Жила-была девочка, и была у неё собака, сибирская лайка. Девочку звали Надя, а собаку Алмаз. Хоть Надя за одно лето стала выше мамы, с собакой гуляла и играла по-прежнему, потому что в душе была ребёнком; а животные всю жизнь остаются детьми. Алмаз всегда находился в той же комнате, что и Надя: она сидела за столом – он лежал под столом; она устраивалась на диване перед телевизором, он – между диваном и телевизором; пёс следовал за ней на кухню, спал на коврике у её кровати.
      Жизнь Нади протекала по часам: в одно то же время она вставала, делала гимнастику, завтракала, уходила и приходила из школы, а в последние месяцы, захваченная успехами русских теннисисток, ездила на троллейбусе играть в теннис. Тренировки иногда затягивались, и с собакой выходили гулять мать или отец Нади.
      Вот и сегодня Алмаза вывела Надина мать. Обычно она обходила с ним вокруг искусственного пруда, расположенного между двором и парком и за купоросный цвет воды называемого Синькой. Тут часто встречалась стайка неприкаянных мальчишек от четырёх до двенадцати лет. Они то курили в деревянном домике детской площадки, то гоняли бездомного Шарика, привязав к хвосту пустую консервную банку; а сегодня купались в Синьке, с разбегу ныряя «солдатиком». Ребятишки были худы, костлявы и угловаты, все в широких трусах до колен; разговор их пестрел бранными словами. Однажды, увидев, как самый младший, тощий четырёхлетний карапуз, закурил сигарету, мать Нади не выдержала:
      - А ну немедленно погаси эту гадость!
      Карапуз оглянулся и крикнул:
      - Заткнись, тётька, немая и глухая, тебя кто сплашивает?
      Надина мать растерялась.
      - Это ж кто тебя такому научил? Отец, небось, дома так разговаривает?
      Стайка резко снялась с места и куда-то помчалась; карапуз бежал сзади и кричал:
      - Да, папка у меня холосый, а ты, яга, не суй свой нос во все дылки! – и припустил быстрее. – Постой, Селёга-а-а!
      На сигареты, вино и мороженое мальчишкам нужны были деньги. А где их взять? Не дома же, где об отпрысках вспоминали, только когда они являлись; не покажись день-другой – и не хватятся. И то, что начиналось стрельбой из рогатки по воробьям, заканчивалось отбиранием кошельков у прохожих. Жертвами становились беспомощные старушки, с трудом шаркающие по асфальту, – хотя одна так закричала, что разбойников точно ветром сдуло. Вскоре у них появился нож – так, для игры. А в последнее время эту пока ещё безобидную, но матереющую не по дням, а по часам компанию стали интересовать барышни.
      Сегодня они решили умыкнуть за гаражи какую-нибудь девчонку и выяснить, как она устроена. Гаражи тянулись вдоль каменной ограды закрытого учреждения, и дорожка от остановки до дома шла мимо них. Мальчишки засели за крайним гаражом и стали ждать.
     
     
      Надя долго ждала троллейбуса у теннисных кортов; уже стемнело, когда он подъехал. Зайдя внутрь, она пробила компостером талон и села у окна. Зажглись огни; город, ставший в темноте красивее и торжественней, казался незнакомым.
     
     
      Алмаз, дремавший на коврике у Надиной кровати, поднял уши и сел у входной двери. Задрал очерченную чёрной шерстью красивую белую морду и забил хвостом по полу. Потом уткнулся верхними лапами в дверь и заскулил.
      - Ты что, Алмаз? – выглянул из кухни Надин отец. – Подожди немного.
      Пёс кинулся к нему и, хватая за штанину, заметался между ним и дверью.
      - Ты что? – удивлялся отец. – Белены объелся?
     
     
      Троллейбус подходил к остановке. Надя поднялась со своего места, закинула на плечо сумку с ракетками и двинулась к дверям.
     
     
      Алмаз лаял во весь голос. Наскакивал лапами на грудь Надиного отца и лаял ему в самое ухо.
      - Видала такое? – обратился тот к жене.
      - Да выведи ты его, - сказала она, собирая со стола чашки, - раз ему не терпится.
      - Сейчас, сейчас, - сдался отец. – Да погоди ты, дай переобуться. – Пёс выходил из себя. – Где поводок?
      Мать открыла входную дверь – Алмаз вылетел пулей, не дожидаясь хозяина. Схватив висевший на вешалке поводок, тот поспешил вслед за собакой.
     
