...В глазки забили гвозди. Как больно, головы не поднять. Кто это сделал и зачем? Ничего непонятно. Где вы, мама, бабушка, Антоша?.. Антоша!
      Никто не шел. Потом послышалась возня и откуда-то издалека пришаркала добрая фея в шлепанцах, потрогала Басе лоб. Фея пахла зеленкой и хлоркой, а ладонь у нее была колючая, как наждачная шкурка.
      - Ты кто, фея? - дрогнув, прошептала Бася.
      - Я фея тетя Мотя, у меня ночное дежурство. А ты пошто кричишь на все отделение? Всех перебудишь.
      - Больно... Хочу плакать, не могу. Повязка мешает.
      - Ну, это не горе... Ты меня обойми вот так за шейку, я тебя и покачаю.
      Бася слепо обняла фею Мотю и застонала.
      - Может, я умру?
      - Уж какое умрешь. Выздоровеешь, вылюднеешь, быстрей прежнего побежишь. Все страшное вытерпела, а это уж чего? Оно и больно, раз наркоз ушел.
      - Куда ушел?
      - А во-он туда, в окошко.
      Сбоку стукнуло, брякнуло, подул сладкий ветер. И погладил по щеке обеих - и страдальщицу, и жалельщицу.
      - А ты, фея Мотя, старенькая. Как моя бабушка. И морщинки такие.
      - Ну а как же. Была молоденькая, как ты, теперь состарилась.
      - А угадай, какой мне бабушка киселик всегда варит.
      - Какой? Поди, вишневый.
      - И не узнала. Молочный, с изюмом.
      - Вот те раз, сколь живу, такого и не варивала. Она к тебе приедет, и мы попросим ее обратно такой сварить. Будет тебе радости. А сейчас утихни, не мечись. Я вот песню вспомню: "Пою, пою дорогу дальнюю, непобедимую любовь навеки..."
      И Бася, неровно и трудно дыша, засыпала от непобедимой любви, а большие больничные тапочки сваливались с ее ног. Так понемногу боль ее отходила, а Бася приучалась жить на ощупь. Ходить не стукаясь, а только рукой по стене, помнить, что напротив стола феи Моти перевязочная, а через батарею и фикус, за углом туалет; узнавать на запах, что привезли обедать - рыбу или котлеты.
      В общем, поблизости Бася уже все выучила. Ей захотелось узнать, что там дальше, где начинается лестница на другой этаж. Но это было нельзя. Однажды любопытство пересилило. Время после ужина было тихое, следить особо некому.
      Удивительно - на верхнем этаже было все точно так же: батарея, стол сестры, фикус... Напротив - палаты. Неподалеку позвали:
      - Эй, девочки! Таня, Лена, кто есть!
      Бася остановилась в проеме полуоткрытой двери.
      - Вам сестричку позвать?
      - Так конечно, сестру, мы все тут лежачие...
      Бася - ладошкой по стене - быстро сходила к столу и никого там не нашла.
      - Никого нет, - несмело сообщила она, - ушли. Может, чай пить...
      - А ты кто есть, пташечка? - спросил густой добрый голос.
      - Бася...
      - Так вот, милая Бася, возле кровати стоишь, перед тобой тумбочка. Ты возьми намочи марлю в чашке... Да, в этой... И помочи больному рот. Пить он хочет, а ему еще нельзя после операции. Ай какая ты ловкая!
      - Да я уже привыкла так.
      - Что значит привыкла? У тебя с глазками-то чего сделалось? Да ты сядь, не тушуйся. Побудь с нами.
      - У нас ребята в городки играли, вышибли рюху мне прямо в глаз, - бодро начала Бася. - Семка Грушин биту кидал, он и увидел первый, что лицо-то кровью залилось. Тут все закричали, а я домой побежала. Там замок. И я так долго ждала на порожке, что темно стало.
      - Что ж никого не звала?
      - А не было никого... Потрогали за плечо... Я обрадовалась, глядь - а это морда рогатая. Ничего больше не помню. Когда родители с фермы приехали, они подумали на корову: я лежу как мертвая, корова стоит, мычит. А это Семка Грушин... Его потом родители пороли до заикания, но глаз уж все равно ослеп. Бабушка стала меня по врачам водить, и я школу пропустила, первый класс. А мне папа такой портфель купил! Крокодиловый.
      Замолкли.
      - А ты все равно не горюй, пташечка. Надоест еще портфель двояки носить.
      - А вы с чем лежите, дядя?
      - Да на машине я перевернулся. Брюхо подлечу, потом еще за машину платить... А вон у стенки, кого поила, - то Король с пробитой головой.
