Хорошо, что между нами и Наташей живёт тётя Тамара! Сама-то Наташа живёт на вторых дачах. От нас на просвет виден Наташин участок, а от неё – наш. Но ей до нас топать – у-у сколько. По вторым дачам до колодца, потом по тропинке между заборов к нам на первые дачи и ещё метров сто до нашей калитки. Так бы мы и топали туда-сюда вкругаля, если бы не тётя Тамара. Она позволяет ходить через свой участок. Её калитка прямо напротив нашей. А с Наташей у тёти Тамары общий забор. Одна доска в нём отодвигается. Тридцать секунд – и Наташа у нас!
      Наташа ходит к нам таким путём ещё и потому, что ей не разрешают ходить одной по улице. У них там на вторых дачах этим летом завёлся бультерьер. Ну бультерьер и бультерьер, скажете вы, что здесь такого? Мало, что ли, на свете бультерьеров! Но у этого бультерьера есть две особенности. Первая – это хозяева, которые никогда его не привязывают. Вторая – он очень любит выскакивать из калитки на дорогу и бросаться на прохожих.
      Все прохожие, на которых хоть раз бросался бультерьер, жаловались направо и налево, что он выскакивает за калитку. И хозяева приняли меры. Они сделали новую калитку, сплошную – из грубых нестроганых досок, доходящих до самой земли. Теперь бультерьер больше не выскакивает через калитку. Потому что выскакивает через дырки в заборе. У них в заборе столько дырок – выбирай любую и выскакивай в своё удовольствие.
      Мы с Наташей раз подсмотрели за бультерьером из-за Наташиной калитки. Он пожирал кости с таким жутким хрустом, что я даже вспотела, а Наташа зажмурилась и заткнула уши. Хозяева говорят, что он добрый, просто охраняет коляску. У них там есть маленькая девочка Настя. Добрый-то добрый, но вот Света, Наташина соседка, клянётся, что это чудовище откусило своей хозяйке пол-уха! А тётя Марина с нашей улицы рассказывала, как оно, чудовище, однажды на неё напало и она со страху забралась на крышу колодца. Но чудовище таки допрыгнуло до неё и зубами оторвало кусок юбки.
      – Да что это за собака такая! – сказал папа, когда узнал, в каком страхе бультерьер держит мирное население. – Пойти, что ли, с хозяевами поговорить, чтобы её привязывали?..
      – У-у-у! – продудела мама высоким голосом, похожим на паровозный свисток, и при этом задрала голову и закатила глаза. – С ними поговоришь! Вот Марина (которая запрыгнула на крышу колодца) попыталась раз и с неё хватило – в ответ такое услышала!.. А Василий Савельич (это Наташин дедушка) рассказывал, что они его вообще чуть не убили, когда он заикнулся об этой собаке. Правда, он любит обо всём так... э-э... красочно рассказывать... Но с ними каши не сваришь, это точно.
      – То есть на них никакой управы?
      – Ну, хотели вроде на собрании об этом говорить... Но пока суд да дело, лучше на ту улицу не соваться.
      А я вот сунулась. А что тут такого – я всегда езжу на велике по вторым дачам и никогда не сворачиваю. Ещё чего – сворачивать! Я рассуждаю так: вовсе не обязательно бультерьеру выскакивать именно в тот момент, когда я проезжаю мимо. Он, может, сидит в доме, или спит, или ест... да мало ли что он делает! И действительно, сколько я ни ездила, бультерьер ни разу не выскакивал. А если бы и выскочил – я же не пешком, я на велике. Я так быстро гоняю, что мне никакой бультерьер не страшен. Но в этот раз мне почему-то стало не по себе… Я так и ждала, что раздастся бешеный лай и бультерьер бросится мне наперерез. Невольно замедлила ход, изо всех сил стараясь неслышно крутить педали. А они всё равно поскрипывали, и сердце так громко колотилось, что эхо отдавалось в ушах и, наверное, в воздухе, а вокруг, как нарочно, тишь, будто на дачах ни души...
