Нет лучше и вкуснее сухариков бабушки Варвары.
      Делает она их из вчерашнего, немного зачерствевшего хлеба. Обычно остаётся полбуханки. Бабушка острым ножом режет её на ломтики не толще сантиметра - очень аккуратно, на деревянной доске, так чтобы крошек было как можно меньше. Потом каждый ломтик разрезает вдоль и поперёк, чтобы вышли одинаковые кубики. Конечно, с краю, где верхняя корочка, они не такие ровные, но всё равно… Разложит бабушка Варвара их на железном противне, посолит крупной солью - и в духовку!
      Сама сидит на кухне, не уходит. Нельзя уйти - вдруг подгорят? Откроет дверцу, помешает лопаточкой, проверит: не готовы ли? И снова сидит, ждёт, пока подрумянятся. Запах по всей квартире стоит - с ума сойти можно!
      Варя в такое время любит прийти на кухню с книжкой. Усаживается за стол и читает вслух.
      Бабушка Варвара самая старшая в семье. И родилась в Санкт-Петербурге ещё до войны. Она называет себя ленинградкой и блокадницей. Это потому, что раньше их родной город назывался Ленинградом, а когда фашисты окружили его со всех сторон, была блокада: никто не мог въехать в Ленинград или выехать из него.
      Бабушка Варвара редко рассказывала о том, как девочкой жила в осаждённом городе. Но Варя училась в четвёртом классе и сама знала, какое это было страшное время, когда фашисты хотели уничтожить Ленинград и его жителей. Люди погибали от бомб, от осколков снарядов, от холода. Но особенно много людей умерло от голода…
      - Ну вот и готовы сухарики-квадратики! - объявила бабушка.
      Вынула противень из духовки и поставила на плиту остывать. Варя тут же подскочила, ухватила горячий сухарик и стала перекидывать его из руки в руку, чтобы остудить. Когда сухарик остыл, сунула его в рот и захрустела. Вкусно!
      Бабушка Варвара тоже взяла себе сухарик, положила в рот, но не захрустела, как Варя, а ворочала во рту языком и как будто прислушивалась к чему-то. И смотрела куда-то в даль за окном, не замечая ничего вокруг…
     
     
      Занятия в школах осаждённого Ленинграда хотя и с большим опозданием и только для младших школьников, но всё же начались. В классных комнатах Серёжиной школы лежали раненые бойцы, был развёрнут военный госпиталь, а ребята занимались в подвале. Сначала при электрическом свете, а когда он отключался (и позже - постоянно) - при свете керосиновой лампы "летучая мышь".
      Уроков математики и письма не было. Учительница и дети по очереди читали книги про войну. Рисовали тоже войну - танки, самолёты. И песни пели военные, не детские:

Вот эта улица, вот этот дом В городе нашем, навеки родном. Улицей этой врагу не пройти, В дом этот светлый врагу не войти!

      Серёже и другим ребятам очень нравилась песенка Дженни из кинофильма "Остров сокровищ":

Ты в жаркое дело спокойно и смело Иди, не боясь ничего. Если ранили друга - Сумеет подруга Врагам отомстить за него!

      Ещё не настало время жестокого голода, когда все мысли были о еде, не пришло тупое безразличие к тому, что может случиться с тобой в любой момент. Но уже была надпись на Невском проспекте: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна".
      И было страшно возвращаться домой после школы и ощущать себя таким маленьким на огромной пустынной улице, где ближайшие люди кажутся такими далёкими. И чувствовать всем своим существом, что, может быть, в следующую минуту в спину тебе угодит снаряд.
      Мальчишки собирали осколки снарядов, хвастались находками, обменивались друг с другом. Кто-то принёс с Большой Московской улицы зажигательную бомбу и предлагал всем послушать. Серёжа, приложив ухо, услышал внутри шорохи, шипение и отпрянул.
      - Это шипит фашистская змея, - сказали ему. - Не бойся, жало у неё вырвано.
      Через неделю после начала школьных занятий в Серёжином классе появилась новая девочка. Домик в Поповке, где жила её семья, был разрушен снарядом. И она с мамой и бабушкой переехала жить к тёте, в квартиру, расположенную как раз над квартирой Серёжи.
      Девочку звали Варвара. Варя.
     
