По субботам Славка завидовал друзьям и их отцам. Как хорошо они из бани шли! Лица красные, распаренные. Шаг уверенный, спокойный. Движения мягкие. Обязательно о чём-то говорят этак по-мужски, по-человечески. А глаза! Сколько счастья было в них и жизненной везучести!
      У Славки ничего этого не было, и он ненавидел субботу как личного врага. В этот страшный день мама нагревала на керосинке воду, приносила в комнату (а то и на кухню - до чего доходило!) здоровенное корыто, сажала в него сына и мыла, вредно приговаривая: "Сейчас головку помоем, ушки, шейку!" Ну какой пацан это стерпит?! Славка терпел, терпел и однажды не стерпел, крикнул:
      - Хватит! Я в баню пошёл. Можешь не зажигать керосинку.
      Мама от неожиданности даже спичку потушила.
      - Ты же маленький, сынок. В третий класс пойдёшь, тогда...
      - Не нужен мне никакой класс. Сейчас пойду.
      Мама засуетилась: на кухню - в комнату, в комнату - обратно. Славка сел перед керосинкой (на ней уже ведро стояло!) и строго спросил:
      - Скоро сумку соберёшь?
      - Сейчас корыто...
      А в это время Кочуровы прошли под окном с сумками и вениками в баню.
      - Не нужны мне корыта, сказал! В баню я иду. Вещи собери.
      Вода в ведре уже запузырилась, скоро бульки пойдут снизу вверх и тогда кранты: лезь в корыто и слушай противные слова. И завопил Славка, не выдержал. Мама с испуга залопотала:
      - Что же ты, из бани с грязными ушами придёшь?
      - Да вымою я тебе всё, пристала! Ну его, твоё корыто, смеются все!
      Понурив голову, мама пошла собирать сыну вещи. Славка сунулся за нею в комнату и пулей оттуда: там уже стояло корыто! Как она таким бесшумным образом затащила его в комнату?! Мастерица мыльных дел! Чуть не заманила его в корыто: только мальчишеская вёрткая реакция спасла Славку.
      Уложила она вещи в сумку, взглянула на сына, будто в разведку его отправляла, и сказала грустно-грустно:
      - На денежки. Когда помоешься, лимонаду купи в буфете. Да попроси кого-нибудь, чтобы тебе спину потёрли. Не стесняйся, тут ничего такого.
      - Вечно ты! - сказал Славка и пошёл в баню.
      Баня пряталась от посёлка в садах частных домиков. С огородов тянуло ботвой, печёной картошкой. В садах разбухли, соком налились яблоки.
      - Ты куда? - спросил одноклассник, ковырявший лопатой землю под вишенкой.
      - В баню, куда же ещё, - ответил счастливчик, а тот аж язык прикусил: тоже, видно, мамка воду греет - труба вон дымит-старается.
      "И пусть плавает в корыте, как плотва в пол-литровой банке!"
      Пришёл Славка в баню. А там народу, а там дверей! Куда идти? "Мамка называется, - обиделся сын, - не могла толком рассказать… уши я ей должен мыть, спину тереть".
      - Привет! - подошёл румяный, с мелкими каплями пота на лице Колька. - Пришёл?
      - А ты как думал. - Славка, однако, быстро умолк, не выдавая своих переживаний, но Колька сам всё понял:
      - Там туалет, там пиво с лимонадом. После парилки - во! Там - женская, туда не ходи.
      - Надо больно.
      - Там наша, там семейные. Ванны. (Славку аж передёрнуло от этого слова: и здесь корыта!) Там душевое, там касса.
      - Душевое?
      - Кабина на одного, мойся не хочу, пока кожу не протрёшь. Правда, парилки там нет. Зато душ на одного. А в "общем" на сто человек. Батя лимонад купил, пока.
      Славка подошёл к кассе, буркнул:
      - Один. В "душевое".
      Белая кассирша окинула его с ног до головы, сунула билет и указала пальцем: туда.
      А другая тётя у двери в душевое спросила:
      - Ты куда, мальчик?
      - Вот билет! - Ох надоели ему эти тётки!
      - А как же?..
      - Сам знаю.
      Сунул ей билет, вошёл хозяином в душевое отделение, а там ни одного душа, ни одного человека: длинный коридор с тёмными дверями.