      Вот нестроганая калитка... вот кончился дырявый забор. Опасность вроде бы миновала.
      Я уже проезжала мимо Наташиного участка. И тут сзади послышался стук когтей о каменные плиты. Я оглянулась. Бультерьер скачками догонял меня. Не лаял, не рычал. Просто быстро и молча бежал за мной. В этом его молчании было что-то особенно зловещее.
      Мне сразу стало жарко. Как быть?.. Вперёд, быстрее! И я поднажала на педали. Авось отстанет.
      Но он в два счёта меня нагнал. Всё так же молча подпрыгнул на бегу, лязгнув зубами. Подпрыгнул ещё раз и куснул мне ногу повыше щиколотки. Острые зубы больно царапнули сквозь брючину.
      Не соображая что делаю, я соскочила наземь и загородилась велосипедом. Язык стал сухим, а ладони мокрыми. Я хотела крикнуть, но голос куда-то пропал. Бультерьер тоже стоял молча, подавшись вперёд. Весь напряжённый, готовый к чему-то. Так мы и застыли вдвоём. Я смотрела на него, он – на меня. Уж лучше бы он лаял!.. Нет, у него в запасе наверняка специальный бультерьерский приём. Резкий прыжок – и он вцепится мне в горло. А челюсти тяжёлые, как медвежий капкан. Ещё чуть-чуть – и я не смогу дышать от ужаса!
      Но тут из нестроганой калитки вышла хозяйка. И закричала:
      – Ах ты зараза! Поди сюда! Поди, кому говорю!
      Бультерьер взглянул на неё мельком и снова повернул морду ко мне. И начал тихо рычать не рычать, а как бы храпеть. Хозяйка постояла руки в боки и, увидев, что бультерьер не трогается с места, сама пошла в его сторону.
      – А ну быстро домой! А то я тебя щас... – и она попыталась схватить собаку за ошейник.
      Та увернулась и с рыком, с храпом залаяла на меня, а потом и на хозяйку. Хозяйка, изловчившись, всё-таки поймала собаку за ошейник. Стукнула её головой о каменные плиты, а потом ещё и пнула ногой в бок. И потащила за собой, к калитке. Собака сначала упиралась лапами, и хозяйка волоком протащила её несколько шагов.
      А я перешла дощатый мосток через канавку и пешком, держа велосипед за руль, направилась к своей улице.
      Во всём теле была противная мелкая дрожь. Я даже ехать не могла. Мне казалось, я вообще больше не смогу ездить... Солнце стало каким-то слишком ярким, или с глазами у меня что-то случилось, – в них всплывали и исчезали один за другим белые круги. И куда бы я ни посмотрела, всюду от земли поднимались странные тёмные сгустки. Ноги были слабые-слабые, и я прямо висла на руле.
      ...Я повернула на нашу улицу. Я уже могла нормально дышать. Но вверху живота всё ещё что-то дрожало. До сих пор мне было не по себе.
      Нет, не только из-за пережитого страха. Я вспоминала, как сильно хозяйка стукнула собаку головой о камень. Несладко, видно, живётся этой собаке. А как она пнула её ногой! Совсем без уважения. Каково-то жить совсем без уважения, даже если ты всего лишь собака? Поневоле озвереешь...
      И ещё я однажды видела через Наташин забор, как их маленькая девочка, Настя, сидела на траве и громко плакала. А её мама и тётя, вот эта самая хозяйка, как ни в чём не бывало ходили мимо по тропинке. Даже не взглянули в её сторону.
      У них там, видно, совсем другая жизнь. Не такая, как у нас с Мишей, и у Наташи, и у Саньки. Какая-то грубая и жестокая. А наша – беззаботная, счастливая, уютная...
      И я почувствовала себя как будто виноватой. Хотя в чём тут моя вина?

[в пампасы]