     
      Бабушка Варвара порой вела себя странно. Так, когда ей казалось, что холодильник пустеет, она отправлялась в ближайший магазин, покупала на свою пенсию разных продуктов и набивала ими холодильник до отказа.
      Папа с мамой каждый раз говорили, что не нужно таких запасов, уговаривали её не делать этого, но ничто не помогало, - походы бабушки Варвары продолжались.
      Крошки хлеба, остававшиеся на столе или хлебной доске, она бережно собирала в баночку и после скармливала птицам.
      Когда по телевизору показывали что-нибудь про войну и блокаду, бабушка просила выключить или уходила из комнаты.
      Зато она любила ездить на трамвае, даже просто так, без надобности, и часто угощала там, как она говорила, "голодных студентов" яблоками и пирожками, которые всегда держала в сумке про запас.
     
     
      Налёты немецкой авиации становились всё чаще, артобстрелы ожесточённей. В ноябре ударили морозы. Занятия в школе прекратились. Продовольствия в блокадный Ленинград почти не поступало, и начался голод.
      Хлебные пайки Серёжи и его старшей сестры Оли были совсем крошечными. Их мама работала на заводе, и хлеба ей полагалось вдвое больше. Весь полученный по карточкам хлеб делили на троих поровну, но всё вместе - это было так мало!
      Однажды мама перебирала в кладовой старые вещи и обнаружила припасённую для ремонта ещё до войны бутылку олифы - этой жидкостью масляную краску разбавляют.
      - Ребята, нам повезло, - поспешила обрадовать она детей. - Олифа - это же растительное масло, жир, его можно употреблять в пищу!
      Они стали жарить на олифе хлеб - и запах приятный, и вкусно… Но олифа быстро закончилась.
      За хлебом нужно было каждый день выстаивать длинную очередь. Как старшая, это делала Оля. Но в один из дней она сказала брату:
      - Серёжа, если я пойду сегодня за хлебом, то не донесу, не выдержу, по дороге всё съем. Иди ты.
      И Серёжа стал ходить за хлебом.
      По вечерам, когда не было воздушной тревоги и артобстрела, он поднимался к Варе, на площадку лестничной клетки этажом выше. Они садились на ступени - он в чёрном пальто, шапке, Варя закутанная в платок по самые брови. Тихо, почти шёпотом Варя пела в темноте:

Я на подвиг тебя провожала. Над страною гремела гроза…

      - Серёжа, почему всё так сразу - и бомбят, и холод, и голод, вот всё сразу?
      Он не знал, что ответить, горло перехватило. От жалости к Варе, к маме, к сестре, к себе… от безграничного чувства нежности к этой девочке, которое невозможно было выразить словами. Серёжа нашёл руку Вари и держал в своей - тонкую, невесомую…
     
