Улица Хвойная оправдывала своё название. По обе стороны росли высоченные ели, посаженные бог весть когда. А на участках - сосны с пышными или отбитыми молнией верхушками. У многих стволы обвиты разросшимся диким виноградом.
      Марьянка ехала по Хвойной на старом велике, ехала медленно, заново разглядывала домики с мансардами, крылечками и пристройками, смешные таблички со злыми собаками, похожими на добрых крокодилов, и заржавленные почтовые ящики на калитках.
      Улица эта не её, но живописнее нет во всём посёлке. А ещё здесь в конце лета одно удовольствие рыскать вдоль заборов по канавкам: грибов всяких завались, от белых до опят.
      - Васька! Невеста едет! - раздался басовитый мальчишеский голос где-то впереди за забором. Марьянка не обратила на него внимания и продолжала ехать медленно и мечтательно: пропустила красивую трёхцветную кошку, оглянулась на дятла, самозабвенно долбившего дырку в низу старой ели.
      Вдруг калитка напротив неё распахнулась и оттуда появились двое мальчишек лет десяти-одиннадцати. Они стояли с таким видом, будто всю жизнь только её и ждали. Марьянка продолжала ехать как ни в чём не бывало. Из сада раздался резкий свист, и она увидела ещё одного, стоявшего в развилке старой берёзы. В тот же миг один из тех двоих нагнулся и, подобрав с дорожки горсть гравия, с залихватским видом швырнул ей прямо под колёса. Пришлось остановиться. Марьянка почувствовала, как громко и часто застучало сердце. Она быстро развернула велик, вскочила на него с разбегу и помчалась в сторону дома.
      - Васька! Уматывает! - понеслось вслед. Оглянувшись, она увидела погоню. Двое? Трое? А может, больше? Она поднажала на педали. В глазах стало горячо. Тут уже не до красот. Мальчишек этих она не знала, но никакого доверия они не внушали.
      Поворот. Ещё один. Родная улица Нестерова - самая узкая в посёлке, заросшая по бокам шиповником и крапивой. В это время один из преследователей догнал её слева:
      - Врёшь - не уйдёшь!
      Марьянка рванула из последних сил. Преследователь попытался сделать подсечку. Она резко вывернула руль вправо и полетела в канаву - к счастью, почти возле собственной калитки.
      - Ма-а-ам!
      Мама сидела в саду за столом - они с её подругой, тётей Мариной, писали бесконечную книгу по театральному костюму. Выбежав на крик, она увидела Марьянку в канаве с крапивой и уносящуюся на велосипедах ораву каких-то охламонов.
      У велосипеда обнаружилась безнадёжная "восьмёрка". ("Ничего, - сказала мама, - он и так отслужил своё. Значит, пора покупать новый".) Колено и локоть залили зелёнкой. Красиво! И сели пить чай на веранде.
      Пришла бабушка.
      - Ты их знаешь? - спросила она..
      - Не-а. Кажется, с Хвойной. Одного Васькой зовут.
      - Изверги, - сказала бабушка.
      Прошло дней десять. Как-то вечером Марьянка рыхлила землю вдоль садовой дорожки: назавтра они с бабушкой собирались высаживать рассаду астр. Верхушки сосен уже начинали зажигаться оранжевым светом. Вдруг в щель калитки кто-то тихо сказал:
      - Эй! Привет! Подойди, а?
      Она подошла. Посмотрела: мальчишка. Белобрысый, стриженный почти под ноль, глаза серо-голубые, улыбка - хоть завязочки пришей.
      - Привет, - сказала Марьянка. - Ты чего?
      - Щенок не нужен?
      - Наверно, нет.
      - Почему?
      - Бабушка не хочет. - У них год назад умер старый пёс по имени Дюк, настоящая немецкая овчарка.
      - Ну посмотри хотя бы!
      Марьянка оглянулась, не видно ли бабушки, и открыла калитку.
