острым шипом. Из-под руки, зажимавшей рану, текла кровь; когда он отнял руку, были видны разошедшиеся края жёлтых сухожилий.
      Плохо дело, подумал я, но вслух ничего не сказал. Рыбак и так испуган, бледное лицо его было в испарине, губы дрожали. Я наложил на предплечье жгут из ремня, рану туго забинтовал полосками из разорванной рубашки, и они пошли к берегу. Потом я их не видел.
      Трёх из пойманных акул, содрав с них наждачную, жёсткую шкуру, я поджарил. Очень вкусное блюдо - жаркое из акул, доложу я вам!
      Двух оставшихся - завялил. Но сделал глупость: чтоб занимали меньше места, отрезал им головы и хвосты, то есть те части тела, по которым безошибочно можно сказать: акула!
      Когда я показывал акул землякам, они с недоверием их разглядывали: вяленые тушки были жалки и уродливы и ничем не напоминали тех хищных красавиц, которых я ловил.
      На память о той рыбалке у меня осталась плохонькая фотография и этот рассказ. Может, вы поверите…

Пришёл Николай - друг-рыбак:
      - Слушай, надоело! Каждый раз окунь и окунь. Жена запросила нормальной рыбы. Едем в Карелию.
      Коля - человек военный. По своей должности офицерской разные карты имеет. Да сослуживцы у него всюду - вот и выяснил, что за рекой Кереть есть озеро Светлое. Там судак и сиг.
      Поехали. Сначала электричкой, потом автобусом, потом пешком семь километров. Для рыбацкого азарта семь километров - не расстояние. И больше ходили.
      Дотопали, разбили лагерь, накачали "резинку", поплыли искать, где тут нормальная рыба.
      Там - пусто, там - пусто, тут - окунь, тут - снова окунь. В одном месте Коля выудил сижка граммов на двести-триста:
      - Всё, будут наши сиги! - обрадовались оба.
      А ничего подобного. Снова окунь замучил, всё окунь да окунь. Дёргали, дёргали - как остановишься, если клюёт? Наверное, по ведру надёргали. Закончили. Вернулись на стоянку.
      - Больше не поплыву. Такого я и дома наловлю. - Коля был откровенно расстроен.
      Развели костёр, отобрали самых мелких окушков для тройной ухи. Хотя настоящая тройная уха - это ерши, судак и щука. А ещё лучше монастырская уха. Это вообще класс! Как делается?
      Значит, так: идёте в курятник и ловите самого старого петуха для наваристого бульона. Долго варите, вынимаете куру и на этом бульоне варите обычную тройную уху, но стерлядь там должна быть непременно. Но это я говорю, как надо делать. А мы часто делаем, как хочется, или как получится, или как позволяют возможности.
      Наши возможности позволили нам в марлевом мешочке сварить три порции выпотрошенных окуней. Ну а потом специи да ещё четыре крупных окуня - рыба-то должна плавать в ухе! А варёные остывали рядышком.
      Поели-попили ухи от пуза, отдохнули, дотянулись до варёной рыбы, повыбирали съедобное, поплевали чешуёй, доползли снова до котелка - запили ухой; потом варёных, потом ухи…
      Ну если б невкусно было, ползали б мы туда-сюда трижды? То-то же…
      Ворона, сидевшая на сосне, сначала прыгала на ветке, косясь то одним, то другим глазом, - очень уж рыбки хотелось ей, - потом не выдержала, закаркала:
      - Ну хватит вам! Мне-то оставьте!
      Пришлось оставить, да и домой пора.
      Стали укладываться: лодка, вёсла, топорик, ножовка, удочки, котелок, ложки-кружки. А рыбы-то, рыбы! По полрюкзака. Тросик не забыть. Очень удобная штука - тросик. Не надо искать рогульки, чтоб котелок повесить: натянул между деревьями - и порядок. А крючками регулируешь высоту котелка над костром. Если грунт каменистый, рогульку не вбить; тросик же можно камнями закрепить…
      Груз получился неподъёмный. А вы думали, рыбалка - это отдых и удовольствие? Ага, удовольствие: килограммов сорок груза семь километров тащить!
