Не ребёнок - подарок. Это первое, что я о себе усвоила, попав на белый свет.
      Нет, образцово-показательной девочкой с бантиками я не была. Капроновая розовая лента появилась на моей голове всего один раз. Когда делали коллективный портрет нашей детсадиковской группы. Бант на моих коротких волосинках не удержали бы даже пять заколок. Поэтому воспитательница Светлана Николаевна осторожно положила его на мою макушку и рявкнули в сторону, чтобы не сдуть: "Замри!"
      Зачем мне бант, если папа хотел мальчика? Честно говоря, я и сама была бы не против!
      Мама и папа родили меня в возрасте, когда могли бы иметь внуков. Привёл папа маму в роддом, поцеловал в нос и сказал: "Я знаю, всё будет хорошо, потому что ты у меня герой!"
      Именно это нас с мамой чуть и не сгубило.
      В роддоме стоял шум и гам. Одна тётенька рядом с мамой совсем невоспитанно вопила: "Идите сюда! Я вас всех сейчас уволю!" Вторая - и того чище: "Как рожу чуду-юду синюю с петлёй на шее, будете знать, как чаи гонять!"
      А моя мама молчала и только по сторонам палаты пристально посматривала. Это она своих студенток высматривала. Мама преподавала историю в пединституте. А за тысячи лет примеров героического поведения накопилось немало… Про них мама и рассказывала на своих лекциях.
      И кудри у неё вились, и глаза сверкали, будто в них отражалось пламя пожарищ.
      Мама особенно любила рассказывать про Великую Отечественную войну. Например, про генерала Карбышева, которого фашисты обливали на морозе водой. Генерал Карбышев превратился в ледяную статую, а ценных сведений врагам не выдал. У меня долго при мысли о нём позвоночник оледеневал и белел кончик носа, как на морозе.
      Перед лицом великих героев, подвижников и своих студенток маме было стыдно вести себя в роддоме не по-геройски. Особенно 9-го мая. Я рождалась именно в День Победы. И это накладывало на маму, как она считала, особую ответственность.
      Вот она лежит-полёживает молча и героически и, как генерал Карбышев, не выдаёт никому ценной информации, что я уже рвусь на белый свет. Я порвалась-порвалась, пометалась-пометалась в тёплой, родной темнице и решила соснуть. А чего, раз так?
      Врачи вскоре сами мамой заинтересовались. Все кричат, возмущаются, зовут их, а она ни гу-гу. И когда они её наконец-то рассмотрели как следует, стали меня из мамы выдавливать полотенцами. Я так и представляю: на мамином животике-горе лежит белоснежное вафельное полотенце и две тётеньки-акушерки вцепились в него с двух концов и раскачиваются, как обезьянки на лианах. И я плыву в темноте - медленно и важно. Здравствуй, свет! Здравствуй!
      В тот день родилось девять девчонок и мальчик. Нянечки говорили: это - к миру. Потому что к войне рождается больше мальчиков - верная примета. Мальчика назвали Виктором, что означает "победитель". Как девочек - не запомнила. А мне дали имя Ирина, что означает "мир и покой". В общем-то, зря. Сейчас объясню.
      Я с детства очень хотела, чтобы началась война. Чтобы совершить подвиг.
      Есть такие дети, у которых на лбу от рождения написано: этот будет самым умным. Или: лентяй из лентяев. Или: абсолютный музыкальный слух, сделайте его счастливым - отдайте быстрее в музыкальную школу. Или: самая лучшая жена в мире. Да много чего может быть написано на детских лбах. Наверное, в прошлых жизнях эти дети кем-нибудь таким уже были и сохранили в новой своей, ещё небольшой жизни прежние способности.
      Мой лоб был абсолютно чистым. Поэтому главным свойством моего характера была отзывчивость. На всё новое. Где-нибудь что-нибудь зазвенит - и я в ответ звеню. Девочка-колокольчик.
      Я хотела совершить подвиг не только из-за моей геройской мамы. Как говорится, время было такое. "Страшно было на войне?" - спрашивала я мамину подружку тётю Олю Корчак, которая во время Великой Отечественной была зенитчицей. "Очень, - отвечала она, попыхивая на нашей кухне папиросой "Беломор", только что отчитав лекцию по философии в том же пединституте, где работала мама. - Однажды просыпаюсь в землянке, а у меня на груди жаба. Во-о-от такая. Или однажды просыпаюсь, а на земляном полу мыши кружком встали - свадьбу играют! Я как закричу!" Книжки, фильмы и песни были в основном про героев. "Шёл отряд по берегу, шёл издалека, шёл под красным знаменем командир полка. Голова обвязана, кровь на рукаве…" Песня про красного командира Щорса была одним из первых музыкальных произведений, которые я выдалбливала на пианино "Вятка". А ещё мне очень нравился рабочий-революционер Николай Бабушкин, который прятал от полицейских свои революционные листовки в ножках стула. Высверлит дырочку - и туда листочек… Я представляла, сколько всякой мебели можно просверлить в нашем доме, чтобы туда что-нибудь такое опасное спрятать. Сердце моё замирало, когда я смотрела фильм про Николая Лазо, тоже революционера. Враги сожгли его в топке паровоза. А до этого пытали, а он представлялся сумасшедшим и якобы боли совсем не чувствовал. Если человек не чувствует боли, у него, когда ему под ногти иголкой тычут, зрачки не расширяются. Зрачки у Николая Лазо расширялись (на экране это было отчетливо видно), а он всё равно делал вид, что ему ну нисколечки не больно.