      На руках у мальчишки был щенок - серый, уши наполовину висят, как привядшие в жару подорожники, а на носу большое розовое пятно. Щенок посмотрел ей прямо в глаза - и Марьянка засмеялась.
      - Откуда? - спросила она.
      - Чара у нас ощенилась. Остальных дед утопил. А этого не знаем, куда девать. Тоже грозится. Возьми, а?
      Марьянка посмотрела на щенка и быстро сказала:
      - Давай.
      Мальчишка осторожно переложил щенка ей на руки.
      - Можно зайду?
      - Заходи. Скорей в резиденцию! - скомандовала Марьянка.
      Резиденцией назывался маленький зелёный домик под большим каштаном. Летом в нём часто ночевали гости, приезжавшие на выходные. Там Марьянка организовала щенку гнездо из своего старого свитера, потом сбегала в дом и принесла размоченного в молоке хлеба на блюдце и воды в кошачьей миске. Щенок быстро всё это съел, полакал водички и задремал.
      - Можно я буду иногда приходить? - спросил мальчишка.
      - Можно. Как тебя зовут?
      - Вася.
      - Меня Марьяна. Где живёшь?
      - На Хвойной, - сказал он с кривой улыбкой и отвернулся.
      Потом был разговор с бабушкой.
      - Это ещё что?!
      - Щенок.
      - Я же сказала: пока собаку не берём.
      - Но так получилось, ба. Принесли, попросили. Чистокровная овчарка.
      - Ага, вижу. С поросячьим носом.
      Бабушка подняла щенка за шкирку.
      - И на пузе пятна такие же.
      - Да нет, - сказала Марьянка, - это просто он маленький ещё.
      - И откуда такое сокровище?
      - С Хвойной.
      - От извергов, что ли? - Бабушка посмотрела на неё неуютным всезнающим взглядом.
      - Ну и что, - сказала Марьянка упрямо. - Они же его не утопили. А вот мы, если не возьмём, точно будем изверги.
      Бабушка замолчала. Поглядела ещё раз на щенка.
      - Ладно, бери.
      Потом, скрывая улыбку, добавила:
      - Ну смотри, если он вырастет у тебя прыщеватым коротыгой!
      - Да ты что! Посмотри, какой он красивый. Вылитый овчар!
      Они снова посмотрели на серый комочек в углу.
      - Ба, - спросила Марьянка тихо, - а можно он будет к нему приходить?
      - Кто?
      - Вася. Ну, который принёс.
      - Изверг?!
      И они захохотали так, что щенок в своём уголке поднял голову и удивлённо зевнул.

Томка была у нас заводилой. Иногда мы звали её наш Том Сойер. Она была хозяйкой прекрасного дома и сада, а мы - всего лишь какими-то дачниками. Мы - это я с братом. К тому же она была постарше нас: меня на два года, а Тима - на год.
      У Томки огромное хозяйство. Вдоль одного забора тянутся клетки с пушистыми кроликами. Между помидорными грядками бегают пёстрые куры. А в сарае живёт поросёнок Васька. Но дядя Петя, Томкин отец, почему-то нас к нему не пускает.
      Сарай очень длинный. В одном конце Васька, в другом утварь всякая хозяйская, а наверху - отличный сеновал. Туда можно в грозу залезть по деревянной лестнице, зарыться в сено и под раскаты грома и дикое сверкание молний в маленьком чердачном окошке рассказывать друг другу страшное.
      В тот день Томка, болтая после завтрака с Тимом, обронила незнакомое слово: КРУГОСАРАЙНОЕ. Потом я спросила у Тима, что это.
      - Подожди, - отмахнулся он.
      Вечером в назначенный час мы втроём подошли к забору. Забор прерывался как раз там, где начинался длинный дяди-Петин сарай, а потом продолжался дальше. С задней, соседской, стороны вдоль сарая на высоте метр с небольшим тянулся узкий карниз. Томка убедилась, что взрослых не видно, залезла на старую сливу, росшую впритык к сараю, ступила на карниз и махнула рукой. Тим подтянулся и тоже оказался в развилке дерева. Он поддерживал все Томкины выдумки и втайне её боготворил. А я готова была лезть за братом куда угодно.