      На полпути решили передохнуть. Сбросил на землю лодку с груди и рюкзак со спины. Такое ощущение: поддай мне кто-нибудь пониже спины - улечу! Хорошо, никто не поддал… Передохнули.
      К автобусу пришли рано. На остановке сидел мужичок, а перед ним на траве лежало то, за чем мы приехали сюда: судаки и сиги.
      - Где ловил, дядя?
      - Ну ясно где, в озере…
      - А в каком озере?
      - Ну ясное дело, в том, - он неопределённо махнул рукой.
      - Ну в каком том?
      - Ну как же, за лесом…
      Поняли, что не узнаем: лес был везде. Купили по огромному судаку и сигу. Запихали их в боковые карманы наших абалаковских рюкзаков так, что хвосты на добрую ладонь свешивались.
      В электричке едущие с нами рыбаки не спрашивали: как рыбалка? Хороша рыбалка! Разве не видно: рыба даже в рюкзаки не поместилась, пришлось в карманы толкать.
      И в городе никто ничего не спрашивал. И так видно: рыбаки идут!

Я торопился. Мои приятели-рыбаки в этот раз не могли составить мне компанию.
      Не очень-то приятно в наших лесах ходить в одиночку. Кажется, всё - то же самое, да не то: солнце вроде не такое яркое и чаще тучи набегают, и тропка уже, и путь длиннее. Неуютно.
      Шёл я сюда второй раз, а впервые - месяц назад в компании из четырёх рыбаков.
      Заросший лесом полуостров, шириной метров восемьсот в начале, через два километра выходил трёхметровой песчаной косой к воде. С противоположной стороны был скалистый островной берег. Слева и справа - водное пространство залива. Вот по этому проливу между косой и островом и ходила треска. В прилив здесь можно было ловить на донку с берега, без лодки.
      Примерно посередине путь преграждала колючая проволока с калиткой, в стороне - низенькая избушка, которую в прошлый раз рыбаки называли "домиком пастуха".
      Стояла середина августа, треска в это время ещё ловилась и, в предвкушении рыбалки, я бодро топал по тропе, чтоб успеть половить по полной воде, в самый клёв.
      Дойдя до места, снял рюкзак, закинул донки и, пока рыба принюхивалась к наживке, успел и сам перекусить, и попить чаю из термоса.
      Начался клёв, клёв так себе - за полчаса выловил пару трес?к граммов по пятьсот, как раз на жарёху. Более крупную треску жарить плохо - разрезанная, она в сковородке разваливается на куски. А лучше всего - трещ?нки небольшие, граммов по сто пятьдесят, тогда она получается целенькая, с хрустящей корочкой - песня!
      Пока я рассуждал тут о жареной треске, начался настоящий жор! Я вытаскивал леску, снимал рыбу, не глядя бросал за спину на песок, затем вторую донку, потом снова первую…
      Вдруг спиной и затылком почувствовал: сзади что-то изменилось. А в следующее мгновение не только почувствовал, но и услышал за спиной громкое дыхание. Даже не дыхание, а сопение, и не в две ноздри! Носов было много…
      Всем туловищем резко я развернулся на сто восемьдесят градусов.
      Ну ничего себе! Передо мной стояло стадо телят. Да нет, не телят, а таких телячьих тинейджеров. У них даже рожки были.
      Впереди - крепенький чёрный бычок с белыми пятнами на спине и боках. Видать, атаман. Он махал хвостом и, нагнув голову, исподлобья смотрел на меня. Хорошо, землю не рыл копытом…
      "Ага, - подумал я, - сейчас, небось, бодаться полезет. А мне-то чего делать? Надо отступать. Не драться же с коровьими малолетками…"
      Я поднял к груди рюкзак для защиты, на всякий случай, отступил к воде. С рюкзака на песок свалился кусок булки. Бычок посмотрел на булку, громко выдохнул воздух, взял её и начал жевать, широко двигая челюстями. Потом повернулся, обошёл сбоку стадо и через траву, через мелкий кустарник двинулся к лесу. Телята за ним.
