Да, я в детстве паровик сделал.
      Не видел его ни разу - только рассказывали - я догадался, как он устроен, и сделал. Нашёл в деревне колёса старые, чугунок у матери выпросил... Он ездил - люди приходили, дивились: чудо какое-то мальчуган соорудил... Нас было четверо у матери - отца она прогнала: его на мировую войну забрали, и пошли слухи, что он спутался с женщиной какой-то. И когда он вернулся - мать его из хаты выставила. Не приняла. Он бегал вокруг двора с винтовкой, грозил, да его быстро дядья - материны братья - утихомирили. Пригрозили или помяли бока немного - он и сник.
      Он грамотный был и на гармошке играл. Его во все дворы приглашали - бумагу написать или на свадьбе сыграть. И угощение, конечно, магарыч. Потом он на этих свадьбах и спился.
      Сейчас я как подумаю - чего только не делал в деревне: и лодку с крыльями смастерил, и электричество проводил, механизмы делал всякие - а я ещё малой был - так меня зло на отца берёт: надо ж было меня отдать учиться - он же грамотный был, понимал... Не было у меня никакого образования - так, дьячок в деревне пять классов отслужил... Да, это отец мой виноват.
      Потом уже я попал в районное училище механическое. Начальник его меня как сына родного полюбил, я всегда с его сыном занимался, и играли мы вместе - так он говорил сыну: "Ты, Петро, держись за Димку - у него голова светлая..."
      Мы вместе на рабфак в институт подготовились - а у меня только пять классов образования - так занимались, что аж волосы с головы лезли...
      А когда в институт поступил - мать прислала записку: "Димка, надо помогать..." У меня же брат меньший и две сестры - а тут голод начался.
      Страшный голод - сколько ж он народу покосил... Такое творилось - люди с голоду пухли целыми деревнями, в город шли, а их там пулемётами встречали...
      Матери моей в деревне доверяли - она на всех хлеб пекла, что по зёрнышку собрали. Такая она была...
      За мной в город машину из района прислали - надо в МТС, трактора ремонтировать. Я бы не пошёл, да матери надо было помогать - а там паёк твёрдый давали... Так я не доучился, пришлось бросить...
      А дружок мой институт закончил, в гору пошёл - и после войны уже первым секретарём обкома стал. Хороший человек был... Да на машине перевернулся вместе с сыном своим. Или сбил их кто - уж не знаю... Весь город его пришёл хоронить - у меня фотографии остались...
      Потом меня в армию забрали. Забавно было: не могли нас ещё с одним парнем никуда определить. Всех уже послали: кого в танковые войска, кого в пехоту. А мы живём в районе неделю, другую - нет предписания и нет... Так месяц почти ждали, пока пришло - в авиацию... Дальняя бомбардировочная авиация - это ж тогда такая сила была! А у меня лёгкие - врачи не верили - обычно все выдувают шесть, семь тысяч кубиков - а у меня девять, аж из аппарата вода текла.
      Привезли нас в лётную школу - на Амуре, под Благовещенском... Как только приехали, построили всех. Начальник школы говорит:
      - Нужен мне человек - на все руки мастер. Есть среди вас такой? - Все молчат. - Выйти из строя на два шага!
      А тут меня приятель как толкнёт в спину - ну я и вылетел из строя - чуть не упал...
      - Вот такой! - кричит. - Он всё умеет!
      Все засмеялись, начальник говорит:
      - Ну, принимай мастерскую, посмотрим, на что ты горазд...
      Так стал я жить на особом положении. В строю меня не гоняли... Встаю - и в мастерскую, всё время там проводил.
      Первым делом я им бирки сделал. У них там бирок не хватало.
      Я рисунок изготовил, нанёс на железку, нашёл заготовки. Отпечатал первую для пробы и начальнику принёс показать. "Хотите такие бирки?" - спрашиваю. Он вскочил, обрадовался: "Да как ты смог?" Я говорю: "Пожалуйста, до завтра могу таких штук двести сделать". Он не поверил. А я по железному листу - хлоп, хлоп - и настукал номерков. Как он был рад!
