Когда мне было три года, родители купили мне велосипед "Бабочка". Ездить я очень боялся, потому что не умел, и тогда папа приделал к заднему колесу ещё два маленьких колёсика. Это чтобы я легче научился ездить. Но с этими двумя колёсами велосипед превратился в такое чудище, что просто, как говорится, и можно бы дальше, да некуда. А потом мне же стыдно было бы с приделанными колёсами ездить, ведь все бы поняли, что мне без них не обойтись. Этого было никак нельзя допустить, и я сразу заявил родителям, что поеду безо всяких дополнительных колёс.
      И действительно, ездить оказалось совсем не сложно. Я не то что поехал, а просто полетел на "Бабочке" по просторам двора. Но потом получилось так, что я ехал с горы и на моём пути возникла женщина с коляской. Как я ей ни кричал, чтобы она посторонилась, ей, видно, казалось, что я на "Бабочке" даже с учётом высоты горы не представляю ровно никакой опасности. Ну и пришлось сворачивать. Свернул я резко вправо, упал с велосипеда через руль и вывихнул правый мизинец.
      В травмпункте мне вправляла мизинец прекрасная медсестра. Она, чтобы не было больно, всё время повторяла с улыбкой, точно в кино:
      - Зажмурься и вытерпи, классный ты мой пацан.
      Терпеть было даже приятно.

      Когда мне было четыре года, я принёс домой кота, чтобы он остался у нас жить. Но мне не разрешили его оставить, а только напоили кота молоком и стали гнать. Хоть бы уж молоком не поили, а просто гнали, а то ведь напоили - и взашей! Я так сильно обиделся, что решил уйти из дому вместе с котом, и точка.
      И ушёл.
      Сел на девятый автобус и поехал, а кота всё время держал на руках. А все давай ко мне приставать: какой котик, какой котик! Кот меня всего изодрал, автобус сделал круг и вернулся на то же место. Я ужасно разозлился и решил, что теперь уйду из дому пешком. Обошёл бензозаправку и пошёл лугами. Нести кота было всё трудней, потому что он мало того что царапался, он ещё затеял мычать как бык. Откуда только дух в нём такой? Я сел передохнуть, чтоб заодно и кота пока не держать, - пусть, думаю, сам немного походит. Но только я его выпустил, кот дал стрекача. Видно, не очень он мой поступок оценил - уйти из дому ради него.
      А было это уже возле какой-то просёлочной дороги. Настроение моё совсем испортилось. Я сел на обочине. Ноги болят, весь исцарапанный, кот убежал - хоть плачь. Вдруг вижу - машина едет. А в кабине дядя Володя - это такой папин знакомый по гаражу. Машет мне:
      - Эй! Как ты сюда зашёл? Давай до дома довезу!
      Ну и довёз. Только я всё равно из дому уйду. Если они даже кота не могут оставить, то какие там в принципе могут быть перспективы?

      Когда мне было пять лет, я нашёл десять рублей. Это было очень много, всё равно что сейчас десять тысяч, просто деньги тогда были другие. Ну вот, значит, только я десять рублей нашёл, сразу ко мне подбежали большие ребята. Один говорит:
      - Слушай-ка, десять рублей-то ведь я потерял!
      А другой его отталкивает и тоже:
      - Нет, я! Утром, когда с собакой гулял!
      Я было уже собрался отдать десять рублей тому, который с собакой гулял, но тут подходит к нам Вероника, соседка моя из третьего подъезда, и говорит:
      - Врёте вы всё, у тебя и собаки нет! Это его десять рублей, потому что он их на улице нашёл!
      И все стали мне завидовать уже не только из-за десяти рублей, а ещё и потому, что Вероника за меня заступилась. Потому что Вероника была очень красивая и заступилась за меня, а не за них. А мы с Вероникой потом ещё вокруг бензозаправки прогулялись и смотрели у неё дома телевизор.
      Меня потом во дворе поддразнивали, что я влюбился, но я-то знал, что это от зависти, и не обижался. А потом, если влюбился, то что?
      Так бы мы с Вероникой, может быть, и поженились, если бы не один случай.
      Стою я как-то в её подъезде, семечки грызу. А тут уборщица тётя Даша. Я семечки спрятал, а тётя Даша спрашивает:
      - Не знаешь, сынок, кто это тут семечек нагрыз?
      А я и говорю:
      - Если честно, тётя Даша, это я.
      И она тут давай на меня кричать, будто с ума сошла! Сказала, чтоб я больше в подъезд ни ногой. В Вероникин, в смысле.
      Живёт тётя Даша на первом этаже, и окно её прямо у входа в подъезд. Так что худо дело. Господи, кто б тёте Даше другую квартиру дал? Может, она б добрее стала!