      Бася как-то сразу озябла.
      - Кто ему пробил-то, враги?
      - Не спрашивай! - великанский голос захохотал. - Жена на него топор уронила.
      - Какая жена? - Бася сжала ручки у горла. - Королева?
      - Ну ты... - вдруг такой резкий голос Короля. - Кто просил при ребенке?
      - Да ладно тебе. Видишь, она все понимает.
      - Я понимаю, - пробормотала девочка. - Я пойду?
      - Ну иди, конечно. Не заблудишься?
      - Не-а.
      Ночью Басе приснился сон. Она видела короля в красном плаще и с короной. Он скакал на коне и побеждал всех врагов. А потом гордо шел по дворцу и на него из-за портьер кидалась женщина с топором и в шелках. На вид королева, а так ведьма. Король падал как подкошенный, Бася поливала его живой водой, и тогда ведьма бросала топор в нее...
      Потом расстроенным сердечком она услышала во тьме чей-то плач. Потом поняла, что это сосед по палате Васька. Подошла и стала гладить его рукой по прыгающей спине.
      - Я тебя жалею, - проговорила она, - ну чего ты?
      - Уйди, безглазая, - провыл в подушку Васька.
      Бася вздохнула и побрела звать дежурную сестру.
      - Ох! - молвила дежурная фея Мотя. - Вот горемыка-то у нас. Выписывать давно пора, а мать глаза не кажет. Цыгане, они и есть цыгане, лишь бы с рук спихнуть дитенка.
      - А куда его теперь, фей Моть?
      - Так в детдом придется сдавать.
      - А там плохо? Может, лучше, чем с цыганами?
      - Да уж лучше тебе не знать, жалельщица. Иди за ради бога, всех не нажалеешься... Счас приду к нему...
      Каждый день Бася видела Короля во сне, а днем его увидеть не могла, какой он настоящий-то. Просто она прибегала наверх, чтоб услышать его, подержать в ладошках его тяжелую руку. Рука была горячая от температуры, Короля лихорадило, от операции отходил долго. Да он и на операции все слышал и помнил, как хрустели кости в голове.
      - Тебе голову больно? - Она трогала толстый слой бинтов.
      - Больно мне вот... - И он перекладывал ее ладошку на грудь, где под больничной пижамой обиженно бухало громадное королевское сердце.
      - Ой ты какой! - пугалась Бася и отнимала ручку. - Тебе надо сонную таблетку дать, чтобы ты успокоился и спал, спал долго...
      - Не бойсь, Басена, уж чего-чего, а заснуть мы всегда успеем. Лучше ты возьми вон в тумбочке, поешь.
      - Что это? Ой, виноград.
      - Называется "дамские пальчики". Ела?
      - Не-а. А это чего так пахнет?
      - Жаркое. Давай ломи. Не стесняйся.
      - Ой ты... Но это ж тебе принесли, Король.
      - А я все равно не буду.
      - Почему?
      - Обижаюсь.
      - О-о. И ты никогда-преникогда ее не простишь?
      - Посмотрим. Уже и наелась? Давай еще.
      - Да я хотела... - И замолчала.
      - А чего? Говори, я же Король.
      - Хотела немножко отнести Ваське... А то к нему никто не приходит, он плачет.
      - Ну и отнеси, а лучше Ваську приведи. Пойдет?
      - Он не пойдет. Ему страшно, что его мать бросила. Как будто он хуже всех, я понимаю.
      - Вот стер... - Голос Короля опять стал чужой, резкий. - А ты откуда знаешь?
      - Фея Мотя рассказала.
      В своей палате Бася сразу положила на Васькину тумбочку виноград. И твердо сказала:
      - Вот это тебе сам Король велел съесть. Но ты потом съешь, а сейчас пошли-ка...
      - А ты не командуй тут, безглазая. - Мальчик был в нерешительности.
      - Говорю, идем. У Короля пробитая голова, даже утку подать некому, а ты расселся. Я же девчонка. И то хожу на тот этаж. Они над нами как раз.
      И Васька пошел. Он был очень одинокий человек и ему хотелось с кем-то дружить, но не мог же он прямо так и сказать!
      - У-у! - загудела верхняя лежачая палата. - Кто к нам пришел!
      А Король так сразу и начал:
      - Василий совсем орел. Куда полетим?
      - Куда хотим! - отрезал Васька. - Я вольный цыган.
      - Значит, Басене в школу, нам с Петро на работу, а тебе никуда не надо? Вот это я понимаю. Здорово.
      - А зачем тебе работать? - Васька продолжал задираться. - Ты ж король, так не должен работать.