      Больше я не рыбачил, да и отлив начался. Собрал снасти, рыбу, разбросанную на песке, и пошёл домой.
      Позже я узнал, что колючая проволока, перегородившая полуостров, не позволяла телятам уходить оттуда. Здорово! С одной стороны "колючка", с двух других сторон залив сходился берегами к моей косе. В этом треугольнике телята сами нагуливали вес. И пасти не надо.
      Теперь, собираясь рыбачить на Телячью косу, я всегда беру пару батонов. Часть, разломав на куски, кладу прямо на тропу, часть беру с собой: вдруг ко мне опять пожалуют телячьи гости. Будет чем угостить.

Я возвращался с рыбалки с Телячьей косы, как я её теперь называю, без улова. Но не огорчался. Два километра лесом, налегке - это же удовольствие! Грибы, ягоды, птички всякие порхают с ветки на ветку, зверьки в кустах шастают. Смотри, слушай, наслаждайся.
      А нет - так просто идёшь, мысли всякие думаешь.
      В этот раз я собирался поискать коряжки. Найдёшь такую коряжку и вертишь во все стороны, пока не проглянется что-нибудь: зверь какой, чудище… У меня полно этих лесных диковинок: слоновья голова с поднятым хоботом, олень с рогами, пеликан, ящерица варан, леший, русалка и много чего ещё…
      Есть даже лошадь, прыгающая через барьер. Вот так целиком и нашёл её! От коры очистил, отшлифовал. Только правую заднюю ногу пришлось отдельно искать и приспосабливать. Нашёл! Даже копыта есть - из шапочек желудей.
      Шёл я не по тропе, а вдоль залива, так, чтоб лес видать и берег. Море часто выбрасывает всякие коряги, уже готовые, отшлифованные солнцем и ветром. Правда, с ними возни много: надо моторкой буксировать, потом на машине везти. Уж очень они большие. Но я смотрел по привычке на берег, ну и в лес, конечно.
      Ничего подходящего не попадалось. На берегу - стволы белые, гладкие, в лесу за берёзкой - голова лося с рогами. Зачем она мне? У меня уже олень есть…
      Стоп! Я встал как вкопанный. Это не голова лося с рогами. Это же настоящий, живой лось с рогами и ногами! И с большой горбоносой мордой, и волосатой верхней губой, и с большими тёмными глазами, и уши большие, кульком.
      "Вот те раз! - думал я. - А мне-то что делать? Бежать? Ага, убежишь от него. Да у меня и руки и ноги от страха деревянные…"
      Лось смотрел на меня, я смотрел на него.
      Ой-ё-ёй! Губы дрожали; кажется, и зубы стучали. Вам смешно. Ну а вы как бы себя чувствовали? Не дрожали бы? Значит, вы очень храбрые, а я не очень. Но всё же негромко и, по возможности, спокойно стал говорить, глядя лосю прямо в глаза:
      - Ну что ты стоишь? Ты такой большой, сильный, красивый, а я маленький слабый человечек. Мне страшно. Но я люблю и лес, и зверей с птицами, и тебя люблю. Но всё равно, иди себе, иди!
      Лось будто понял меня, переступил передними ногами, медленно развернулся и медленно, как в замедленной киносъёмке, пошёл в глубь полуострова.
      Когда я рассказал об этой встрече приятелям-рыбакам, они не поверили:
      - Да брось! Ты коряги искал, вот тебе и привиделся лось вместо коряги. Лоси северо-восточнее за перевалом обитают. А там, где ты был, никогда их не видели.
      "И ничего не привиделось! - думал я. - Этот лось, наверное, специально пришёл показаться мне: вот какие мы настоящие лесные красавцы, а не то что твои коряжки!
      Но коряжки я продолжаю собирать и длинными зимними вечерами, когда их обрабатываю, всегда вспоминаю лесного великана лося.

