В одной деревне жил-был художник. И вот однажды пошёл снег - сильный-сильный. И всю деревню занёс, особенно дороги, - ни въехать, ни выехать. А у художника как раз закончилась бумага. Но художники - они ж не могут чтоб не рисовать. Ну и пошёл наш художник на улицу. Видит: все заборы снегом замело, а один высокий, бетонный, стоит почищенный - рисуй не хочу. А художник как раз хотел. Вытащил он краски и кисточки и давай забор расписывать под хохлому. И тут из-за забора вылетает дядька да как залает: "Кыш отседова! Ишь, моду взяли, на заборе писать!" Художник попробовал ему объяснить, что у него бумага закончилась, только дядька не слушает и своё лает: "В прошлый раз один такой вот нацарапал слово неприличное - еле отскрёб, а этот - весь забор мне щас изуродует!" Хотел художник объяснить, что он вовсе даже прилично пишет, но дядька так лаял, что художник быстренько (но красиво!) набросал на заборе "Осторожно, злой хозяин!" - и ушёл в поля. Ну раз его никто не понимает.
      А в полях - снега! Белые-белые, ровные-ровные! Лучше всякой бумаги! Только кисточкой на такой бумаге не порисуешь. А рисовать хочется...
      Постоял художник минутку, подумал, а потом в дом кинулся и с лопатой вернулся. И давай лопатой по снегам рисовать. И такая красота получилась! Жалко, показать некому - с земли не видно…
      Тут стемнело, и пошёл художник домой.
      А утром проснулся - за окном шум, гам - журналисты понаехали. Поналетели то есть. На вертолёте. Говорят, космонавты из космоса поля около деревни засняли, а там картины чудесные - не иначе инопланетяне, на Землю засланные, своим в космосе сигналят. Народ собрался, стоит посреди деревни, руками машет, инопланетянина вычисляет. А громче всех дядька с бетонным забором орёт: знаю я, говорит, этого инопланетянина - и в художника пальцем тычет. Но тут бабушка Глафира как гаркнет: "А ну-ка цыц! Я в этой деревне всю жизнь живу и художника с детства знаю, когда он ещё просто Васькой был! Никакой он не инопланетянин!"
      Тут художник, конечно, вперёд вышел и всё объяснил - и про поля, и про снега, и про рисование лопатой. Журналисты сначала расстроились, что никаких инопланетян нет, а потом обрадовались - новое дарование открыли! - и давай у художника про творческий путь спрашивать. А художник им: да какой там творческий путь! Вы дорогу нашу видели? По ней же ни пройти ни проехать! Вот, сижу на месте, рисую потихоньку. Журналисты сказали: "Ага!" - и уехали. Улетели то есть. На вертолёте. А вместо них по весне приехали экскаваторы и дорогу починили - чтоб художнику за бумагой легче ездить было. Скажете, так не бывает? В сказках ещё и не такое бывает!
      А дядька с забором на следующее утро к художнику сам пришёл. Я, говорит, искусство сильно уважаю, и поэтому вот тебе моё соизволение, рисуй на заборе сколько хочешь. Обрадовался художник и забор дядьке так расписал, что тот лаять перестал и добрый-добрый сделался.
      А потом народ и остальные заборы от снега очистил и художник их тоже расписал. Особенно красивый забор у бабушки Глафиры получился - синий как небо и белые птицы по нему летают. И стала деревня не деревня, а музей - и летом, как дорогу починили, хлынул из города народ на заборы любоваться. Об одном только жалели - что снега растаяли и лопатных картин больше нет. Но тоже беда невелика - космонавтские снимки в Интернете лежат, кому посмотреть охота - всегда пожалуйста!

      Солнце клонится к закату, но время ещё есть - много времени, целый час. Мы с Милкой сидим на полянке парка, на расстеленном покрывале. Пахнет соснами, скошенной травой и солнцем. Мы сбежали - в парк ходить без мам запрещено. Но у подъезда газон совсем лысый, и потом, там соседка тётя Нина, которая при попытке расстелить покрывало высовывается в окно и орёт страшным басом: "А ну кыш отседова!"
      Мы сейчас чуть-чуть поиграем - и домой, пока мамы с работы не вернулись. Они у нас вместе работают.
      - Так, вот это домик для шишек, - Милка заботливо поправляет только что устроенное из сосновых веточек и иголочек гнёздышко. - Вот у них кроватки (клочки зелёного мха), вот столик (обрывок лопуха на четырёх палочках), а вот ковёр. Настоящий, шерстяной! - и Милка укладывает на пол гнёздышка лист мать-и-мачехи - пушистой стороной кверху.
      - Вот это - мама, - Милка крутит в руках зелёную еловую шишку. Потом достаёт бурую шишку лиственницы. - А это папа. А это, - в руках у неё появляется круглая, уже раскрытая сосновая шишка, - это шишка-бабушка.
      - А детки? - спрашиваю я. Мне на три года меньше, и Милка для меня - существо высшего порядка: она знает всё про шишкин дом, а я ничего не знаю.
      - А детки вот, - и Милка достаёт из кармана три некрупных блестящих желудя в вязаных беретках.
      - Это же не шишки. - Я разочарована.
      - Ну и что? Зато смотри какие симпатяги!
      А и правда, симпатяги!
      Семейка шишек в сборе, но всё равно чего-то не хватает.
      - А собачка? - спрашиваю я. - И кошечка?
      - Точно! - Милка куда-то исчезает и через минуту приносит горстку зелёных "чёртиков" - малюсеньких шишечек туи. - Вот! Целых десять собачек и кошечек!
      Нам нельзя держать собачек и кошечек - от них глисты, блохи и визитные карточки на настоящих шерстяных коврах. Поэтому мы с Милкой упоённо даём имена нашим "чёртикам": Шарик, Тузик, Бобик, Мурзик, Пушок…
      - А теперь шишки идут в гости! - заговорщицким тоном сообщает Милка.
      - Куда?
      - В замок к принцессе! - и она извлекает из-за спины настоящую махровую мальву! Я восхищённо ахаю: в парке растут мальвы, но простенькие, бледно-розовые, в пять лепестков. А эта ярко-малиновая, пушистая - чуть подвяла, ну и подумаешь.
      - Ух тыыы! - выдыхаю. - Где такую взяла?
      Милка загадочно улыбается и достаёт ещё два розовых бутона. Аккуратно протыкает чашечку каждого цветка соломинкой - и в руках у нас оказываются принцесса в пышной малиновой юбке и две изящных фрейлины. Теперь, разумеется, нужен принц. Ещё одна соломинка, надетый на неё плащ-подорожник - и пожалуйста! Семейство шишек может собираться на королевскую свадьбу.
      Ещё с полчаса мы вдохновенно обустраиваем замок и готовим свадебный стол, а потом мамы наконец отыскивают нас и тащат домой. Милку ругают - она старшая. Меня мама просто крепко держит за руку.
      С дорожки я оглядываюсь на поляну. Шишки завалились спать перед завтрашним торжеством, фрейлины хлопочут где-то по хозяйству, а принцесса Мальва и принц Подорожник, держась за руки - совсем как мы с Милкой! - смотрят нам вслед. Они счастливы.
      Мы тоже.

[в пампасы]