      И я хотела быть такой же стойкой, справедливой, жить на благо всех людей, носить в кармане револьвер и отдать жизнь во имя общего дела. Схватят меня враги и спросят: как зовут? А я гордо скажу: Зоя. В честь Зои Космодемьянской. Поведут босую вешать и тут же упадут, сражённые крепостью моего русского духа.
      Поэтому в куклы я не играла. Они грудой лежали в картонной коробке в шкафу. Одному бесполезному пупсу я даже пририсовала бороду. Зато у меня был арсенал оружия - всего двенадцать единиц: пистолеты (водяные и с огоньком на конце), два автомата и сабля.
      Но что делать, если для подвига не было никаких условий? Великая Октябрьская революция прошла давным-давно. Великая Отечественная война тоже. Просто так найти в своём дворе какого-нибудь бандита или вора, чтобы победить в неравном бою, было сложно.
      Во дворе из врагов были только пенсионеры. Вредные тётя Нина и дядя Миша. По фамилии Грязновы. Как только мы начинали бегать под их окнами и играть в прятки, они вырывались из своих квартир на первом этаже с криками: "Прекратите это безобразие! Родителям пожалуемся!" И тогда я предложила Олежке Балалаеву и Кольке Порубову вступить в общество по борьбе с пенсионерами.
      Главой нашей подпольной ячейки выбрали меня.
      Мы разработали план справедливой мести. На листочке изобразили наш дом и двор. Крестиком обозначили окна врагов. Синими стрелками нарисовали, как будем к ним подбираться. Красными - как отступать, чтобы не столкнуться с пенсионерами Грязновыми нос к носу. И спрятали карту в дыру, проделанную в большом камне, который непонятно как оказался во дворе нашего дома.
      И однажды - в последний летний день перед первым классом - мы наконец встали на тропу войны. Шли гуськом. У каждого в кулаке было по длинному пруту. Раз - и мы с Олежкой и Колькой прыгнули в неглубокие ямы под окнами, куда выходили оконца подвала. И как замолотим по подоконникам.
      На самом деле звук был так себе. Не громче, чем если бы по подоконнику лупил ливень. Но тут уж как получилось.
      Со счастливыми мордами мы прыснули от окон, красные стрелки будто горели под нашими ногами. Но не учли, что враг хитёр и находчив. Пенсионеры Грязновы рассредоточились и вышли нас ловить по двум направлениям, в том числе и по "безопасному". Причём туда отправилась тётя Нина. При виде меня в её глазах вскипел гнев.
      - Мальчишница! - завопила она. - А ещё из интеллигентной семьи! Ну, погоди! Мало не покажется!
      О нашем нападении родителям стало известно сразу же. Но ругать меня никто не собирался. Папа вообще был не по этой части. Папе уже было к шестидесяти годам, и чтобы он ругал свою дочь - подарок жизни? А мама сама во время войны - да, во время Великой Отечественной - прыгала с козырька подъезда; за это команда дворовых девчонок присудила ей имя Марины Расковой, прославленной "ночной ведьмы", особенно удачно лупившей фашистов на своём самолёте в тёмное время суток. Поэтому мама в принципе была не очень против отваги во дворе. Но!
      Но уважение к старшим было для неё превыше всего. Поэтому мама сказала: "Доченька, надо извиниться. А то нехорошо. Неприлично. Невежливо".
      Но с извинениями меня не торопили. Терпеливо ждали, когда созрею.
      Извиняться было противно. Я была уверена, что пенсионеры опять будут орать, стоит нам только пробежаться под окнами. А не бегать мы тоже не могли. Другого места нам не было.
      Олежку и Кольку в эти переживания я вообще не посвящала. Им всё это было до фонаря. Высокого-высокого, с мутным светом сквозь белые мухи - они уже вовсю летели и сыпали.
      Вскоре наш класс повели на экскурсию в бомбоубежище. Мы уши зажали, когда сирену включили, как при воздушной тревоге.
      А потом за стеклом витрины я увидела прямоугольный кусок теста. И на нём расплывчатые красные пятна в стройном порядке. Тётенька экскурсовод с любовью потыкала указкой в стекло витрины и сообщила: "Это спина девочки. Посмотрите, что бывает, если гулять во время ядерного взрыва в платье в горох".
      Девочка вышла погулять в платье почти как у меня (у меня были вишенки). Был летний солнечный день. И девочка не знала, что уже началась война. И где-то уже бабахнул взрыв. И тут же в её весёлое тело просочилась радиация. И где был чёрный горох, там у девочки заболело ужасно. И у девочки отвалилась половина спины. Неизвестно, как она дошла до дома. И где она сейчас, когда её половина спины в бомбоубежище, - неизвестно. Девочку было нестерпимо жаль. И мне дела не было, что её спина - из папье-маше… В задних рядах кого-то тихонько вырвало.
      Больше я не хотела войны. И подвига никакого не надо. Лишь бы девочки не выходили гулять во время ядерного взрыва.
      Я пришла домой и сказала маме:
      - Пошли извиняться.
      Люди нежные, у них есть спины. И они служат для того, чтобы носить платья в горох или рубашки в полоску. А не для того, чтобы лежать в бомбоубежище. И надо, чтобы всем от тебя было только хорошо. Потому что кому грохнуть ядерным взрывом, обязательно найдётся. Не сегодня, так завтра.
      Тётя Нина и дядя Миша вынесли мне большое блюдо зелёного винограда. Крупного, прозрачного, с кислинкой.

[в пампасы]