Сейчас шашлыки затеять на природе даже зимой - пустячное дело! Чемоданчик с мангалом - всегда в машине, древесные угли - всегда в магазине. С мясом, правда, повозиться надо, замариновать по уму. На вездеходовских колёсах моей "Нивы" - в любую сторону. Приехал, через пятнадцать минут угли в мангале созрели, выложил ровненько шампуры над углями, двадцать минут - и готов шашлык! Притом вкусный - угли-то настоящие! А ещё через двадцать минут уже домой едешь…
      Но не то. Нет процесса. Шашлык должен быть в конце, как награда за страдания и труд. И за радость.
      Мужчины выходят заранее с рюкзаками, деревянными лопатами, вязанками дощечек от магазинных ящиков, чтоб лес на костёр не губить. В глубоком снегу пробивают тропу, чистят место, да не просто чистят - режут лопатами снег огромными кирпичами и выкладывают бруствер вокруг будущего кострища. А почему "выкладывают"? - выкладываем! В сторонке - большой снежный прямоугольник вместо стола.
      Позже и женщины с ребятишками подтягиваются. Работы всем хватает: мужчины за костром смотрят, угли из шишек нажигают, мясо на шампуры нанизывают. Женщины стол готовят. А ребятишки, думаете, сидят? Они тоже вовсю трудятся: в бруствере роют снежные норы и гроты. Смотришь вокруг - а детишек-то и нет! В норах укрылись. Надо только смотреть, чтоб головешек туда не натаскали, - задохнуться можно. Да чтоб вокруг нашей крепости никто не бродил.
      А погода! Где такая может быть в марте? Только у нас, в Заполярье, за Полярным кругом, значит. День уже набирает силу, солнце вовсю сияет, словно винится, что давно у нас не было, а на той стороне Земли людей радовало. А теперь вот и нас! Снег белый до голубизны. Или это от неба он голубой такой?

      На соседней сосне белки радостно скачут и зубёшками цокочут. А радостные они потому, что знают: им тоже перепадёт угощение! Да не шашлыки! Что, вы не знаете, что белки не едят мясо? Белкам уже кормушку вешают, уже семечек да орешков чищеных сыплют.
      А белки тут же залезают в кормушку, с ладоней прямо выхватывают гостинцы и убегают. Убежит, спрячет и снова возвращается. И ведь не отталкивают друг друга от кормушки, вроде как по очереди берут. Вот как!
      На маковке сосны - ворона чёрная. Смотрит, не каркает, чтоб не прогнали да чтоб товарок своим карканьем не приманить. Ворона уж точно мяса ждёт. А женщины на край бруствера остатки шашлыков выкладывают, да крошки хлебные, да другое что со стола, пичугам разным. Ничего не пропадёт, всё подберут птицы-звери: склюют, сгрызут, проглотят. И нас потом добрым словом вспомнят. Ну, не словом - карком, писком, свистом, чириканьем… А вот и не чириканьем! Нет воробьёв в лесу. Воробьи в городах, возле людей живут-поживают.
      Вот такой шашлык - настоящий шашлык! Вкусно было! Весело было! И для здоровья полезно и для души трепетно: с живой природой пообщались!

Добраться к нему просто: по широкому мосту через Ниву и дальше по асфальтовой дороге. Она здесь одна и ведёт к самому юго-восточному на Кольском полуострове посёлку Умба.
      Идти недолго, минут сорок, но вверх и вверх - на перевал же! До конца подьёма поднимешься - это и будет перевал. Но лучше пройти ещё немного вверх до макушки горы Крестовой. Отсюда видно всё: город - вот он! Но не из-за этого я забираюсь сюда. Я смотрю левее, на залив с его десятками островов, на залив, уходящий до самого горизонта. Там где-то ворота Белого моря, дальше - открытое море.
      Внимание моё, как всегда, привлекает небольшой каменистый остров. На его склоне установлен створ. Знаете, что это? Это такой огромный щит, покрытый флюоресцирующей краской. Видно его и днём, и ночью. Меж островов проходит фарватер - путь, по которому движутся корабли. Но на воде его не видно. Это на дороге нарисовали белую осевую линию - и езжайте туда и сюда. А на воде как? Вот для этого и нужны створы.
