Сколько я себя помню, я всегда хорошо стрелял и отлично разбирался в оружии.
      - У тебя способности! - лил бальзам на душу седой и статный преподаватель физкультуры (в прошлом - боевой офицер, а сейчас по совместительству - руководитель школьного стрелкового кружка), вручая очередной призовой набор - аляповатую грамоту и беленький значок "Меткий стрелок" с изображением мишени; таких значков скопилась уже пригоршня. - У тебя большое будущее в стрелковом спорте!
      А я в принципе не понимал, как можно не попасть хотя бы в "девятку" из мелкокалиберной винтовки, допустим, с двадцати пяти метров. Да это же легко! Как попасть снежком в стену дома… С той лишь разницей, что надо уметь приспособиться к своему сердечному ритму. Вернее - приспособить его под выстрел... Это, знаете ли, входит в привычку. Со временем начинаешь приостанавливать сердце даже бросая тот же снежок…
      Да, стрелять я умел.
      Но не любил.
      Не любил совершенно...
      И ещё я твёрдо знал: никогда, ни при каких условиях нельзя наводить оружие на людей! А лучше и вообще избегать стрельбы по живой цели: не ты даровал жизнь, следовательно - нет у тебя никакого права её отнимать… Если только кто-то не пожелал забрать твою...
     
     
      Ранней весной наша шумная и в меру хулиганская компания собиралась на "фонтанах" - отстойниках горячей воды, чуть ранее использованной для охлаждения прокатных металлургических станов. Представьте только: кругом сугробы по колено, а мы плещемся голышом в огромном парящем водоёме с высокими бетонными берегами, балдея от слегка вонючей горячей воды и вообще - от несуразности происходящего. Желтопузые синички, недоверчиво склонив головки в аккуратных чёрных шапочках, внимательно наблюдали за нами, сидя на ветках деревьев и вопросительно цвыркая. На снегу валялась наша одежда, валенки, шапки и поджиги. Да-да, поджиги. И пугачи… Практически каждый пацан был вооружён. Не знаю, что было тому причиной, - всеобщая ли напускная милитаризация страны, когда даже железнодорожники щеголяли чуть ли не в военной форме, постоянная ли вражда между городскими районами, желание ли быть лучше (страшнее и опаснее) других, - не знаю. Моё вооружение, вооружение школьного отличника - лёгкий поджиг - несло в себе функцию "как у всех".
      - Быков, смотри! - Генка Сурнин, стоя в воде у высокой бетонной кромки бассейна, чиркнул коробком о запал и прицелился в дерево.
      Бабах! - долбануло по ушам.
      На снег упало растерзанное птичье тельце. А нас, изумлённо притихших пацанов-шестиклассников, осыпал снегопад из крохотных лёгких пёрышек.
      - Сурок! Ты чё делаешь, гад? - не выдержал я. Генка расхохотался в ответ.
      Он прекрасно знал, что я мог извиниться даже перед шелудивой бездомной кошкой, случайно наступив ей на хвост. Знал и пользовался этим. Издевался, считая меня маменькиным сынком и неженкой.
      Продолжая похохатывать, Генка стал снова заряжать поджиг. Я что есть сил оттолкнулся от дна и прыгнул на Генку, ударив его по руке. Поджиг упал в воду и медленно поплыл, пуская беззвучные пузыри. Разъярённый Генка обернулся.
      В драке нет никакой романтики. Это шумное, потное и изматывающее занятие. Особенно драка по грудь в горячей воде. Сцепившись, мы пыхтели и поднимали волны. Пацаны, окружив нас, не вмешивались. Только подбадривали. Кто меня, а кто и Генку. Некоторые из них знали: да, я могу извиниться перед букашкой за причинённые неудобства, но могу и двинуть если что…
      Подбадривали шумно. Из-за шума мы и проворонили момент, когда подошли они…
      - Что за шум, а драки нету? - чужой голос. Не мальчишеский, а уже ломающийся, юношеский.
      Сразу наступила тишина. Мы с Генкой расцепились и молча уставились на берег. Там, покуривая, стояла компания старшеклассников и парней из соседнего ПТУ. Кто-то из гостей, подняв, с интересом рассматривал наши поджиги, кто-то уже насыпал в валенки снег… Эх, не успели слинять… Этих придурков мы всегда старались избегать. До сегодняшнего дня получалось…
      - По двадцать копеек с рыла, и валите отсюда, салабоны! - тот же голос. - Пока я добрый…
      Я похолодел. Голос принадлежал известному хулигану районного масштаба - Генкиному брату Валерке. Двоюродному, но тем не менее… Торчащую из воды Генкину голову он, судя по всему, не узнал.