      Продвигались мы медленно, прижимаясь всем телом к дощатой сарайной стене и отчаянно цепляясь пальцами за каждую неровность.
      Вдруг со стороны соседского дома послышался страшный крик:
      - Ах вы черти! Ну, черти, подождите!
      Сосед был страшный дядька, лохматый, с тёмным лицом и клочковатой бородой. Звали его Мурин. Говорили, что он колдун, и все его боялись, но Томка ещё неделю назад сказала, что он куда-то уехал.
      Когда я услышала этот жуткий хриплый голос, у меня внутри всё оборвалось: конец пришёл. Оглянулась - и в тот же миг свалилась в крапиву, росшую у самой стены сарая.
      Мурин орал из распахнутого окна своего дома. На моё счастье, когда я летела в крапиву, он, направляясь к двери, как раз отошёл от окна. Я услышала Томкино "Скорей!" и замерла, как кролик в клетке. Потом до меня донеслись ещё какие-то звуки: скрежет, пыхтение и как что-то хлопнуло, не знаю что. Опять вопли Мурина, уже совсем близко.
      - Гады! Сволочи! Где они, черти эти?
      Никого не обнаружив на карнизе, Мурин, видимо, направился к своей калитке, потому что через минуту, длившуюся вечность, она хлопнула так оглушительно, будто кто-то ударил меня по голове. Руки и ноги горели от крапивы. Сердце прыгало, как лягушка.
      И тут я поняла, что настал миг, когда можно спастись. Я добежала до Муриновской яблони, которая росла рядом с окошком сарая, быстро влезла на неё, сделала два шага по карнизу и стукнула в ставню. Окно тут же со скрежетом отворилось и показалась Томкино лицо с горящими озорными глазами.
      - Женька! Молодчина! Давай скорей!
      Внутри было темно, пахло помоями и стружкой. В узком пространстве носился обезумевший пятнистый поросёнок и визжал так, будто мы пришли его зарезать.
      Вначале я стояла столбом и только таращилась в потёмках. А Томка с Тимом смотрели на меня. Но потом нас будто прорвало и мы стали хохотать как сумасшедшие. Мы хохотали, а Васька кругами носился вокруг нас.
      Но вот в саду - теперь уже Томкином - послышались голоса. Это Мурин орал на дядю Петю.
      - Где эти черти? Выпороть этих чертей! Как нет? В преисподнюю, что ли, провалились? Ещё раз увижу, выпорю, своих не узнают.
      Мы смотрели в дверную щель и дрожали от страха. Но дядя Петя ему сказал:
      - Ну дети же! Мы, что ли, там не были? И мы были...
      Мурин повернулся и, всё так же страшно ругаясь, пошёл к калитке.
      Едва он исчез, дядя Петя кинулся к сараю: Васька продолжал визжать так, что хоть святых выноси. Мы хоть и не святые были, но тоже чуть не оглохли.
      И вот заходит к нам дядя Петя, прищурился в полумраке и говорит:
      - Так. Ну что, Том Сойер, пороть пора? Твоя затея?
      Томка не моргнув глазом:
      - Моя.
      Тим рядом с ней встал:
      - Наша общая.
      А я где стояла, там и стою, ничего не говорю.
      Дядя Петя:
      - Защитник? Жених, что ли?
      Тим смутился:
      - Да нет, так просто... друг.
      Дядя Петя:
      - И её с собой потащили, - показывает на меня. - Посмотрите на неё, еле живая. И Ваську мне перепугали до смерти. Вась-Вась, ну всё. Паразиты они. - Потрепал поросёнка по загривку, и тот затих. - Яблоки, что ли, воровали?
