- Ужас, - говорит бабушка. - Просто ужас. Ну что это? Что это? Что?
      При каждом "что" бабушкин палец стучит по тетрадке. А мне кажется, что по моей голове.
      - Что это?!
      Тук.
      - Что?!
      Тук.
      - Буква "П". Большая, - тихо, но уверенно отвечаю я.
      Я, конечно, не всегда бываю уверена в своих буквах. Если я что-то пытаюсь изобразить по-письменному, я часто потом сама не могу понять, что же такое накорябала. Но тут-то я целую страницу заглавной буквой "П" исписала, неужели я её не узнаю?
      - "П"? - начинает медленно закипать бабушка. - Вот эта буква, по-твоему, - "П"? А почему с неё шляпа свалилась, как со старого трухлявого гриба?
      Сразу видно, что бабушка Дина никогда в лесу не бывает. Вовсе со старых грибов шляпки не сваливаются.
      - А эта? - продолжает бабушка. - Она вприсядку пляшет? А вон та? Кланяется? Кому? И почему у них у всех - у всех! - одна нога в три раза короче другой? Боже, что за почерк! Твоя мама окончила школу с золотой медалью. Папа тоже. А ты? Ты уронишь честь семьи!

      Я представляю скучную пыльную дорогу, по которой я медленно тащусь в школу. В руке у меня целый пучок ленточек, на которых болтаются большие золотые медали. На каждой написано "Честь семьи". Я иду и одну за другой роняю их в густую мягкую пыль. Они лежат там, грустно поблёскивая, а я плетусь дальше. Ну что я могу сделать, если буквы у меня такие уродские получаются? Большая письменная "Т" похожа на сломанную табуретку, "Ж" - на взбесившегося жука, а "Ш" - на старый покосившийся забор.
      Вечером, когда мы все вместе сидим в комнате за столом и пьём чай после ужина, я спрашиваю:
      - Пап, а за что тебе золотую медаль дали?
      - Медаль? Какую медаль? А-а-а! Ну-у… Ты разве не знаешь? Золотые медали дают чемпионам. Я занял первое место в чемпионате мира по учёбе!
      - Пф-ф! - возмущённо пфыкает бабушка и уходит на кухню мыть посуду, "чтобы не слушать эти глупости".

      - Мам, а ты? Ты, наверное, очень хорошо училась?
      - А я… а я… - Мама косится в сторону кухни. - А я вообще в школу почти не ходила!
      - Как это?
      - А вот так. Пришла я в первый класс. Взяла с собой котёнка Ластика.
      - Котёнка-то зачем?
      - Как зачем? Я к тому времени уже и книг прочла целую кучу, и задачи решала, и писала нормально. А Ластик ничего не умел, даже почти не разговаривал. Так кому из нас школа была нужнее? Ну и вот. Прихожу, а мне учительница Юлия Сергеевна говорит: "С кошками в школу нельзя". Представляете?!

      - Представляем, представляем, - кивает папа.
      - Я ответила: "Ну тогда мы с Ластиком дома учиться будем". И ушла. Юлия Сергеевна через несколько дней пришла к нам домой, а я за это время уже все учебники выучила. Ответила я ей всё, она мне вывела пятёрки по всем предметам. А я так целый год в школу и не ходила, я Ластика обучала. Так что к лету и он всю программу за первый класс усвоил. Поэтому во второй я уже спокойно пошла без него. Прихожу - а там стены в ярко-розовый цвет покрасили! Представляете?!
      - Представляем, представляем, - говорим мы с папой. Мы знаем, как мама не любит розовый цвет.
      - Я сказала: "Извините, но я тут учиться не могу. У меня на розовый цвет аллергия, я от него кашляю, чихаю, и у меня уши пупырышками покрываются". И убежала. Юлия Сергеевна пришла опять к нам домой через неделю, и я ей все учебники за второй класс пересказала. А потом от нечего делать выучила наизусть собрания сочинений Льва Толстого, Достоевского и Гоголя. И ещё Диккенса на английском языке. И подумала: хорошо бы в школе стены перекрасили, я бы тогда пришла и эти выученные книжки рассказала. Вот бы все обрадовались! А тут как раз и лето кончилось, я пошла в третий класс. Смотрю - стены такого приятного бледно-жёлтого цвета. И я решила остаться. Сообщила учительнице, что буду наизусть рассказывать классу Толстого и Диккенса, а она может отдохнуть. Юлия Сергеевна на меня как-то странно посмотрела и сказала: "Иди, Нелечка, домой. А я к тебе приду через неделю". Я пожала плечами и ушла.

      - Наверное, ей просто нравились фирменные пирожки твоей мамы, поэтому она так охотно к тебе домой ходила, - комментирует папа и берёт очередной бабушкин пирожок. Они действительно очень вкусные.
      - Мам, а в четвёртом классе ты тоже не училась?
      - А в четвёртом классе никто не учился! Мы через него перепрыгнули!
      - Как это - перепрыгнули?
      - А вот так! - Мама встаёт и перепрыгивает одну из полос на полу. Садится и объясняет: - Понимаешь, мы учились не одиннадцать лет, как сейчас, а десять. Но при этом у нас была уже не десятилетка, как до нас, а одиннадцатилетка. Поэтому один класс мы пропускали и из третьего переходили сразу в пятый. Ну и вот. Пришла я в пятый класс. А Юлии Сергеевны нет! Вместо неё целая толпа учителей - по всем предметам разные! Представляете?
      - Представляем, представляем, - улыбается папа.
      - То один, то другой… Мелькают туда-сюда! А я же дома привыкла сидеть, там тихо, спокойно. У меня в глазах замельтешило, голова закружилась! И я сбежала. А через неделю все учителя к нам домой заявились. Может, им Юлия Сергеевна посоветовала.
      - И про пирожки шепнула, - подсказывает папа.
      - Ну, я им всё ответила, они мне пятёрки за год вывели, пирожки съели и ушли.