4

      Когда мне было шесть лет, папа подарил мне футбольный мяч. Но не простой, а тот самый, которым тренировался настоящий "Спартак". Так получилось потому, что один знакомый моего папы живёт в Москве и дружит с Романцевым. А Романцев - тренер "Спартака". Меня сразу стали принимать в игру большие ребята, те, которые хотели десять рублей у меня отобрать. Они даже заходили за мной домой, как будто мне тоже двенадцать лет, а не шесть. Я был очень рад, потому что даже Лёша Распопов, самый лучший парень в нашем дворе, и тот стал здороваться со мной за руку и поил меня лимонадом.
      Но потом спартаковский мяч налетел на штырь, лопнул и Лёша перестал поить меня лимонадом и здороваться за руку. Вообще перестал здороваться. Я сначала загрустил, но потом моя мама одолжила уборщице тёте Даше коробку стирального порошка и я снова мог входить в Вероникин подъезд. И мы снова стали дружить с Вероникой.
      Теперь Лёша Распопов с большими ребятами на лавочке сидит, а мы с Вероникой возле деревянной горки разговариваем. И снова большие ребята мне завидуют, потому что Вероника мало того что сама по себе красивая, по ней ещё явно стало видно, что я ей нравлюсь. А уж вот этого Лёша Распопов точно спокойно видеть не может. Эх-ма, а ещё лучший парень во всём дворе!

Когда мне было семь лет, я пошёл в школу. Учительницу нашу звали Римма Сергеевна. И вот в первый день, на первом же уроке она говорит:
      - Наш класс - это корабль, на котором мы поплывём по океану знаний. Кто-нибудь хочет стать капитаном?
      А сама перебирает какие-то бумажки на столе с таким видом, будто точно знает, что капитаном корабля знаний никто стать не хочет. Но я-то всегда хотел стать капитаном. Хоть и не корабля знаний, а лучше бы другого корабля, но если есть только этот, то что поделаешь.
      - Я хочу стать капитаном! - говорю.
      А Римма Сергеевна вдруг спрашивает:
      - А сможешь ли ты вести корабль в нужном направлении, преодолевая волны трудностей и сомнений? Ведь океан знаний - серьёзная, грозная вещь!
      При этом ясно, что, по её мнению, я не то чтобы это, а вообще ничего не смогу. Говорит, а сама что-то чинит в своей помаде. Заело там что-то.
      - Ну Римма Сергеевна, - продолжаю я разговор, - я же ответил на ваш вопрос о том, почему Ленинград называется Ленинградом! Потому что "град" - это по-старинному значит "город"! Вот и с кораблём справлюсь, не волнуйтесь.
      - Нет, не справишься, - почему-то очень довольно сказала она, и разговор закончился.
      Помада у неё совсем развалилась, и я понял, что мне капитаном не быть. А потом выяснилось, что капитаншей Римма Сергеевна будет сама. Только ни в одной книге и ни в одном фильме капитаны помаду на борту не чинили. Да ещё при матросах!