      Учился я на стрелка-радиста. Радиосвязь нам преподавал капитан - молодой совсем, только из училища. Он ко мне привязался - книжки давал почитать и к себе приглашал. Жена у него красавица. Я часто у них бывал, они мне много всего рассказывали, учили. Добрые люди - и языком со мной занимались, по истории много рассказывали...
      Был раз у нас такой случай. Должен к нам в лётную школу приехать Гамарник - военком, член военсовета - это ж такая величина! Кинулись - а его портрета у нас нет... Вызывает меня начальник: Димка, давай! Достали маленькую фотографию и, как сейчас помню, - ночь уже, я сижу, переношу по квадратам на большой холст портрет... И вдруг крик скаженный - влетает татарин - был у нас такой - с топором! Кричит: "Враг, враг", а я не разберу - сдурел, что ли, совсем? А он топором как размахнулся - и по портрету - только щепки полетели... Потом уже до меня дошло - только что по радио передали, что Гамарник - враг народа. И этот татарин сразу ко мне побежал...
      Однажды мы проснулись, а в школе никто побудку не играет - некому командовать - всех офицеров в НКВД забрали.
      В школе тысяча человек, а остался один старшина. Он и командовал. Потом новых офицеров прислали и кого-то отпустили. А в газете списки расстрелянных печатали. Чёрными буквами: "Враги народа"... Меня тоже таскали - про капитана спрашивали, который меня в гости приглашал, - что он говорил да кто присутствовал. Я сказал, как было; только он и его жена со мной занимались, историю рассказывали. А какая история? А говорил ли про товарища Сталина? Зачем меня приглашал да что обещал. Запугивали, чтоб я сознался, - у них сведения про тайную организацию есть, говорили.
      Но я им ничего такого не сказал. Да ничего и не было. Ко мне потом жена этого капитана приходила, плакала:
      - Димочка, да ты ж у нас был, да разве мой муж что плохое когда говорил? Да я тебе в ножки буду кланяться - разве ж это было...
      - Нет, не надо кланяться - не было ничего плохого, так я им и сказал.
      - А когда ж его выпустят?
      - Не говорили.
      - Что ж теперь с нами будет?
      - Успокойтесь, ваш муж не виноват. Разберутся, выпустят...
      Но капитан тот так и не появился.
      Мне они задание дали - рассказывать, где что услышу. И кличку секретную - ох и не хотел я этим заниматься... Я и не говорил им ничего.
      Потом уже, когда демобилизовался, в сороковом году, я работал на заводе Андрэ Марти в Николаеве. Огромный завод - на нём корабли делали. Назвали его так в честь французского адмирала: в гражданскую войну, когда по городу ему приказали стрелять, по мирным жителям, для устрашения, он снял самовольно блокаду и увёл свою эскадру.
      Там я сразу в гору пошёл - доверили мне вытачивать нарезку для башен военных кораблей. На червячном станке работал - огромная махина такая! Думал я, когда из армии ушёл, что развяжусь с ними.
      Ан нет. Как-то подходит ко мне какой-то тип - разнорабочий, никудышка - и говорит: "Вы товарищ Гымза?"
      Ох, не хотелось мне эту кличку вспоминать... Нашли они меня. Приходи, рассказывай, что видел, что слышал,- мол, на заводе вредители срывают план.
      Но тут война началась.
      Рабочее ополчение: дали нам винтовки, послали в степь окопы рыть. Стояли мы два дня в цепи, в этих окопах, а сзади город горит, бомбежки, и никто ничего не знает...
      Как-то едет на газике раненый командир - рука в повязке. Остановился:
      - Какое ополчение? Винтовки? Да вы что? Танки прорвались - давай, ребята, дуйте отсюда, пока целы...
      И драпанули мы, и пешком прошли через всю Украину - опомнились только в Таганроге... Стали там части регулярные формировать.
