- Вы не представляете, - сказала Маргарита Лукьяновна моему папе, - какие у вашего сына низкие
способности. Он до сих пор не запомнил таблицу умножения, а "ча-ща" пишет с буквой "я"...
- Низкие способности, - сказал папа, - это не Андрюхина вина, а Андрюхина беда.
- Главное - старание, а не способности, - смягчилась Маргарита Лукьяновна. - И добросовестное отношение. Чтобы
он света божьего не видел, понимаете? А то я его оставлю на второй год.
Всю дорогу домой папу одолевали чёрные мысли. А тут ещё во дворе стали чистить канализационные люки. Из аварийной
машины вышел шофёр и, как бы обращаясь к детям планеты, сказал:
- Если хотите здесь работать, плохо учитесь. ВСЕ двоечниками были! - и показал на бригаду в люке.
- Любой ценой, - сурово сказал папа, - ты должен из двоечника выйти в удовлетвористы. Тут надо так, - сказал он, -
ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время - фьють! Смотришь - сил нет, а там и умирать пора.
И он стал разучивать со мной таблицу умножения.
- Шестью шесть! Девятью четыре! Пятью пять!.. Ух! - погрозил он нашей безмятежно спящей таксе Киту. - Лентяй! Бородавки
только растит, ничего не делает. Трижды три! Дважды два!.. Люся! - закричал он маме. - Люся!!! Я не могу решать эти
примеры. Я не могу их ни решить, ни запомнить! Чудовищное что-то! Кому это надо?! Только звездочётам!
- Может быть, возьмём репетитора? - спрашивает мама.
Тут я закричал:
- Ни за что!
- Держись, Андрюха, - сказал папа. - Надо быть философом и бодро воспринимать всякое событие. Я предлагаю взять
репетитором мясника или кассиршу нашего продовольственного магазина.
- Но это только по математике, Михаил, - возразила мама, - а по русскому? Как мы одолеем "ча-ща"?
- Ты права, - согласился папа. - Тут нужен широко образованный человек.
Решили посоветоваться с Маргаритой Лукьяновной.
- Есть у меня на примете, - сказала Маргарита Лукьяновна, - один, Владимир Иосифович. ГРАМОТНЫЙ педагог, у него все
двоечники по струнке ходят...
Разные люди пахнут по-разному. Кто-то морковкой пахнет, другой помидорчиком, третий черепашкой. Владимир
Иосифович не пах ничем.
Вечно он ходил озабоченный, и у него никогда не бывало блаженного выражения лица. К тому же он сильно пёкся о своём
здоровье. Каждое утро пять минут он лежал в ледяной ванне, и когда меня привели к нему под конвоем, Владимир Иосифович
протянул мне свою ледяную руку помощи.
- Сколько ног у трёх кошек? - спросил он меня с порога.
- Десять! - сказал я, помня завет Маргариты Лукьяновны: "Ответ пауза не украшает".
- Маловато, - уныло произнёс Владимир Иосифович.
- Одиннадцать, - предположил я.
Вид у Владимира Иосифовича стал такой озабоченный, что если б его сейчас кто-нибудь проглотил, он бы этого даже
не заметил.
- Прошу вас пить чай, - сказал он.
На кухне в целлофановом пакете он хранил приправу - там перец, аджика, разные сухие травки - такая жёлто-оранжевая смесь.
Он щедро посыпал ею бутерброды - мне и маме.
- Мальчик запущенный, но не пропащий, - сказал Владимир Иосифович. - Надо им заняться ВСЕРЬЁЗ, пока он мягкий как воск.
Потом затвердеет и будет поздно.
Мама с благодарностью пожала ему руку - так, что он присел. Приятно всё-таки, что твой единственный сын в свои неполные
десять лет не затвердел.
- Кем хочешь быть? - спросил Владимир Иосифович, сохраняя паучью серьёзность.
Я не ответил. Не стал ему говорить, что я бы не хотел быть ни камнем, ни дубом, ни небом, ни снегом, ни воробьём, ни козлом,
ни Маргаритой Лукьяновной, ни Владимиром Иосифовичем. Только собой! Хотя я не понимаю, ПОЧЕМУ я такой, какой я?
- Андрей, - говорил мне Владимир Иосифович, - я человек прямолинейный, как пишется "ча-ща"? И сколько будет шесть умножить
на восемь? Ты должен ПОЛЮБИТЬ эти cлова: "гнать", "терпеть", "ненавидеть", "зависеть". Только тогда ты научишься ВЕРНО
ИЗМЕНЯТЬ их по лицам и числам!..
А я отвечал:
- Давайте посвистим. Вы можете свистеть космическим свистом? Как будто не вы, а кто-то свистит вам из космоса?