      Мы молча стали выбираться из водоёма, так же молча и быстро одевались, вытряхивая снег из валенок и собирая раскиданные шапки.
      - Не понял… Гендос, ты, что ли? - Валерка поднял за подбородок шмыгающую Генкину физиономию и пристально вгляделся в назревающий фингал в комплекте с кровоточащей губой. - Нырял? В дно врезался, недоумок?
      - Нет… - проскулил Генка. - Это он…
      Все посмотрели на меня.
      - Этот? - что-то промелькнуло в суженных Валеркиных глазах. - За что?
      - Птичку грохнул...
      Валерка расхохотался, сверкнув золотой фиксой, и выплюнув сигарету. Его компаньоны подобострастно хихикнули. Резко оборвав смех, Валерка расстегнул полушубок и извлёк оттуда самопал. Суперский самопал. Изготовленный под монтажный патрон. Достал и неторопливо взвёл курок. А потом так же неторопливо направил самопал мне в лоб... Хотите верьте, хотите нет, но в то же мгновение небо, как по волшебству, стало ещё голубее, а снег - ещё белоснежнее... Даже в щебете синичек послышались новые, мелодично-прощальные нотки...
      "Что делать? - лихорадочно думал я, внутренне съёживаясь до размера амёбы - в амёбу попасть труднее. - Этот урод спустит курок и не вздрогнет даже... Кричать? Бесполезно. Вода шумит, да и… Как-никак - это территория металлургического завода, а не проспект Ленина… Бежать? Вот и заполучу в затылок или в спину… Мама расстроится, а ей нельзя... Что же…"
      - Лежать... - сквозь зубы процедил Валерка.
      Я растерялся. Что за собачья команда? Это - мне?
      - Лежать, сказал! - рявкнул Валерка, ещё более прищуриваясь. - Здесь пуля! Застрелю, падла!
      Я, словно загипнотизированный, сначала медленно опустился на колени, а потом лёг на живот, уткнувшись лицом в снег и прикрыв руками голову. Всё равно смотреть на равнодушно-чёрное отверстие ствола не было сил. Уж лучше в снег... Внутри что-то всхлипывало от жалости к самому себе. Всё. Неужели - всё?
      - Сдрейфил, салага? - в голосе Валерки появились торжествующие нотки. - Щас ты валенки мои будешь облизывать, а потом… А потом мы тебя топить будем… Как кры...
      Бабах!
      Всё!!! Я вздрогнул, ожидая боли и смерти. Странно… Боли не было. Зато рядом что-то шумно упало.
      - А-а-а! - истошно заорал кто-то.
      Я поднял голову и отёр с лица налипший снег. В метре от меня изумлённо смотрело в голубое мартовское небо Валеркино лицо с маленькой дырочкой под подбородком. Из-под затылка быстро вытекала кровь, образуя лужу и смешиваясь со снегом.
      - А-а-а! - орали уже несколько.
      - Вовик, бежим! - рванул меня за шиворот Колька.
      Подхватив поджиги, мы метнулись прочь. Прочь от этого истошного крика и красного снега!
      - Он самопал свой хотел в валенок засунуть… Чтоб руки освободить, наверное... - мрачно рассказывал мне Колька, подбрасывая ветки в костёр. - Стволом вверх… А с курка не снял, идиот…
      - Пацаны, пгивет... - из кустов с треском выбрался мой пухлощёкий младший братишка; смешно болтая варежками на резинках и то и дело проваливаясь по колено в снег, он смело подобрался к костру. - Милиционегы пгиезжали! Вас ищут...
      Я переборол дрожь в руках - меня жутко лихорадило от пережитого, достал из-за пазухи свой поджиг, с такой любовью самолично выточенный когда-то, и, вздохнув, бросил его в костёр.
      Колька, чуть помедлив, проделал то же самое. И Илюха… И Арсений… А потом мы внимательно посмотрели друг другу в глаза...
      Назавтра я выписался из стрелковой секции и больше не брал в руки оружие. До самой армии...

[в пампасы]