      Створы для корабля, как дорожные знаки для автомобиля. Только машины придерживаются своих знаков, а корабли от створов уходят. Как это? А вот как.
      Отходит судно от причала. Рулевой, никуда не поворачивая штурвал, держит курс на первый створ, о котором я говорил. Кстати, штурвалы давно уже не такие, как в фильмах про пиратов, где нужно изо всех сил двумя руками крутить его, чтобы корабль повернул. Сейчас штурвал не больше автомобильной баранки. Можно одним мизинчиком повернуть корабль. Представляете: нажал одним пальцем на штурвал - и огромный корабль в десятки тысяч тонн весом поворачивает. Сказка!
      Но никуда поворачивать нельзя, нужно на створ держать. Держит рулевой, держит корабельный штурвал, потом - раз! Слева на берегу появился другой створ. Всё, от первого надо отворачивать, на этот, на второй держать; потом появляется третий створ, потом следующий. А рулевому надо только внимательно следить за каждым новым створом. И корабль никогда не заблудится среди островов. И под килем глубина очень большая - и океанские суда пройдут, и военные корабли. Идут корабли по фарватеру, по самому глубокому проходу - так створы расположены. И попадают суда в открытое море. А там уже штурман по своим картам прокладывает курс.
      Но в море скучно плыть. То ли дело по большой реке, например по Свири, по Шексне, или по Волге. Чего это я про реки вспомнил? А потому что плавал я по этим рекам, и не только плавал, но и рулил. Нет, не рулил, а за штурвалом стоял! Не один, конечно, со мной рядом настоящий рулевой стоял, но штурвал я сам держал.
      Вот на реке интересно, особенно когда река поворачивает.
      По реке, как по проспекту, движение: теплоходы, баржи, "Ракеты", "Кометы", катера. Капитаны приветствуют друг друга, обмениваются новостями, докладываются капитану порта, если порт проходят. Рация в рубке всегда включена.
      Однажды - на Свири это было - голос диспетчера порта:
      - Всем судам, идущим снизу: зяблика не видали?
      Я попросил у капитана бинокль и принялся изучать лес на берегу.
      - Да разве его в лесу заметишь - там и тетерева не разглядеть, не то что какого-то зяблика. - И отдал капитану бинокль. Капитан ухмыльнулся и ничего не сказал.
      Тут Свирь поворачивает направо, я вписываюсь осторожно в поворот, а из-за поворота вылетает такой праздничный бело-голубой катерок, и на его борту написано: "Зяблик".
      - А вот и "Зяблик", - подмигнул мне капитан.
      Оказывается, "Зяблик" - проверочный катер, он следил за порядком на реке, за глубиной речного фарватера. Наверное, рация отказала или ещё что, вот его и искали.
      А в море иначе. Когда прошли устье Волги и вышли в Каспийское море, мне снова доверили штурвал. Ну а в море что? Туда повернул - вода и горизонт, сюда повернул - вода и горизонт, а рулевой Слава тайком показал мне кулак: не балуй!
      А потом и баловать было незачем - зыбь пошла. Это такая длинная волна метров двести или пятьсот, только не в высоту, а в длину. Вот она длится, длится, тянется, переваливается, поднимается, опускается медленно. И корабль с ней. На воде волн не видно. Зато внутри тебя тоже всё переваливается, опускается, давит, стонет, хоть ложись в койку. Но я же не для того первый раз в море попал, да ещё за штурвалом стою, чтоб ложиться.
      Ногами упёрся в пол, зубы сжал, штурвал держу и сам держусь! И выдержал, хоть и позеленел весь. Это мне рулевой потом сказал, что я был одного цвета с морем. Зато вахту выстоял! И капитан мне руку пожал:
      - Молодец! Годишься в моряки!
      Моряком я не стал. Но живу теперь у самого Белого моря. Прихожу на перевал, вижу море и чаек, вижу отходящие от причала корабли, предотходную суету моряков на палубе и много чего ещё вижу. И могу обо всём рассказать…

[начало] [в пампасы]