Папина гордость
Мой папа в школу прежде никогда не ходил. Но недавно мама ему сказала:
– Мне надоело воспитывать сына одной! Пойдёшь на собрание, пусть все
узнают, что у ребёнка есть отец.
Папа вздохнул тяжело, но возражать не стал.
В четверг вечером он надел выходной костюм, повязал галстук и направился в
школу.
Папа вошёл в класс, когда собрание только начиналось.
– Ваша фамилия? – спросила учительница.
Услышав в ответ «Иванов», она даже приподняла указательным пальцем очки.
– Иванов? – В её голосе прозвучало искреннее удивление. – Проходите,
Иванов, у нас сегодня будет серьёзный разговор.
Папа сел на свободное место за последней партой.
– Наконец-то мы имеем счастье лицезреть родителей Иванова, – начала
учительница. – Вы, папа, должны интересоваться успеваемостью сына. Вы давно
в дневник заглядывали? Он просто пестрит от двоек! А поведение?! Ваш сын на
прошлой неделе в кабинете химии намазал учительский стул суперклеем! А
вчера похитил из живого уголка крысу и подложил её в сумку завучу…
– От этого Иванова спасу нет, – подхватила чья-то мама. – Он мою Настеньку
постоянно жабой обзывает!
– А моего Мишеньку курить учил…
– А моего Витеньку компотом в столовой облил…
– А моей Верочке живого таракана за шиворот бросил…
– Надо, папа, что-то с сыном делать, – продолжала учительница. – Так и до
полиции недалеко. Ваш Вася совсем отбился от рук.
Папа наконец-то робко подал голос:
– Петя… Моего сына зовут Петей.
– Вы даже имени сына не помните, – покачала головой учительница. – Вашего
сына зовут Василий! Василий Иванов!
– Нет, – возразил папа с некоторым сомнением в голосе. – Моего сына зовут
Петя… Пётр Степанович Иванов.
– Двадцать лет в школе работаю, а такое впервые вижу! – сокрушённо
произнесла учительница. – Товарищи родители 7-го «Б» класса! Мы имеем дело
со случаем крайней педагогической запущенности…
– Простите, – сказал папа, – мне жена говорила, что Петя учится в 5-м «А».
Учительница снова подняла очки указательным пальцем.
– Так вы папа Иванова из 5-го «А»? – удивилась она. – Тогда вы другой
Иванов, вам на другое собрание, в соседний класс.
…Домой папа вернулся в приподнятом настроении.
– У нас очень хороший сын, – сказал он маме. – Пётр достойно носит нашу
фамилию – Иванов! Его дневник пестрит тройками, но не двойками! Он мяукал
на уроке пения, но не мазал суперклеем стул учителя! Он выпустил из живого
уголка ёжика, но не похищал крысу и не подкладывал её в сумку завуча! На
перемене он играл в карты с Мишенькой, но не учил его курить! Он показал
язык Настеньке, но ни разу не обозвал её жабой! Он испачкал мелом пиджак
Витеньки, но не обливал его компотом. Он поймал таракана, но никому не
кидал его за шиворот! Мы можем гордиться нашим сыном!
И, сияя от гордости, папа одобрительно похлопал меня по плечу.
Прощальное письмо
Гриша тяжело вздохнул, вытащил из рюкзака тетрадь, безжалостно вырвал из
середины листок в клеточку и начал писать настолько красиво, насколько
умел:
«Милая, дорогая мамочка. Возможно, мы не увидимся больше никогда… Я больше
никогда не приду из школы домой в рваной рубашке, не брошу посреди коридора
грязную обувь, не засяду за компьютер вместо уроков и даже не подерусь с
Егором.
Только сейчас я понимаю, как вы мне все дороги: и ты, мамочка, и Егорка, и
наш кот Мурзик. Очень скоро это случится. А пока… Пока у меня есть три
минуты – дописать это письмо.
Милая, дорогая мамочка. Ты всегда говорила, глядя на меня: «За что мне
такое наказание?» Поверь, я не хотел быть твоим наказанием. Просто так
получалось. Сейчас я понимаю, сколько огорчений тебе приносил. Я
отказывался есть твой борщ, надевать новую рубашку и переписывать
неправильно сделанное домашнее задание. Ты плакала, когда тебя вызывали в
школу, когда меня везли в больницу с аппендицитом, когда я не хотел мыть
посуду и выносить пакет с мусором. Прости меня, мамочка, если можешь…
Мой компьютер отдай Егору. Пусть сидит за ним сколько хочет. Теперь я не
буду ссориться с братом из-за этой пустой железки. И мои новые джинсы отдай
ему: через год они будут впору. А футбольный мяч подари, пожалуйста, соседу
Мишке. На моём велосипеде пусть катаются все мальчишки из нашего дворая,
даже рыжий Серёжка.
Мамочка, в первом ящике моего письменного стола ты найдёшь браслетик из
бисера. Отдай его, пожалуйста, Маше Никифоровой из 6-го «Б». Скажи, что от
меня.
А если придёт папа… Ничего ему не говори. Вообще ничего. Он, когда уходил
от нас, тоже мне ничего не сказал…
Прости меня, мамочка, за всё. Прости и прощай. И не плачь больше из-за меня
никогда.
Твой сын Гриша Лапушкин».
Гриша ещё раз тяжело вздохнул и смахнул набежавшую слезу. Перечитав письмо,
аккуратно сложил его вчетверо и засунул в рюкзак между учебниками. Потом
отрешённо встал со стула, подошёл к белой двери, робко отворил её и
переступил порог кабинета зубного врача.
Витька + Наташка
И чего только про любовь не напридумывали! То она возвышает, то
облагораживает, то ей все возрасты покорны. Может, оно и так, но я из-за
этой любви чуть старшего брата не потерял. Как раз эта самая любовь с ним и
приключилась весной.
Витька как-то сразу изменился, другим стал. О чём ни попрошу, он в ответ:
«Отстань!» – и бегом к своей Наташке. Я за ним, а он мне щелбан в лоб:
«Марш домой, – говорит, – уроки делать!» Оно и не больно совсем, но обидно
всё же.
Однажды иду я по парку, вдруг вижу – Витька с Наташкой прогуливаются. «Куда
это они? – думаю. – Пойду-ка за ними».
И вот по кустам крадусь, за деревьями прячусь, а они бредут себе по
аллейке, болтают о чём-то. Витька Наташке даже мороженое купил. А ведь
раньше мне покупал…
Шли они, шли и на лавочку присели. А потом… Потом такое было… Они
поцеловались! Как в кино! По-настоящему!
Я тогда из своего укрытия вылез.
– Ага, – кричу Витьке, – мне, значит, марш домой, а сам… целуешься! Вместо
того чтобы к ЕГЭ готовиться! Тебе, между прочим, в институт поступать!
Наташка вся пунцовая стала, а Витька вскочил со скамейки – и ко мне. Я
убегать не стал, только шею в плечи втянул и лоб рукой прикрыл: сейчас,
думаю, щелбан как влепит!
Но Витька засмеялся, потрепал меня по волосам и прижал к себе
крепко-крепко. И я почувствовал, что у меня опять есть брат.
Домой мы вместе возвращались. Наташка очень даже неплохой девчонкой
оказалась. Если бы мне было семнадцать лет, как брату, я бы, наверное, тоже
в неё влюбился. Но целоваться бы не стал. Это уж точно!