     
      Троллейбус остановился; двери раздвинулась двустворчатой гармошкой. Надя сошла по ступенькам и направилась к дому.
      Старший сделал знак рукою – за мной. Незаметными тенями они выскользнули из-за гаража и, поравнявшись с идущею по дорожке девушкой, окружили её. Старший вынул нож.
      - Тихо. Тебе же лучше не кричать. Ни звука, я сказал.
      Предупреждение было излишним – у Нади пропал голос. Пожалуй, она могла бы выхватить из-за спины ракетку и попробовать отбиться, но, оглянувшись, увидела у плеча пять нахальных рож, готовых вцепиться в неё при первом неосторожном движении.
      - Пошли, - приказал старший и указал ножом на гаражи. Чувствую слабость в ногах, Надя сделала шаг.
      Вдруг до её слуха донёсся знакомый лай. Знакомый и в то же время чужой: она никогда не слыхала, чтобы Алмаз так бешено лаял. И увидев пса, который нёсся почти не касаясь земли, изо всех сил закричала:
      - Сюда, Алмаз!
      Похожий на волка пёс с разбегу влетел в сомкнутый круг мальчишек. Те кинулись врассыпную. Алмаз бросился следом, вернулся, обежал вокруг хозяйки, снова погнался за беглецами, но они исчезли.
      Прибежал папа. Надя обнимала своего верного друга за шею, целовала в белую морду, а тот, не в силах успокоиться, всё лаял и лаял в темноту

сер....сэр     
А. Кодар

Что коту-бомжу надо, чтобы прибиться к какому-нибудь дому? Блюдечко молока, кусочек колбаски и немного ласки.
      Серый повидал на своём кошачьем веку немало домов, и во многих находился для него кусочек колбаски, но не было ни капли молока, а тем более ласки.
      И только в одном, где жила девочка Соня, ему налили целое блюдце свежего тёплого молочка, а когда он принялся лакать, Сонина рука почесала его за ушком. Кот был так поражён, что на секунду замер: ему вспомнилась большая пушистая мама-кошка, такая же серая, как он сам. Свернув голову набок, он прижался к Сониной руке и замурлыкал.
      О святой Баст, бог священных египетских котов! Кто бы мог подумать, что бесприютный кот, ночевавший где придётся – под мостом, в подворотне, ещё не разучился мурлыкать?
      Девочка ласково погладила его и сказала:
      - Сэр Кот!
      Это окончательно покорило беднягу. Кот выпил молоко и ушёл, но его дикое сердце сделалось мягким, как подушка. А когда под покровом ночи он бесшумно подкрался к дому, где мирно спала Соня, то, увидев приоткрытое окно кухни, вспрыгнул на подоконник, оттуда на стул и, свернувшись калачиком, уснул.
      Так в доме Сони появился постоянный визитёр – Сэр Кот. Сэр-то он сэр, но облез, как последний бродяга; местами шерсть свалялась клочьями и стала жёсткой, как щетина. Неудивительно, что Соне захотелось его искупать…
      В одно и без того пасмурное утро она налила Сэр Коту молока и поставила не в уютной кухне, как обычно, а в ванной комнате. Ничего не подозревающий Сэр зашёл в ванную, по старой привычке (на случай, если придётся уносить лапы) отметил, что окно в ней открыто, и припал к блюдечку. Вошла Соня. Заперев дверь, провела рукой по кошачьей спинке и открыла воду. Сэр Кот трепыхнулся, но ласковые Сонины ручки вдруг с неожиданной силой схватили его под серы лапы и подняли над ванной. Издав звериный вой, кот выпустил все свои когти. Соня испугалась и бросила его в ванну. Кот шарахнулся от струи воды – Соня успела только вылить на него добрую порцию хвойного шампуня.
      Взлетев на подоконник, будто в лапах у него были пружины, кот боднул лбом приоткрытую раму и пулей выскочил на улицу.
      В тот момент, когда он на бешеной скорости пересекал двор, звёздный Баст взглянул на землю и, заметив ярко-зелёный шампунь на кошачьей шкуре, нахмурился: непорядок.
      Хлынул дождь. Живая вода лучше всякого душа смыла с кота застарелую грязь. И когда выглянуло солнце, шёрстка его была гладкой и шелковистой.
      - Вот это да! – ахнула Соня. – Сущий Сэр! Такого и на улицу не выпустишь – украдут на воротник. – И взяла Сэр Кота на руки.
      Так закончились скитания серого кота по кличке Сэр Кот.

[в пампасы]