6

      Когда мне было восемь лет, я писал письмо на телевидение, в котором просил, чтобы показали фильм про Дон Кихота. Кто такой Дон Кихот, я не знал, но в разговоре с дядей Нарциссом (это ещё один знакомый моего папы) узнал, что Дон Кихот очень похож на меня.
      Разговор с дядей Нарциссом происходил у нас на кухне. Дядя Нарцисс помогал папе делать ремонт и сдирал со стенки обои ножом. Он сдирал и повторял, что эта стенка ровная, как наша жизнь, и при этом улыбался, будто говорит что-то очень мудрое. Я тоже взял стамеску и стал сдирать обои. Мне хотелось одним движением оторвать как можно больше, а дядя Нарцисс сказал, что, сдирая обои таким образом, я борюсь с этой стеной, как Дон Кихот с ветряною мельницей.
      - А что это значит: борюсь с ветряной мельницей? И кем был Дон Кихот? И не то же ли это самое, что Тихий Дон? - вот сколько всего меня интересовало.
      - Ну ты даёшь, сынок! - усмехнулся дядя Нарцисс. - Тихий Дон - это речка, а Дон Кихот - рыцарь. Ему бороться было не с кем, так он против мельницы восс… тал… - и Нарцисс отодрал огромный кусок, снова крякнув, что стенка ровная, как жизнь.
      Помолчав, он продолжил, хоть я уже ничего и не спрашивал:
      - Бороться с ветряной мельницей - это значит неразумно расходовать свои силы. Возьми ножичек вместо стамески и потихоньку поддевай. А так ты как Дон Кихот, над которым смеялась Дульсинея Тобосская.
      - А это кто такая?
      - А это барыня такая, хоба!!! - Тут дядя Нарцисс чуть не свалился с табуретки, на которой стоял, и звук "хоба" - это было, видно, как раз то, что помогло ему удержаться. Удержался и как ни в чём не бывало дальше говорит: - Дон Кихот за нею гонялся повсюду, чтобы её защитить, а она от него убегала и не хотела защищаться.
      Потом Нарцисс мне посоветовал прочитать про Дон Кихота книгу. Но я читать не люблю, поэтому решил, что хорошо бы фильм про Дон Кихота посмотреть, и сел писать письмо на телевидение. Прямо на Первый канал, Константину Эрнсту.
      "Здравствуйте! - написал я. - Пишет вам школьник из Вологды, которого тоже зовут Константин. Покажите, если не трудно, фильм про Дона Кихота. В любой день, но лучше не поздно, чтоб ночью я мог бы спокойно спать. А если у вас нету этого фильма, тогда покажите хотя бы про Тихий Дон, чтоб я точно понял, в чём разница".
      Поставил дату и расписался.
      И фильм про Тихий Дон показали. Правда, не сразу, а через год. Ну это ладно, главное, я теперь точно знаю, что Тихий Дон - это там, где казаки буянят. Только почему же тогда он тихий? По логике, должен быть громкий. Даже звучит красивее: Громкий Дон. И честнее.

      Когда мне было десять лет, я учился в третьем классе и мы писали сочинение на свободную тему. Я решил написать о любви. И написал.

      Когда я был совсем маленький, мне нравилась Вероника. Она жила в соседнем подъезде, и меня не пускала в этот подъезд уборщица тётя Даша, за то, что я грыз семечки на пол. А потом мама дала тёте Даше стирального порошка и тётя Даша стала меня пускать.
      Вероника была с тёмными волосами и зелёными глазами. Мы гуляли по бензозаправке и смотрели телевизор. Вообще, мы очень любили друг друга и все нам завидовали, особенно один парень в моём дворе, Лёша Распопов.
      Потом я пошёл в школу, стало меньше времени на прогулки, а ещё потом Вероника уехала в другой город. Но когда я вырасту, я обязательно её найду и мы поженимся.
     
     
      И я сдал сочинение.
      А у нас в классе училась Лиза Спиридонова. Она тоже красивая, но мне она совсем не нравилась, потому что по ней было видно, что она злая. Так вот, Лиза Спиридонова на перемене подошла к учительскому столу, прочитала моё сочинение и понаставила, где надо и не надо, запятых. Это, наверное, потому, что она хотела вообще всем на свете нравиться, а у меня на лбу было написано, что я её терпеть не могу.
      Мне поставили тройку за безграмотность, но Лизу Спиридонову и это не утешит. Ведь я же её не из-за запятых терпеть не могу!