      Отдал я свои документы военкому. А он глядит - специальность такая редкая - лётчик, стрелок-радист. "Погоди", - говорит.
      Ждал я там две недели - держал он меня на свой страх и риск, не направлял в пехоту - а их только собирали, отправляли - и капут.
      Наконец вызывает меня - радостный: "Беги, лётчик, вот твоё предписание - лётная часть формируется..."
      А их изрядно потрепали, они и без самолётов были, пешие - какие лётчики... Записали меня в батальон аэродромного обслуживания - заведовать радиостанцией. Там уж я и друзей нашёл, и с матерью твоей познакомился, и до конца войны вместе дошли. Был у нас инженер, москвич -ох мы с ним и сдружились!
      Стоим где-нибудь в степи, вечером мы уйдём с ним в поле, плащ-палатки, шинели возьмём, устроимся поудобней - и говорим, говорим. Про всё говорили. И про Сталина - где ж он взялся только, наказание на нашу голову, сколько ж он народа перевёл!
      Потом уже, как война кончилась, признались друг другу, что должны были доносить про те разговоры, - он про меня, а я про него... Но мы никому ничего не доносили, хоть и подозревали нас там - почему вдвоём? Всё расспрашивали, о чём мы разговариваем.
      Потом, после войны, меня обязали остаться по партийной линии работать на восстановлении шахт Донбасса...
      Я хотел в Николаев вернуться, на свой завод, и писал им туда... Да что писать - надо было бросать тут всё да ехать. Не отпускали меня, а тут и дети пошли - сначала сестрички твои, а потом и ты родился...
     
     
      Так говорит мой отец, а я недоверчиво слушаю его, я - из другого поколения, из третьего уже.
      Я и книжек-то про войну почти не читал - так, "Батальон четверых" в детстве. И не понимаю этого интереса к войне: нельзя же жить прошлым днём, па, ну что ты тянешь свою волынку - завёл одно: война, война... Всё это давно прошло, и жизнь другая, и кому нужны твои рассказы. А отец берёт баян и играет "Тёмную ночь".
      - Папа, что ты всё играешь одно и то же?
      А теперь отец берёт гитару, а баян берёт его друг, и играют "Амурские волны". Мы сидим в гостях в огромном пустом доме. Хозяин - папин друг, он сам, по своему проекту, построил этот дом - он архитектор, строитель и художник - папин портрет нарисовал...
      - Какой хороший архитектор, на Украине взял первое место по проектам. А дом архитектора пустой, потому что дочь его - в Панаме. Дочь вышла замуж за панамца. Она на все руки мастерица: преподает там, в Панаме, музыку и языки, проектирует дома.
      А здесь два старика на жёстких стульях - согнулись, гитару дёргают за струны, давят на баян - "Амурские волны". Блестит пол, все стены в книгах, два старика...
      Нет, мой папа - не старик!
      Он бросил нелюбимую работу - и опять, как в молодости, делает дело. У него в мастерских пять станков - там и строгальный, и фрезерный, и револьверный... Он изобретатель. И рационализатор.
      Вот только что он изобрёл систему, как обогревать зимой универсальный магазин. Огромный магазин в районном центре. Все продавщицы ему благодарны - теперь они не простуживаются и счастливей живут.
      Папа, папа, ты - не старик, ты бегаешь по утрам, ты смотришь программу "Здоровье", ты занимаешься физической работой, ты читаешь академика Микулина, ты счастлив - ты поднял на ноги троих детей. Вот только внучка не хочет учиться в институте - поступила, да бросила... Папа, ты - не старик.
      Человек, как струна: жизнь его закреплена в начале и конце, а посредине она колеблется, колеблется... Только почему эти вдрызг разбитые "Амурские волны"? Я не могу смотреть, как два старика в пустом огромном доме играют вальс... Папа, ты в детстве сделал паровик. Почему твоя страна не приютила твой талант?

[в пампасы]