- Андрей, Андрей, - звал меня Владимир Иосифович, - у тебя с каллиграфией не всё в порядке. Все буквы вкривь и вкось...
А я отвечал:
- Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади.
- Я буду фиксировать все твои минусы поведения, - говорил Владимир Иосифович. - А станешь делать успехи, я награжу тебя
памятным подарком.
А я отвечал:
- У меня песни хорошо идут. Какая-то мелодия нагрянет, и слова сыпятся, как горох. Слушайте мою песню, Владимир Иосифович,
"Шмакозявки"...
Шмакозявки удалые,
Шмакозявки полевые,
Шмакозявки, ройте норки,
Шмакозявки, жуйте корки!..
Хотите ещё? Мне это не трудно...
- Ой не надо! - говорил Владимир Иосифович.
- А можно я уйду сегодня пораньше?
- У тебя что, очень важное дело?
- Да.
- Какое?
- Пока ещё не знаю.
- У меня такое чувство, - говорил Владимир Иосифович, - как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо, -
говорил он, - что существуют люди, которым неинтересно правописание безударных гласных!..
- А у меня зуб начал сильно расти! То там был признак застоя. А теперь он стал сильно расти! И я прямо чувствую, как у
меня волосы на голове растут! Почему человек всё время должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!!
- Ты весь ушёл в себя, - тряс меня за плечо Владимир Иосифович. - Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проверь,
как ты написал слово "тётя"!
- "Цёца"...
- Ты очень невнимательный! - говорил Владимир Иосифович.
А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит "Уязвимые места танка". Там был изображён танк в
разрезе в натуральную величину и стрелочками указаны его слабые места.
Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил:
- Отгадайте, что у вас нового?
- Где?
- Во дворе.
- Ничего, - ответил Владимир Иосифович.
И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой.
Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга. Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не
предлагал мне пересмотреть всю мою жизнь, для того чтобы выучить таблицу умножения.
Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травкам, тоскуя о море, и оба ощущали, как хорошо иной раз полодырничать.
Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифовичем своим наблюдением.
- Видно, она отсырела, - сказал он и высыпал её на стол - посушить.
А она как пошла расползаться!
Он её - в кучку, в кучку! А она - вж-ж-ж - во все стороны!..
Я кричу:
- Владимир Иосифович, у вас есть микроскоп?
Он говорит:
- Нету.
- Как это в доме, - кричу я ему, - не иметь микроскопа?
- Зачем он мне? - спрашивает.
Вместо ответа я вынул из кармана лупу - у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе - и взглянул на
приправу.
Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причём у каждого - пара клешней, шесть пар ног - волосатых! -
и усы!!!
- Мамочки родные… - сказал Владимир Иосифович. - Мамочки мои родные!..
С ним просто ужас что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами,
растерянный, как танк в разрезе.
- Андрей! - сказал он, когда я пришёл к нему в следующий раз. Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах. - Что ты
мне посоветуешь вначале купить - микроскоп или телескоп?..
Он разучил мою последнюю песню "Стучат пружины за окном, чаёк попахивает салом" и распевал её с утра пораньше, устроившись
на подоконнике и свесив ноги во двор.
Когда я уходил, он говорил мне:
- В другой раз не опаздывай, Андрюха! Если я уж жду тебя, так уж жду!!!
А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил:
- Андрей, мы не умрём?
- Нет, - ответил я, - никогда.
Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так.
Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил - не открывает. А соседка выглянула и говорит:
- Нет его, не звони. Ушёл наш Иосич.
- Как ушел? - спрашиваю.
- Босиком. И с котомкой.
- Куда?
- По Руси.
Дул настоящий такой весенний ветер. Я бегом в школу. А там к доске прикноплен плакат: "Граждане! В вашем классе учится
удивительный мальчик. Он "ча-ща" пишет с буквой "я". Другого такого замечательного в целом мире не найти! Давайте все брать
с него пример!" И подпись: "В. И. Лепин".
В тот день я выучил всю таблицу умножения. До позднего вечера я как зверь умножал и делил многозначные числа. Я целую
тетрадь исписал словами "час", "чаща", "площадь", "ЩАСТЪЕ"!..
Я получил все-все тройки и с блеском перешёл в четвёртый класс.
- Только не надо меня поздравлять, - говорил я своим. - Не надо, не надо, подумаешь, какое дело...
Но они поздравляли, обнимались, плакали и смеялись, пели и дарили подарки. Жалко, Владимир Иосифович не видел меня в этот
торжественный момент.
А что я мог дать ему, кроме того чтобы позвать в дали?