      - Да я король не на троне, а на кране, и звать меня Стас Королев. Понял, цыганский барон? Учиться не хочешь?
      - Жизнь научит, - дернул носом Васька.
      - Ну и кактус, - не выдержала Басена. - Вы посидите тут без меня, мне пора на перевязку...
      А повязка у Баси не просто заменялась на такую же, она становилась все тоньше и тоньше. Теперь через нее уж можно было различить тени, только лиц не разобрать. Не видать и стекол в окнах - ей казалось, что деревья кланяются и шумят прямо тут, в палате.
      Пришла пора снимать последние слои марли. Девчонка совсем разволновалась, ведь она забыла, как выглядит белый свет... Все потолки понеслись от нее вверх, стены ехали в разные стороны, и скоро она осталась посреди большого зала совсем малюсенькая. И вокруг все было белое, бархатное, как будто всю больницу сделали из зефира и пастилы... Голова пошла кругом. Все переливалось от слез. Но рядом улыбались врач и сестра: "Молодец, Бася, иди, не бойся".
      А тут заглянула совсем незнакомая сестричка:
      - Бубенцова, второе отделение. Марш вниз, бабушка приехала. - И она крепко взяла Басю за руку и повела.
      - Бабушка, а я уже вижу белый свет! - закричала издали Бася. - И он из пастилы!
      - Ты ж мой зайчик. - Бабушка целовала внучку в халатик. - А оцэ бачишь? А оцэ шо?
      - Бабушка, зайчик, все бачу. Это киселик молочный в банке. А вон у тебя кофта наизнанку, тоже бачу... Ой, ты, бабушка, молодец... А слушай, давай возьмем Ваську к себе жить? А то мать его уехала...
      - Та вона ще прыидэ. И будэ шукать його.
      - Бабушка-а! Тогда давай возьмем Короля. Он знаешь какой добрый? Все меня мясом кормит.
      - На шо ж короля? - Бабушка смеялась. - Мы просты люды... Ну, одивайсь. Пидэмо.
      - Куда? Разве они отпустят? Мне же только повязку сняли.
      - Хай рано, та ихать далэко. Кажуть - хай уже...
      - А... А Король? Я его даже не увижу? - Девочка так и вскинулась, и руки вздела.
      - Ото ж якэ малэ да сэрдытэ. Ну, прощайсь швыдко... - Бабушка сдвинула с головы два платка, осталась в выцветшей косынке в горох. Села ждать.
      ...А Бася тихо опустилась на кровать рядом с Королем и взяла его за руку. Рука была тяжелая и очень было тяжело, глаза мешали, не узнавали. Так вот он какой. Весь черный, страшный, в бороде. Он криво улыбался ей.
      - Уже улетаешь? - догадался он. - Ну, поздравляю от души. Давай, маши крылышками. И не плачь, глазкам вредно... Все же хорошо?
      - А ты... Ты смотри, все теперь ешь. Сам. А то не выздоровеешь. А с королевой будешь мириться?
      - А как у тебя папка с мамкой - мирятся или дерутся?
      - Да они так: то ругаются, то целуются.
      - Вот это я понимаю. Ты выбрось из головы, недетские все дела-то. А ты лучше скажи, адрес свой помнишь? Ну, где живешь?
      - Я знаю далекий адрес. Где мама с папой. А где бабушка - нет. Только знаю, что мы от нее на поезде ехали из Авдеевки... А то бы что?
      - А то бы я тебе письмо написал, ясно, птаха? Ну, беги.
      Бася оглянулась. Глазищи короля горели углями, а ноги были до того длинные, что не умещались в кровать и торчали из спинки: один носок полосатый, другой синий.
      - Ну ты здоров, - грустно улыбнулась Бася. - В кровать не влезаешь... Пока?
      Она прощалась со всем белым светом, а бабушка в это время уже получила кучу бумажек со скрепкой и ждала с узелком. Потом они пошли по дорожке от старинного красного дома, в котором Бася прожила месяц и целую жизнь. Шел теплый дождик, невидный, неслышный, но когда капли собирались в чашечке листа, они чертой просверкивали вниз.
      - Бабушка! Почему все такое яркое, новое, красивое? Как будто счастье, а я плачу, бабушка... А?
      - Чому, чому. Тому, шо главнэ щастя будэ потом.
      И она не ошиблась.
      Через несколько дней, когда уж Басю собирали ехать от бабушки домой, у ворот бабушкиного дома постучался высокий человек с забинтованной головой. За плечами у него был рюкзак, за руку он держал легко одетого цыганенка. Человек попросился на квартиру: "Я хоть и король, но пока без дворца".

[в пампасы]