Детство у меня было таким классным, что почти всё, что произошло потом, смотрится как жалкая пародия на него. В детстве не было денег, не было жены и работы, но всё это - дело наживное. Зато в детстве были отец и мать. В нашей семье всегда царил отец со своим непререкаемым авторитетом. В мальчишеских играх не было места матери. Конечно, без её завтраков, обедов и ужинов я не мог бы жить - но это было так обыденно, что и незаметно… Как можно запомнить завтрак? Каша, яблоко, бутерброд. Обед уже занимает больше места: борщ, вареники и компот. Ужин - жареная картошка. Вот тут бы и сказать:
      - Мама, как вкусно!
      Но нежности были не приняты в семье.
      Мы не целовали маму перед сном и не говорили в порыве чувств:
      - Я тебя люблю…
      Сказал ли я ей это хотя бы раз?
      Жизнь была так заполнена важными делами, что не оставалось места обычным: забежал домой на минутку, перекусил - и опять туда, где друзья, игры и страсти. На девяносто процентов я состоял из маминых забот, но не замечал их - как не чувствуем мы, что состоим на девяносто процентов из воды, и совсем не видим воздуха, которым дышим.
      Мы с мамой жили рядом - но словно в разных мирах. Эти миры соприкоснулись лишь однажды - и случилась история, которая оказалась интереснее всех приключений и затей: игры в футбол, стрельбы из самопала и запусков ракет.
      Однако всё по порядку.
      Мама порой затевала странные проекты. Время она обычно проводила у плиты, в ванной или на диване - за чтением книг, - помню, плакала над "Бедными людьми" Достоевского. Но иногда вдруг вскакивала с дивана, полная энергии и готовая к подвигам.
      Её манила деловая активность, мама была полна самых смелых бизнес-планов. Она любила приговаривать: "Жили бедно - хватит!"
      Но бизнес её обычно ограничивался мечтами - и смехом. Она делилась с ближними своими планами - а те поднимали её на смех. Маме явно не повезло: ни муж, ни дети её проекты не воспринимали всерьёз. Я, хотя и был младшим в семье, тоже посмеивался над мамой. И напрасно, потому что главное для прожектёра - уверенность в себе, и критика ближних способна уничтожить ростки самых гениальных начинаний.
      И всё же однажды мама смогла увлечь меня своим планом. Речь шла о полёте на самолёте! Мне отводилась роль помощника: она покупала поутру на нашем базаре три ведра вишен, мы садились на самолёт - и через полчаса уже оказывались в областном центре, где эти же вишни можно было продать с немалой выгодой! Перспектива полетать на самолёте показалась мне столь заманчивой, что я решил поддержать маму наперекор всем сомнениям.
      Мы отправились в шесть утра на базар, приобрели там за шесть рублей вишни - и, помогая друг другу, перекладывая вёдра из руки в руку, дотащились до аэродрома. На голом поле стоял вагончик, развевался сачок на ветру - и ночевала пара зелёных "кукурузников" - так звали самолёты той марки, которая прославилась ещё со времён войны умением скрываться в зарослях кукурузы.
      Мы забрались в брюхо самолётика, поставили под ноги вёдра - и после короткого разбега с ужасным тарахтеньем взмыли в воздух. Не поднимались мы выше облаков - но и от той высоты в пару сотен метров, на которой проходил полёт, дух захватило. Зелёная земля висела под нами, округлившись по краям и покачиваясь из стороны в сторону, как огромная ёлочная игрушка - шар на ниточке. Или мыльный пузырь на трубочке. Мы пролетали над вздутиями и пазухами этого шара - и помню, на холме увидели огромный портрет какого-то дядьки, частью выложенный из камня, частью высаженный кустами - так что нос и лоб его белели мелом, а затылок кучерявился как настоящий!
      Шар на ниточке поворачивался, покачиваясь; под нами бежали поля и луга до тех пор, пока мы не увидели на горизонте трубы и дома большого города. Надо сказать, что всё это время вёдра наши дрожали, бились друг о друга, вишни подскакивали и норовили высыпаться, так что приходилось придерживать их руками и прикрывать носовыми платками… Наконец мы пошли на посадку, сделали круг - и очутились на бетонном поле аэродрома, где стоял десяток зелёных "кукурузников" и пяток настоящих серебристых самолётов. Со свистом в ушах и вёдрами вишен в трясущихся руках мы ступили на землю.
      Конец нашего бизнес-проекта был бесславным: оказалось, что здесь на центральном рынке вишни идут в ту же цену, что и на нашем базаре.
      Сейчас мне кажется, что это был самый удачный мамин проект, самое лучшее предприятие: и пусть вишни не принесли тогда выгоды - деньги, вложенные в этот проект, обратились в чувства. Нас с мамой связало дело, в котором соприкоснулись на миг миры взрослых и детей. Благодаря которому я могу сейчас ощутить её характер в своём: я так же люблю валяться на диване, вздыхать о былых временах и мечтать о великих делах - а потом так же вскакиваю и отправляюсь штурмовать небо в поисках лучшей доли на рынке нынешнего дня. Разве что вишнями не торгую...
      Но понимать это я стал только сейчас, повзрослев. Когда я вспоминаю эту историю, меня охватывает желание оказаться в детстве, найти там маму - и сказать ей то, чего никогда не говорил, что не было принято говорить у нас в семье, но что подразумевалось - как воздух вокруг нас:
      - Спасибо, мама. Я тебя люблю.
      Теперь я мог сказать это только во сне - и поднимаясь вверх, как на "кукурузнике", - я опять вижу под собою землю, которая покачивается и закругляется по краям…
      Я оставляю внизу всё нажитое: жену, работу, зарплату.
      Рядом со мной мама, мы обмениваемся взглядами.
      Мы летим на самолёте, мы полны радужных планов.
      На двоих у нас три ведра небесных вишен.
      Жили бедно - хватит!

 

Художник Наталья Салиенко

[в пампасы]