      - Здесь свободно, - тётя открыла одну из дверей и впустила его в тёмную, со скамейкой и деревянными решётками на полу комнату, за которой увидел Славка помещение светлое, с окном из матового стекла и высоко задранным клювом душа, ровно на одного человека.
      - Вещь! - он быстро снял пальто, пиджак и вдруг, ещё очень радостный, почувствовал холод, смело пробиравшийся под ворот рубашки.
      Раздеваться дальше не хотелось, вспомнилось корыто и горячая вода в маминой кружке. Но немытым прийти домой он не мог, тогда до десятого класса корыто обеспечено! "Надо закаляться!" - приказал он себе, посмотрел на войлочные ботинки, единственный оплот тепла на теле, развязал шнурки, буркнул:
      - Сейчас под горячую воду встану, согреюсь.
      Но вода в душе была чуть тёплая, ну совсем чуть тёплая!
      "Была не была!" - как на амбразуру дота бросился Славка под душ.
      С бешеной скоростью мылил он мочалку, натирался ею, дрыгал ногами, руками и головой, подбадривал себя: "Всё равно лучше, чем в корыте!" И голову мылил со всей силы, в ушах вертел пальцами, а вода, чуть тёплая, лилась весёлыми струйками, расцвеченными светом из матового стекла. Наконец-то все руки, ноги и уши с животом он вымыл, вылетел из-под душа в холодную тёмную комнатку и со скоростью вертолётных лопастей заработал полотенцем. Потом напялил все одежды с шапкой в придачу, почувствовал тепло, сел: "Здорово помылся!", улыбнулся и увидел белое облако пара, кружившееся завихрюшками в дверях душа, как бы спрашивая разрешения войти.
      - Кран забыл закрыть! - Славка поднялся, осторожно, чтобы не намочить пальто, сунул руку к крану, удивился: вода больно ужалила ладонь самым кипячёным кипятком!
      "Надо же, нагрелась!" - подумал он и, окутанный паром, вылетел из душевого отделения.
      - Вишь как хорошо помылся - аж розовый! - порадовалась какая-то старушка, и с тех пор суббота перестала быть Славкиным личным врагом, чёрным днём в его биографии.
      Правда, мылся он теперь только в общем отделении, где и парилка, и людей много: подскажут, если что не так...

"Бабочки" уже отлетали, хотя многие продолжают порхать над миром, радуя модников и их поклонниц изящными линиями и чёрными крылами. Задержалось в тот год тепло в Подмосковье. Бабы и мужики картошку выкопали, перебрали, просушили, ссыпали в погреба, уже ножи наточили, кадки подготовили-пропарили для капусты, а морозец всё не приходил. И "бабочки" летали.
      У Славки было две "бабочки". Одну он случайно купил в магазине. Лежала она на коричневых носках под стеклом витрины, как в гербарии: худая, с помятыми крыльями и блестящей пуговкой-головкой. Он подумал, что если мать погладит её или что-нибудь с ней сделает, то "бабочка" будет что надо, и пошёл в кассу. "Два сорок", - сказал и, получив чек, вернулся к "гербарию".
      "Бабочку" нужно было купить обязательно, потому что у него в гардеробе висела белая сатиновая рубашка, а ходить в ней просто так или с чёрным галстуком-"селёдкой" он не мог: смотрели все как на огородное пугало. "Бабочка" оказалась синтетической, худокрылой, на резинке. Мать хоть и привела её в порядок, "оживила", но носить её Славка не стал: это не "бабочка", а какая-то стрекоза недоделанная. Не модная, короче, не пышная.
      Вторую принёс друг Валька. То была прекрасная "бабочка"! Толстая, с двумя парами мощных крыльев из какого-то лоснящегося материала, с крупной головой. Валька помог надеть её, отошёл в сторону, причмокнул: вещь!
      Вечером в брюках-дудочках, сером в клетку пиджаке, новой рубашке под "бабочку" Славка гулял с одноклассниками, болтал, смеялся, смотрел на фонарные столбы, у ярких макушек которых суетилась настырная мошка. Как вдруг из частных домов (они теснились в гуще опавших садов по соседству с посёлком, через дорогу) раздался крик:
      - Пожар!
