Мы с отцом за всё время дважды имели серьёзный разговор.
Первый раз, когда мы лежали в большой ванне - я был тогда таким мелким - не больше его ноги... Не торопясь, он говорил:
- Соседи сказали, что ты...
Я думаю, ему было очень неудобно - так осторожно он подбирался к скользкой теме...
- А что такого? Кто тебе сказал? Ну и что? А почему нельзя?
Я мог вполне задать ему эти вопросы. И вряд ли бы он ответил. Интересно, как бы он выкручивался. Но я молчал. Я был глубоко
оскорблён. Речь шла о танцах голышом, которые мы с друзьями устраивали в нашем пустом гараже,- но всё это не представлялось
мне чем-то настолько важным, чтобы заслуживать специального разговора с отцом. Может, кому-то это занятие покажется
неприличным - однако мы никого не заставляли смотреть на наши пляски или против воли участвовать в них.
И ещё - это же так здорово! И так просто- стоит только сбросить одежду - и всё становится необычным - пустой гулкий гараж,
прошитый тоненькими нитями света... Лучи просачиваются сквозь щели в двери, попадают на кожу, подсвечивают её - словно
маленькие огни образуют татуировку из ярких точек, линий и полос...
Я молчу, разглядываю протянутые под водой ноги, смиренно слушаю.
Что всё это значит? Что он - заодно с соседями, с ними, а не со мной?
Всё осторожнее говорит отец - и всё тяжелее мне его слушать. Плохо его дело.
На его месте я бы сказал так:
- Слушай, сын, тут соседи про тебя всякое говорят. Мне недосуг разбирать их болтовню, но знай - кто-то на тебя донёс.
Что ты там делаешь - дело твоё. Не приглашаешь меня - я и не обижаюсь. Может, ты готовишься к ответственному выступлению
перед публикой и держишь в тайне свои фокусы… Ну вот и всё, что я хотел бы тебе сказать. А теперь, сынок, потри мне,
пожалуйста, спину.
Но тогда… Мой отец попал под плохое влияние. Может быть, в этот момент наши с ним пути разошлись…
Несколько лет спустя был второй разговор. Повод - грохот во дворе: пальба из самопала, взрывпакеты.
Разговор был покруче.
Но и я уже закалился к тому времени - собственно, этот второй разговор расставил все точки над "и" - отец мой попал в
плохую компанию и катился вниз. Я уже ничего не мог для него сделать.
Он сидел на скамейке во дворе. Я стоял перед ним, склонив голову.
- Соседи говорят, что…
Опять эти треклятые соседи! Посмотри на них: с кем ты якшаешься! Это злобные бездельные пенсионеры - они же тебя первые и
предадут! (Все эти мысли я деликатно оставил при себе.)
- Жизнь во дворе стала невыносимой…
Ещё бы, когда я вижу эти рожи, у меня мороз пробегает по коже. Как их земля-то ещё носит!
- Ты затерроризировал всех…
Неправда! Папа, я всегда считал, что ты слишком много читаешь газет и смотришь телевизор. Это вредно. Какой я террорист?
Я не стреляю в людей, а взрываю осторожно - и только для удовольствия. Если кому-то мои взрывы мешают, пусть купят беруши
или выделят мне специальное время для испытания новых смесей - мы с друзьями ведём исследовательскую работу, хотим запустить
ракету - это мирные инициативы...
- Если ты не прекратишь... Ты почему улыбаешься? А ну становись на колени и говори сейчас же "я не буду взрывать"...
- Папа, одумайся! Неужели ты не понимаешь, что это насилие! Да это ты - экстремист! Ты хватаешь меня за ухо, ты нарушаешь
неприкосновенность личности... Папа! На кого ты поднял руку - это же я, плоть от плоти твоей...
Вспомни своё детство - разве ты не стрелял, не взрывал?
Папа, куда ты катишься? Ведь совсем недавно ты был свой - а теперь ты совсем чужой...
- Да, я не буду, не буду, - говорю я наконец желаемую тобой, вырванную силой ложь...
Тебе нужна эта жалкая показуха - ты добьёшься того, что я уйду в подполье и буду делать опыты не в благоустроенном гараже,
а в тёмном грязном подвале. Ты подвергаешь мою жизнь риску - и всё ради них...
Папа, папа... Ведь всё равно они не будут любить тебя - а теперь и я не буду любить - а только жалеть, следить за тобой и
сокрушаться...
И когда я уеду и ты останешься один, тебе станет плохо - они набросятся на тебя - своими доносами в милицию, исполком,
прокуратуру: "Почему он не такой как все? Почему у него нет машины, а есть гараж? Этот гараж мешает нам развешивать бельё".
И придут рабочие с ломами, и разберут наш гараж, и разрушится наш двор, станет он проходным... А соседи попрячутся в свои
квартиры, будут сидеть там, смотреть из окон - и злиться, цепенеть и дохнуть - как мухи за стеклом.
Ведь они ненавидят тебя - неужели ты этого не понял - жуткой ненавистью нелюдей, не имеющих ничего за душой, да и душ не
имеющих тоже, ведь душа - это талант...
Помнишь, как ты сделал мне свистульку? Вырезал цилиндрик из зелёной ветки вербы, ловко снял ножом кожу - и открыл белую
скользкую мякоть дерева. Проделал в ней желобок - и опять надел кожу на цилиндрик, подрезал его быстро: чик-чик - и получился
раскрытый ротик. Дунул в щёлку - и заиграл... Сок горький на губах, оно свистит и плачет - дерево живое. А под кожурою дерево
голое - как мы, когда лежали в ванне, помнишь?
И опять мне придётся тебя простить. В кого же ты у меня такой - наивный, непутёвый? Ведь объединись мы тогда, в самом
начале - и мы победили бы их! О, как они этого боялись, как завидовали нам с тобой: вот идут отец с сыном - весёлые, смеются
и свистят... И сын чуть выше сапога - да отец его не даст в обиду. И сам не обидит. А всё остальное- ерунда.
Папа, ты же сам учил меня свистеть!
