Художник и поэт Леонид Тишков родился в семье учителей на Среднем Урале. В Москве живет с 1971 года, учился в 1-ом Московском медицинском институте - и начал рисовать карикатуры. В 1977 году получил диплом врача и Гран-При в Скопле (Югославия) на международном конкурсе карикатур. Известен своими иллюстрациями к сочинениям Козьмы Пруткова, Карела Чапека, Ильфа и Петрова, Льюиса Кэрролла. За иллюстрации к роману Замятина "Мы" получил Гран-При на международной выставке книг в Лейпциге. В 1989 году создал издательство "Даблус", где издает малым тиражом рисованные книги. В США издана его пьеса "Даблоиды". Тишков создал своеобычный новый стиль в рисовании и считается основоположником новой школы "авангардной" карикатуры и рисованной книги. В настоящее время много работает в области видео, создает масштабные инсталляции из различных объектов, курирует выставки современного искусства.

      Прозаик и критик Юрий Нечипоренко - автор нескольких десятков рассказов и статей, опубликованных в центральных изданиях. Статьи о художниках печатались в "Собеседнике", "Смене", "Студенческом меридиане, "Трамвае", альманахе "Кукареку" и журналах "Новая юность", "Амадей", "Москва", "Табурет".

      - Леонид, в картинах, карикатурах и пьесах ты создал свой особый мир, который населяют диковинные персонажи - Даблоиды, Чурки и Стомаки. Почему ты не можешь рисовать, как нормальный художник, а выдумываешь какие-то странности?
      - Искусство - оно все выдуманное. И чем страннее, удивительнее выдумка - тем лучше.
      - Но можно же открывать душу этому миру, рисовать, например, пейзаж. А ты открываешь душу каким-то странностям.
      - Душу невозможно взять вдруг и открыть каким-то простым способом. Потому что к ней очень сложный путь движения. Всегда он опосредован. И Стомак или Чурка - это как раз такой опосредованный путь.
      - Ты такой стыдливый художник, ты все норовишь обиняком сказать, напрямую не можешь. Твои создания - это инструменты, с помощью которых ты выражаешь душу?
      - Да, может быть обыкновенный инструмент в виде барабана, а может быть сложный в виде стострунного ситара. Замысловатый получается звук, но это не означает, что не искренний. Мой мир придуманный - но очень искренний. В нем я могу быть обнаженным абсолютно, здесь могут быть обнаженные чувства, и я могу сказать любые слова. А работая в жанре натюрморта или пейзажа, мы не можем до конца выразить то, что у нас есть внутри.
      - Ты хочешь бесстыдно рассказать как можно больше о себе и одновременно ты этого побаиваешься. Ты придумываешь специальные инструменты, рычаги, чтобы свою душу выворачивать какими-то клочками, кусочками?
      - Да, это напоминает длинные ланцеты и щипцы. Был такой хирург Юдин - с очень длинными пальцами: он придумывал длинные инструменты, чтобы проводить операции в глубине пищевода или кишки, куда никто не мог залезть обычными методами. Мои инструменты позволяют проникнуть в какие-то тайники души, тайники переживаний.
      - Твоя задача - выпотрошить тайники своей души и остаться еще к тому же загадочным для непосвященных?
      - Да, остаться при сознании современного человека - с юмором, самоиронией. Я показываю разные этажи моей души - например, Даблоиды несколько философичны. Они - слепок наших заблуждений, комплексов и установок. Большинство нашей социальной жизни - Даблоиды. Это модели, перед которыми мы беззащитны.
      - Ты приписываешь своим существам шлейф значений, находишь абстрактному понятию пластическое воплощение?
      - Даблоид являет собой ногу с головой - это иероглиф Дао, то есть Путь. Если по-китайски прочитать Дао, то это будет голова и нога - Путь. А вот Стомак - это слизистая человека, это непосредственные физиологические ощущения.
      - Свою физиологию ты превращаешь в объект искусства?
      - Этим занимались многие философы древности. Они представляли, что душа лежит в печени. А как влияет на ощущения разлитие желчи? Это очень важно - здоров человек или нет. Раньше считалось, что физиология - это личные трудности человека. Художники этим не занимались. Они думали о чем-то возвышенном. Например, у Бунина часто разливалась желчь. И он не мог работать. То, что для Бунина было неприятностью и болью, ты превращаешь в тему своего искусства. Считалось, что надо сдерживать свое нездоровье, а заниматься идеальным и прекрасным: жизнью духа, не жизнью печени.
      - Ты чувствуешь непреодолимую тягу к почве, к земле своей?
      - Родина - это место, откуда ты из вечности вышел и куда уходишь в вечность. И это тебя призывает: там был вход, дверь, и поэтому многие хотят быть похороненными на родине. Это момент правды - человек хочет, чтобы его прах лежал там. Там - его отрезанная пуповина. Вначале ты уезжаешь, как в сказке, - герой должен найти невесту, победить врага и жениться, он должен ее взять из другого места, это связано с тем, чтобы не пересеклись межродовые связи, не было инцеста. Это должно совершиться для каждого человека, чтобы он вырос, превратился в героя.
      - Ты находишься посредине сказки и начинаешь чувствовать тяготение к счастливому концу?
      - Мы должны слушаться эту сказку. Потому что если мы хотим каких-то открытий, счастья, познания, мы должны не противиться этому сюжету, мы должны отдаваться его течению.
      - Не может ли оказаться так, что орудия, которые ты изобрел для самопознания и копания в своей душе, интересны только узкому кругу лиц, специалистов, вождем которых ты являешься?
      - Дети играют сообща, им интересно. Художник продолжает эту игру, он играет с Богом - но увлекает за собой и других людей. И никакой я не вождь - скорее, застрельщик. Как в детстве один говорит - пошли лазить по рябине - и все бегут за ним.
      - Ты приглашаешь людей в игру, чтобы они сменили скучные свои занятия и присоединились к тебе. Но ты-то сам в эту игру уже играешь двадцать лет. Ты сам уже не можешь выйти из этой игры. Ты уже несвободен сам? Ты уже не художник - а исполнитель?
      - Мы должны заниматься игрой, которая приносит новые удовольствия. Когда человек ходит на службу двадцать лет, он тоже играет. Но ему может быть скучна его игра.
      - А ты предлагаешь новую игру?
      - Почему предлагаю? Я просто говорю: смотрите, вот как можно играть. И я надеюсь, что люди поймут абсурдность своих серьезных обязанностей - ходить на работу, быть отцом и матерью. Если мы уйдем из игры, то станет странно - а зачем это все?
      Играть надо с легкостью...

[в пампасы]