      Сейчас мне одиннадцать лет. Я показал эти записи, которые вы прочитали, одному своему приятелю, и он сказал, что интересно, только очень мало. Ну, в смысле, я мало написал. А я могу писать только о том, что на самом деле было, поэтому задумался: ведь больше пока ничего интересного не было, значит, больше пока я не знаю, про что писать. А приятель мне говорит:
      - А ты напиши про то, что будет.
      - Как это? - я сначала не понял.
      - Ну, вот ты пишешь, - объяснил мне приятель (его звали Артём), - когда мне было столько-то лет, было то-то. А теперь напиши так: когда мне будет столько-то лет… И представь, что там может быть.
      Я быстро ухватился за эту идею и сел писать. Так появилась вторая часть этой небольшой повести, под названием

      Когда мне будет двадцать лет, я встречу Веронику и мы поженимся.
      Потом я постепенно буду становиться важным человеком и в тридцать лет обязательно буду начальником. К этому всё давно идёт, поэтому куда уж деться-то? Я не знаю точно, что это будет за дело, которым мне доведётся заведовать, но дело будет очень ответственное, а не какая-то ерунда. Я буду сидеть в кабинете, говорить по телефону, за окном будет большой двор с грузовиками, канистрами и шофёрами, и мне нужно будет, хоть ты тресни, отправить Палыча во Львов не позже трёх, а Валеру - в Елабугу сию же секунду. А Валере, понимаешь, нечего пока в Елабугу везти, он пустой стоит! И вот я буду по телефону высказывать свои претензии:
      - Понимаете, Георгий Львович, мне совершенно неинтересно, кто у вас вышел на работу, а кто нет! Мне надо, чтоб Вешняков получил по договору!
      Дальше я буду ругаться, как папа, и тут же Палыч поедет в Норильск, Валера - в Елабугу, а я пожалуюсь секретарше Вике на то, что все вокруг безголовые, а один только я нормальный.
      - Да-да.
      Вика всегда будет со мной соглашаться, даже если не согласна, но однажды выяснится, что у меня ужасный характер, и я ей скажу, что если она не согласна, то пусть так и говорит, а не придумывает невесть что.
      - А я и не придумываю никогда, - обидится Вика, - я правда считаю, что все вокруг вас, Сергей Владимирович, безголовые, а только вы один нормальный. И очень вы со всеми ласковы, чересчур!
      Ну где ещё найти такую секретаршу? И что делать, если ей нравится согласною быть?

      Когда мне будет лет сорок, у меня будет юбилей. В кругу уважаемых коллег, друзей и всяких других дам и господ я буду сидеть за банкетным столом областного ресторана "Радуга", есть заливное и выслушивать тосты и пожелания, а также признания в дружбе и уважении.
      - Вот Серёжа, - скажет один из моих заместителей. - Обычный парень, а редчайший по внутреннему содержанию человек! Может взять трубку телефона и договориться с кем угодно за пять секунд, чтобы вовремя прошла выгрузка и загрузка.
      По тону говорящего будет ясно, что авторитет мой для него неколебим и высок, а сделать мне приятное - глубочайшая потребность. Но, как человек противоречивый и местами непредсказуемый, я вдруг осажу товарища и скажу:
      - Ладно, Ефремов, не выступай. Возьми лучше заливного, а потом вместе будем петь караоке.
      В этот момент сидящая рядом Вероника улыбнётся мне и скажет:
      - Какой ты всё же грубый! - и уйдёт танцевать.
      А когда я буду возвращаться с юбилея домой, рядом будет идти Вероника весёлая.
      - Какой был вечер! - скажет она.
      А я буду вспоминать почему-то Лёшу Распопова. Действительно был лучший парень во всём дворе!