      - Так ты больше вообще, что ли, в школу не ходила?
      - Наоборот! Я в шестом классе целых три дня училась. Я подумала, что много учителей - это не так уж страшно. Я же с ними дома поближе познакомилась, они ничего так оказались, нормальные. В общем, пришла я в школу… и влюбилась.
      - Так-так, - приподнимает брови папа.
      - Ага. В Лёшку Пушкина. Три дня я все уроки на него смотрела. А на третий день после школы я увидела, как он жуками кидается.
      - Как это - жуками?
      - Ну вот так! Живыми жуками! Наловит их, а потом кидает об асфальт. Или в кого-нибудь. А ещё Пушкин. Эх… Ну и всё. И прошла любовь.
      Я представляю несчастных жуков, которые валяются на асфальте, растопырив лапы, как моя буква "Ж", и очень хорошо понимаю маму.

      - А в седьмом классе нас в первый же день повели на экскурсию в музей естественной истории. Там оказалось ужасно интересно.
      Гораздо интереснее, чем в школе. И я решила там остаться. На весь год. Изучала там всяких животных, современных и ископаемых.
      Ну и учебники там же в музее выучила - дней за пять. А мама мне туда пирожки носила. И когда учителя пришли пятёрки ставить, я с ними пирожками поделилась.
      - Прямо в музей пришли?
      - Ну да. Но в восьмом классе я опять в школу отправилась, как положено! И тут в меня Толик Тимофеев влюбился. Это был настоящий кошмар. Он все переменки ходил за мной и нудил: "Нелька, а хочешь, я директора за нос укушу? А хочешь, я муху проглочу? А хочешь, я кому-нибудь в лоб дам?" И на уроках покоя не было. Он мне всё время записки передавал: "Хочешь, я в лампочку выстрелю?", "Хочешь, я географичкину сумку спрячу?", "Хочешь, я в столовке всю посуду перебью?" А потом на перемене опять начинается: "Хочешь, я Пушкину кисель на башку вылью?", "Хочешь, я на парте твой портрет нацарапаю?" И когда он спросил: "Нелька, хочешь, я в окно выпрыгну?", я не выдержала и сказала: "Нет уж, лучше я сама выпрыгну!" И выпрыгнула.

      - Ой!
      - Да это на первом этаже было. Я выпрыгнула и домой пошла. Ну и не вернулась уже. А дальше всё как обычно было.
      - И в девятом тоже?
      - Нет, девятый класс я проспала.
      - Проспала первое сентября?
      - Да нет, весь год почти. Так мне вставать лень было! Зато в конце года проснулась бодрая такая! И побежала в школу сдавать экзамены.
      - И, конечно, их все на пятёрки сдала, - уточняет папа.
      - Само собой! Да они ерундовые были. Зато в десятом классе мне тяжелее всего пришлось. Меня посадили с Валькой Балабиной, а она на уроках беспрерывно ела - пончики там всякие, кексы и даже бутерброды с колбасой. И так это всё пахло, что я от запаха начала толстеть. За три урока поправилась на сорок восемь килограммов, и меня срочно отправили домой: побоялись, что после четвёртого урока уже не смогут меня в дверь выпихнуть. По дороге из школы я стремительно худела и под конец стала такая лёгкая, что последние метры уже не шла, а летела. И дома ещё несколько дней под потолком болталась, и мама мне туда пирожки подавала - откармливала меня. Ну и учебники я, как обычно, почитала, прямо под потолком, а когда спустилась, учителя пришли, и я им всё ответила.

      - Так-так, - ухмыляется папа, - а что же было в одиннадцатом классе? Наверное, что-нибудь совсем выдающееся.
      - Нет, в одиннадцатом мне родители сказали: "Знаешь что, доченька? Походи-ка ты в школу. Всё-таки выпускной класс". Ну, я и пошла. Села подальше от Вальки, Толика и Лёшки. И ходила целый год. Учителя так поразились, что дали мне медаль. За героизм.

      И тут вдруг раздаётся какое-то клокотание.
      - Да как ты… да как ты… да это… да ты… да как… да как ты могла выдумать такое! Прекрати немедленно! И это моя дочь! Такое сочиняет! Лёля, не слушай её! Она вообще школу не пропускала, всегда была примерной ученицей!
      Это бабушка, оказывается, стоит в дверном проёме и уже давно мамин рассказ слушает. И прямо задыхается от возмущения.
      А мама смеётся:
      - Всегда была примерной, говоришь? А забыла, как я тебе в третьем классе на новогоднем празднике при всех родителях язык показала? И ты сказала, что чуть со стыда не сгорела. А как в пятом классе мне каждый день в дневник замечания писали, за то, что я на уроках болтала и с учителями спорила, не помнишь?
      - Да что же ты такое говоришь?! При ребёнке! Это же непедагогично! Ты же… ты же… ты роняешь честь семьи!
      И я подумала: если мама роняет честь семьи, значит, ничего страшного в этом нет. Значит, и мне можно. Немножко.

 

Художник Татьяна Костоусова

[в пампасы]