      - Зачем они нам, своих полно, - сказала Томка.
      Дядя Петя посмотрел на маленькое зелёное яблоко, валявшееся на полу под окном.
      - А это что? Может, Васька принёс?
      Васька, уткнувшись пятачком в корыто, чавкал как ни в чём не бывало.
      - Нечаянно сорвалось, - терпеливо объяснил Тим.
      - Ну а тогда какого чёрта?..
      - Пап, - сказала Томка сердито, - просто мы ходили в кругосарайное путешествие.
      А Мурин нам всё испортил.
      - В кругосарайное? - Дядя Петя посмотрел на нас незнакомым серьёзным взглядом, как будто вспомнил что-то далёкое. - До середины, значит, только дошли... - Помолчав, с досадой плюнул себе под ноги: - Кругосарайное! Мурину этого не понять! Ладно, уж коли так, будем считать, что проехали.

Стояла небывалая жара. Дым, смог, мгла - как только не называли. Горели торфяники. Горели дома и люди. Как война.
      В саду у нас на даче все жасмины стояли серые, со скрученными листьями. Земля под ними потрескалась и превратилась в пыль. Улитки в кустах валялись белые, как мел, - вылитые окаменелости.
      Но жизнь продолжалась. Стрекоза-пират усиленно патрулировала свою территорию; кот иногда уходил гулять, где ему вздумается; собака оббрёхивала из-за забора машины и велосипеды. А огромный вертолёт то и дело проносился над нами с ужасным рокотом, причём так низко, что Нинуша сумела разглядеть свисающую лестницу.
      Возле зелёного сарайчика по пути к садовому колодцу стоял Микин надувной бассейн. Из него без разрешения пили кошки и собака; в воде плавала сухая хвоя и всякая шелуха, прилетавшая с неба. Поэтому Мика в нём не купался, а купались пластилиновые лягушки и крокодилы, а ещё вертушка на палке, которая, если водить ею по воде, умела пускать красивые волны.
      Утром и вечером мы с Микой брали кувшины, ведёрки и шли к колодцу. Там стоял таз, большой белый бак, старое ведро из-под краски и разные другие ёмкости. Они были уже с водой и ждали, когда мы начнём свои поливочные работы. Ждала и птичка Робин, она же малиновка, она же зарянка, - самая красивая из всех птичек нашего сада. Как только вокруг бака с водой появлялись лужицы, она прилетала и принималась радостно прыгать между вёдрами и тазами. Я говорила: "Здравствуй, птичка Робин. Как дела, птичка Робин?", а она кивала головой и косилась на нас круглым внимательным глазком.
      Вечером никакой прохлады не было - был накопившейся за день зной и дым. Как будто обдавало жаром из печки. Кот с собакой валялись на земле бок о бок, как неживые. Стрекоза сидела на деревянном перильце крыльца с выпученными глазами и никуда не улетала. Нинуша, заходя в дом, подивилась на неё и сказала:
      - Сегодня птицы как будто посходили с ума: прыгали сверху в жасмин, потом вспархивали и слушали, как звенят сухие трубочки листьев. И так по многу раз - видно, понравилось. А птичка Робин мыла ножки в Микином бассейне.
      - А как? - спросили мы с Микой.
      - Сидела на краю, потом вспархивала, с налёту мочила ножки в середине бассейна и садилась на край с другой стороны.
      - А Сандюра её не трогал?
      - Нет, конечно. Котам сейчас не до того.
      Перед тем как лечь спать, я включила радио. Кто-то рассказывал об умирающих от жары животных и о птицах, падающих замертво на крыши автомобилей.
      А ночью разверзлись с треском небеса, зашумел ливень и я, проснувшись, лежала как во сне и не верила своим глазам и ушам.
      А потом представила себе наших птиц - счастливые, они сидят сейчас, зажмурившись, в кустах полуживого жасмина и слушают вместе с ним его давно забытую музыку.

[в пампасы]