3

      Когда мне будет лет шестьдесят, у меня будут внуки и внучки. Они будут очень любить деда, радовать его хорошими отметками и всё время просить, чтобы я с ними играл.
      - Я устал, - буду кряхтеть я, переключая телевизор на другую программу, - дайте отдыха, сорванцы!
      И тогда моя внучка Марина начнёт обнимать меня и очень-очень попросит, чтобы я шёл на улицу лепить с ними снеговика.
      - Ну вот только снеговика мне лепить недоставало! - дурашливо скажу я. Я знаю, что стоит мне только начать немного коверкать голос, как Марина начинает помирать со смеху. - Во-от, - начну я коверканным голосом, - выходит старый пень на улицу и лепит снеговика-а. Вот уже глубокая ночь, все дети и их родители разошлись по кроватям, а Маринин дед лепит, будь он неладен, снеговика-а.
      У Марины уже истерика, а я дальше:
      - К утру снеговик вдруг хлопнет в ладоши и забегает вокруг деда. Тра-та-та! Тра-та-та! Дети будут идти в школу мимо нас со снеговиком и скажут: "Совсем из четырнадцатой квартиры (это наша квартира) мужик сдал под старость. Всю ночь не спит!" А потом вьюги лютые найдут на наши края, бураны великие, но никуда я не скроюсь, а буду оберегать снеговика-а.
      - Хватит, дед! - Марина будет уже визжать и пищать, но я продолжу:
      - И сдует нас со снеговиком с лица земли на веки вечные. А чтобы этого не было, не проси меня, внученька, идти лепить с тобой снеговика-а.
      Таким образом, я и лепить никого не пойду, и с детьми поиграю.

      Когда мне будет лет эдак под восемьдесят, придёт мой смертный час. Но я и в этот ответственный момент останусь весёлым человеком. Позову внуков и внучек и скажу:
      - Пришёл, ребятишки, мой смертный час. Помрёт ваш дедушка с минуты на минуту. Принесите скорее чаю с бутербродами, потрескаем напоследок.
      Внучка Марина со слезами на глазах пойдёт делать бутерброды, а угрюмые внуки (ну, они уже будут взрослыми мужиками к моему смертному часу) сядут на диван с каменными лицами и жизнь им покажется непосильной ношей.
      А меня как чертёнок укусит, когда я на них посмотрю.
      - Скисли, братва? - спрошу. - Слушайте лучше завет. Тебе, Денис, я завещаю и просто по-дружески советую бросить работать на вашей фирме среди бандитов, а начать честно жить и трудиться. А тебе, Альберт, я ничего не посоветую, потому что ты и сам умный. Единственное, что хочу сказать, никогда не делай такого лица, как у тебя сейчас. Понятно, что моя трагична смерть, но жизнь твою куда теперь нам деть? - и высморкаюсь.
      В этот момент Марина принесёт нам чай с бутербродами, а я его как раз уже расхочу и предложу попить чайку своим внукам.
      - Давайте-ка, Альберт и Денис, за мой счастливый полёт!
      - Дед, не хочется чаю… - скрепя зубы скажут Денис с Альбертом и сожмут кулаки от непереносимости происходящего.
      - Пейте, говорю!!! - прикрикну я лихо, точно в молодости.
      И только они откусят бутерброды со шпротами, которые всегда прекрасно делала Марина, душа моя поднимется к потолку, потом упорхнёт в окно, воспарит над домом и вскоре достигнет обиталища Господа Бога.
      - Так, - скажет Господь, - попусту не мешайся. Бери тряпку и пыль вытирай, как все. А то рай тут не рай и ад не ад.
      И буду пыль вытирать, чтобы рай был рай, и всё остальное.

      Наступит время, когда меня и вовсе не будет. Захлещут дожди осенние по просёлкам, задуют ветра пронзительно по дворам, и никогда-то больше не ступит на лужайку моя нога, не щёлкнет пальцами моя рука, не выпьет вишнёвого сока мой рот и не наполнится радостью моё сознание. Будут рождаться новые люди. Они будут проживать свои жизни, совсем не учитывая мой опыт.
      Однако, может быть, когда-то они прочтут мою книгу. Прочтут они, как мы с Вероникой гуляли по бензозаправке, и возле домов, где они живут, тоже найдутся заправки. У нас-то всегда заправки возле домов!
      Даже злые красавицы вроде Лизы Спиридоновой начнут кидаться репейником и смеяться, забыв о том, что есть кто-то ещё красивее их.
      - Хо! - скажу я им тогда с высокого неба.
      И начнётся дождик. Они побегут по домам пить чай и смотреть телевизор, где много вечеров подряд будут показывать фильм про Дона Кихота.

[в пампасы]