|
Юрий Нечипоренко
Рыльца
(из книги "Смеяться и свистеть")
Кабинет биологии находился на отшибе, за спортзалом, - и вход в него был отдельный, со стороны школьного
сада. Здесь царила Анна Ивановна: все окна были увиты бегониями, по углам стояли кадки, откуда произрастали фикусы и лианы, и даже
обширный аквариум прятался за доской. Анна Ивановна ходила по кабинету в тапочках, как у себя дома, - и сама казалась обитательницей
этого райского садика: нечто среднее между ланью и лаской. Была она незлобной, даже покладистой, поэтому двоечники любили ходить на
её уроки. В отличие от математики, здесь никто не приставал к ним с формулами-головоломками. Анна Ивановна задавала вопросы, на
которые они были способны отвечать! Они знали, какая рыба ловится в прудах, какие птицы летают в небесах и какие травы растут в
полях. Эти знания сближали их с учительницей - и двоечники старались не пропускать уроков биологии: молчаливо млели они на последних
партах в надежде, что училка спросит о том, что они знают без учебника.
Однажды они предложили мне не ходить на уроки - а развлечься по-своему. Полдня мы валяли дурака в садике, который
граничил со школьным двором. Садик был разбит на месте каких-то захоронений: то ли немцев - ещё с Первой мировой войны,
то ли белогвардейцев, то ли тифозных или чумных. Могилы здесь не выделяли, поэтому при посадке деревьев то тут, то там
всплывали из-под земли кости. Двоечники гоняли этими костями по полю маленький мячик - старались попадать им в какие-то
лунки. Верно, это была уличная разновидность гольфа. Двоечники приняли меня в компанию на равных и познакомили как с
этой игрой, так и с оригинальным способом добывать себе хлеб насущный.
Погоняв мяч и проголодавшись, они достали рогатки и стали охотиться за воробьями: подстрелив пару бедных птичек, тут же
пооткручивали им головы и общипали, а потом и обжарили на костре, который тут же быстренько развели.
Я разделил с ними эту трапезу. К дичи была подана бутылка портвейна. Подзакусив, двоечники подсчитали, что три прогулянных урока
(история, география и литература) проведены с толком, и собрались идти на последний в этот день урок - любимую биологию.
Я двинулся вместе с ними, волоча онемевшие от вина ноги и соображая, каково мне будет явиться в класс навеселе и балдеть целый урок,
отводя глаза от учительницы. Они-то, двоечники блаженные, сидели на задних партах, а моё место было - впереди, так что тут и дыхнуть
было нельзя.
Первые десять минут я пялился, как баран на новые ворота, в учебник: делал вид, что читаю, - и силился прислушиваться к занятию,
которое шло своим чередом. Что-то там про головастиков и лягушек, которые где-то зимуют (наверное, там же, где и раки). Всеми силами
сдерживал смех, который разбирал меня при виде головастиков на картинке в учебнике. Как со стороны, наблюдал реакцию отличниц на
вопросы училки и даже ни разу не дёрнул Ирку Фаленду за косичку, чем обычно занимался на биологии, - и не услышал "дурака". И без
этих невинных развлечений жизнь была прекрасна: я впервые прогулял три урока подряд, наигрался в уличный гольф и попробовал "дичи".
В довершение всего, я развлекался уроком биологии: тут рассказывали про всяких зверушек - а я в полудрёме внимал этим байкам.
Шла биология, которая тогда была бесконечно далека от меня, которой я не собирался заниматься - и к которой чувствовал лёгкое
презрение: это не физика, где надо было напрягаться, а что-то вроде сказки про лягушек прекрасных. По отношению ко всем предметам,
кроме физики и математики, у меня было стойкое "алиби" - в дурном сне не могло привидеться, что они мне понадобятся… Ну русский язык
ещё куда ни шло - писать надо уметь, а все эти истории, географии, биологии - уж точно мне ни к чему.
И тут, в лёгкой дрёме, посетило меня видение: море, белое, как стена, неотличимое от него по цвету небо - и вёсельные лодки. Из
лодок достают тазики с водой, где плавают сотнями неведомые твари. Я тащу эти тазики, пошатываясь, заношу в большой дом, вынимаю
одну из тварей - и замечаю с ужасом, что головы у неё нет, зато по туловищу идут какие-то рыльца в два ряда. Рыльца мелкие, как
присоски у морской звезды. Но это не звезда. Я поворачиваюсь. Передо мной большая книга, в ней на одной только странице тысячи слов.
Я пытаюсь разобрать хоть что-то и наконец с огромным трудом читаю: "Рыльца в два ряда. Смотри строение нижнего отдела, стр. 1066…".
Поднимаю неведомое животное повыше и обнаруживаю, что внизу у него створки, как у моллюска. Опять читаю: "Створки клювообразные,
смотри стр. 1660…". Это какой-то ребус, надо всё время всматриваться в неведому зверушку, которая извивается в моих руках, - и
читать толстенную книжищу. Тут зверушка вдруг испускает струю воды - и попадает мне прямо в глаз!
В ужасе я отшатываюсь, закрываюсь рукой - и просыпаюсь. Надо мной стоит Анна Ивановна.
- Чем это вы занимаетесь?
Я ещё помню сон - и говорю ей сдуру:
- Рыльца считаю.
Вот смеху-то было…
Меня выручил военрук Михаил Иванович, который тут заглянул в класс и сказал:
- Два человека копать яму!
Я поднял руку и произнёс как можно более внятно:
- Можно мне?
Ещё час потом я с приятелем копал в саду яму для мусора, благодаря судьбу за то, что не попался пьяным на уроке, не случился
скандал, отца не вызвали в школу и так далее… Тогда я и пообещал себе, что больше загадочная жизнь двоечников с их забавами, игрой
в гольф чумными костями, охотой на воробьёв и подзаборными пирами меня не будет прельщать.
Когда через несколько лет, уже будучи студентом-физиком, я выбирал себе специализацию, добрые воспоминания о биологии вывели меня
на биофизику. С жизнью биологов я познакомился на Беломорской биостанции, где приходилось тралить всякую живность и изучать морских
тварей по определителю, "считать рыльца".
Так что видение моё на уроке было, что называется, сон в руку…
Художник Капыч
[в пампасы]
|