      И жирная лапа дыма вырвалась из крыши дома неподалёку, заворочалась, подкрашенная розовым тонким рисунком-наколкой из искр и огненных хрупких нитей. Славка почувствовал жёсткий комок в горле, будто его "бабочка" с испугу дёрнулась от огня. А тут ещё девчонки нервно залопотали:
      - Ой, пойдёмте отсюда!
      Лучше бы их здесь не было вовсе.
      - Человек в доме! Сгори-ит! - визжали в дымной тьме, и все - даже мошка фонарная - ринулись к дому, тяжко, с нарастающей тревогой покряхтывающему, задыхающемуся от дыма и жара.
      Славка подбежал к веранде, схватился за ручку двери - не успел дёрнуть: какой-то мужик осадил его:
      - Голову ниже, балбес! Глаза спалишь!
      И вдвоём, пригибаясь, они рванули дверь на себя: огонь - только не вниз, а вверх, в небо - опрокинулся из утробы веранды. Кто-то плеснул ведро воды вперёд по ходу, кто-то добавил водою холодной, обжёг через пиджак и Славкино правое плечо, а в левое его толкнул мужик:
      - Вон лежит, алкаш! Потащили. Ниже голову!
      Славка схватил лежащего на диване пьяного, потащил по полу к двери, мешая водоносам, которые плескали воду на стены, на стол с ворохом бесившейся в огне бумаги. Вода шипела, толстыми змеями набрасывалась на огонь, а тот, змеями же бешеными, изворачивался, увёртывался, рвался в сенцы - не пускали.
      - На крышу, на крышу надо! - загудели вокруг, когда сладили с огнём на веранде.
      - На крышу, - буркнул Славка, хотя зачем надо лезть на крышу, кого там спасать, он даже не догадывался.
      Скинул на руку однокласснице пиджак, подбежал к стремянке, подпиравшей старую яблоню, переставил лестницу к веранде, полез. За ним - всё тот же мужик. Но вдруг отчаянно взвыли сирены пожарных машин и верхолазы оказались под холодными струями ржавой, тухлой воды.
      Внизу их встретили как героев. Славка надел пиджак, девчонки заохали: "Ты весь мокрый, тебе надо домой!" И остальные туда же: бабки, мужики. Он, конечно, никого не послушал, гулял допоздна, высох, согрелся, но дома, когда, довольный собой и своим подвигом, посмотрелся в зеркало, ахнул: рубашка вся рыжая, "бабочка" в пятнах!
      Мать кипятила рубаху и парила, на доске руками её драила - ничего не получалось, рыжие пятна и разводы остались.
      - Сразу бы пришёл, - вздохнула мать после пятой попытки вывести пятна, - может быть, и отстиралась. Ладно, не горюй. Я её в чёрный цвет покрашу. Тебе чёрное идёт.
      - Да ну! - только и сказал он ей в ответ.
      Мать покрасила рубашку, он надел её, снял и до весны даже не вспомнил о ней.
      А когда дело до пиджаков и рубашек дошло, Славка уговорил мать купить хоть какую-нибудь белую рубашку, надеясь в магазине уговорить её и на "бабочку". Поехали они в Москву. А там, в толкучке перекрёстков, увидел Славка одного мальчишку в чёрной рубашке; другой парень стоял с портфелем - в чёрной рубашке; третий вышагивал с девчонкой под ручку - в чёрной рубашке.
      "Неужели так много пожаров было в прошлую осень?" - подумалось Славке, а в ГУМе он сказал матери:
      - Не нужна мне белая рубашка, я и в чёрной похожу.
      Мать облегчённо вздохнула, но сын добавил у пёстрого прилавка:
      - Ты мне "бабочку" эту, белую, купи, а?
      Белая "бабочка" была элегантна и стройна, с какими-то даже дырочками на крылышках; очень она понравилась Славке, но Валька вовремя образумил его:
      - Они давно из моды вышли, не вздумай надевать! Опозоришься.
      - А... зачем же их тогда продают?! - выкрикнул Славка первое, что пришло на ум.
      - Чтобы разные чудики их покупали! - рассмеялся Валька. - Для гербариев!

[в пампасы]