     
      Однажды бабушка Варвара разговорилась, стала вспоминать, как блокадной зимой возила на саночках в бачке воду из реки.
      - Водопровод в то время уже не работал, а как без воды? Вот и отправлялись мы с соседским мальчиком Серёжей на Неву. Он жил с мамой и сестрой в нашем подъезде. Мы в одном классе учились… недолго, одну осень. Иногда на ступеньках между этажами вместе сидели, разговаривали. Хороший был мальчик и очень добрый… Он с саночками и я с саночками, у него бачок с крышкой и у меня тоже. Тогда уже голод начался, хлеба давали по сто двадцать пять грамм, вот такой кусочек, - бабушка показала отрезанный ломоть.
      - Какой маленький, - удивилась Варя. - И это весь обед?
      - Не только обед, но и завтрак, и ужин. Делили на три части. Резали на квадратики, сушили на "буржуйке"…
      - Я знаю, - сказала Варя, - "буржуйка" - это печка такая, железная, её дровами топили.
      - Да, печка, с длинной трубой, которую выводили в окошко. Труба, как и печка, горячая, от неё в комнате теплее, и хлеб, такие вот квадратики, на ней сушили, получались сухарики.
      - Такие же вкусные сухарики-квадратики, как ты нам делаешь?
      - Не такие. Те, что я вам сушу, они из хорошего хлеба, а нам тогда хлеб давали наполовину несъедобный, тёмный, сырой, на глину похожий. Высохнет, становится как деревяшка, не разгрызёшь, но можно долго сосать. Другого-то не было, и нам те сухарики казались лакомством… Ну так вот, набрали мы с Серёжей в проруби воды и с горем пополам по очереди вытолкали и мои и его саночки наверх. Ветер колючий, идём медленно, сил нет.
      Словно защищаясь от ветра, бабушка Варвара прикрыла рукой лицо, перевела дух.
      - Да… Вышли на мост, ветер там ещё сильнее, но дует уже в спину. Вдруг откуда ни возьмись - горошина! Самая настоящая, зелёная, будто из стручка выскочила. Гонит её ветер перед нами. Мы за ней, пытаемся схватить, а она будто дразнит: ну-ка, поймай меня! А навстречу по тому же мосту человек. Старый, молодой ли, не понять. Идёт тяжело, ещё медленней, чем мы, ветер ему в лицо. Заметил горошину, нагнулся, она ему прямо в руки… Мы только вслед поглядели, когда он мимо прошёл.
      - А что стало потом с тем мальчиком, Серёжей?
      Бабушка ответила не сразу, Варя даже подумала, что она не расслышала вопроса.
      - Однажды зимой он пошёл за хлебом и пропал, домой не вернулся. Когда зима кончилась, стали раскапывать сугробы. В одном из дворов недалеко от нашего дома нашли замёрзшего Серёжу. Он прижимал к груди сумку с хлебом. Хлеб был целым, даже не заплесневел. Сверху лежал маленький кусочек, довесок. Серёжа его не тронул…
     
     
      У сестры развивалась дистрофия, началась цинга, шатались зубы, кровоточили дёсны.
      - Не могу дышать, - сказала Оля, - боль ужасная… Вот сейчас лягу и не встану, пока не прибавят хлеба.
      И легла.
      И произошло чудо: каким-то образом в Ленинград сумели доставить продовольствие. По радио объявили, что с завтрашнего дня хлебный паёк увеличивается и дети получат целых сто семьдесят пять граммов хлеба вместо ста двадцати пяти…
     
     
      Снова встреча на тёмной лестнице.
      - Это ты, Варя?
      - Я.
      - Вот, - Серёжа протянул ей руку, а в ней сухарик-квадратик, - это тебе…
     
     
      Серый зимний ленинградский день. Страшно спускаться по лестнице, больно ступать, больно дышать. Страшно выходить через дворы на улицу… Доберёшься ли до места?
      Добрался…
      Теперь надо выстоять в медленно двигающейся хлебной очереди, отдавая последние силы… Может, ты и не Серёжа вовсе, а кто-то совсем другой?
      Выстоял, получил…
      Ещё страшней возвращаться домой, не зная, донесёшь ли хлеб, оставшиеся продуктовые карточки, дойдёшь ли, сумеешь ли преодолеть лестницу, а если доберёшься до своей двери, хватит ли сил, чтобы позвонить, постучать и дождаться, когда тебе откроют.
      В холщовой сумке полбуханки и ещё кусочек, совсем маленький. Это заметно больше, чем вчера. Съесть довесок по дороге - может, и сил прибавится… Но нет, никогда Серёжа не ест без мамы, без сестры, у них всё поровну.
      Уже совсем стемнело, когда он благополучно добрался до соседнего двора, собирался пересечь его и войти через арку в свой двор, - отсюда не больше пятидесяти шагов. Но сил не осталось. Надо передохнуть. Он откинулся на сугроб, прижав к груди драгоценную ношу, и с ужасом понял, что встать сам не сможет.
      Чья-то сгорбленная фигура медленно приближалась к нему по дорожке между сугробами.
      - Пожалуйста, дайте руку, - попросил Серёжа и не узнал своего голоса, - только руку…
      Фигура остановилась, но руки не подала.
      - Мне больше ничего не надо, - торопливо объяснял Серёжа, - я поднимусь и пойду дальше сам.
      - Прости, - раздался тусклый женский голос, - но если я дам тебе руку, упаду сама. А дома меня ждёт дочь.
      - Я лёгкий, - теряя надежду, шелестел Серёжа, - мне десять лет, помогите…
      Но фигура уже двинулась прочь.
     
     
      Зимний сумрак в Петербурге обычное дело. Летом - белые ночи, а зимой день, как вечер, вечер - как ночь. Электричество целый день не выключают. Уроки Варя делает при свете, играет - при свете…
      Родители пришли с работы поздно, усталые. Мама разделась и тут же спохватилась:
      - Ой, забыла в булочную зайти! Варюша, сбегай, пожалуйста.
      - Ладно, - легко согласилась Варя.
      Надела куртку, вязаную шапочку, прихватила горсть сухариков со стола и вышла из дома. Булочная близко: выйти со своего двора, пройти под аркой в соседний, пересечь его - и вот она булочная, направо за углом.
      Вот и арка. Но почему в соседнем дворе так темно? И ветер вдруг жёсткий, колючий задул со всех сторон, холод ужасный. Пожалела, что не оделась потеплее, натянула на голову капюшон.
      "Странно, почему в этом дворе такие сугробы? - подумала Варя, выйдя из-под арки на узкую дорожку. - Почему снег никто не убирает?" Впереди кто-то завернул за угол и исчез. Слева в сугробе что-то темнело. Подойдя ближе, она увидела лежащего на спине мальчика. Примерно её роста, одет в странное чёрное пальто, на голове шапка-ушанка. Лица не разглядеть. Одной рукой мальчик прижимал к груди допотопную матерчатую сумку.
      - Что с тобой? - наклонилась к нему Варя. - Я могу тебе помочь?
      - Пожалуйста, дай руку, - еле слышно прошептал мальчик, - мне надо подняться.
      Варя подала руку. Мальчик оказался неожиданно лёгким. Встав на ноги, он сделал шаг в сторону, потом обернулся и, всматриваясь в Варино лицо, неуверенно спросил:
      - Варя, ты?
      - Да, - удивилась Варя.
      Не одноклассник. Кто-то из школы? Нащупала в кармане куртки последний сухарик, протянула мальчику:
      - Хочешь?
      И пошла вон из тёмного подозрительного двора. Выйдя на освещённую улицу, где сразу стало тепло, с облегчением свернула к булочной.
     
     
      Двадцать седьмого января бабушка Варвара отправилась на встречу с одноклассниками. Они встречаются всегда в один и тот же день - день снятия блокады Ленинграда. Бабушка рассказывала, что приезжают даже те, кто теперь живёт в других городах. Но с каждой встречей их становится всё меньше.
      Варя закончила делать уроки и включила телевизор. Показывали старый-престарый чёрно-белый фильм "Остров сокровищ".
      Раздался звонок. Варя открыла дверь. Вошла бабушка Варвара - на волосах снежинки, раскраснелась от мороза, весёлая.
      - Представляешь, Варюша, сегодня были ВСЕ! - объявила она с порога. - И даже на одного больше, чем обычно… Помнишь, я тебе рассказывала про мальчика Серёжу?
      - Конечно, помню - ты говорила, он погиб, замёрз в сугробе…
      - А вот и нет! Оказывается, он остался жив, добрался до дому. Потом его семью эвакуировали в маленький сибирский городок. Он почему-то считает, что это я спасла его. Говорил, что вытянула из сугроба, дала сухарик. А я в тот день и потом ещё долго из дома даже не выходила. Наверно, что-то перепутал…
      - Всё равно здорово!
      - Да. И именно от Серёжи в ту голодную зиму я получила самый дорогой в своей жизни подарок.
      - И что это было, бабушка?
      - Ты не поверишь, Варюша - сухарик-квадратик…
     
     
      Работал телевизор. Дженни пела песню:

Ты в жаркое дело спокойно и смело Иди, не боясь ничего. Если ранили друга - Сумеет подруга Врагам отомстить за него! Если ранили друга - перевяжет подруга горячие раны его…

[в пампасы]