Залитые чернильными сумерками окна центра детского творчества отражали жёлтую люстру. На сдвинутых к стене стульях ёрзали ребята. У самой двери зала со сковородкой в руках стоял наготове Алька. Шла последняя предновогодняя репетиция.
      - Это я рассеянный с улицы Бассейной, - громко выкрикивал он, отзываясь на певучий голос Деда Мороза, пожилого артиста местного ТЮЗа.
      - Как, - во всю мощь своих связок басил Дед Мороз, - тот самый рассеянный с улицы Бассейной, который вместо шапки на ходу вдруг надел сковороду?.. Дети, вы узнаёте его?
      - Узнаём, - просунув в дверную щель белобрысую голову, передразнил его Женька.
      Артист оглянулся. Женька исчез. Целых полчаса прождал он Альку под дверью, пока тот путал валенки с перчатками, влезал вместо автобуса в фанерный ящик и, обнаруженный там Дедом Морозом, ни за что не хотел вылезать. Наконец, разобравшись во всей этой путанице, исполнив в финале поучительную песенку о рассеянном с улицы Бассейной, Алька освободился и выскользнул из зала.
      Женька знаками манил его из тёмного угла лестничной площадки, подмигивая и дурацки лыбясь.
      - Тебе чего?
      - Дело есть.
      - Какое дело?
      - Там… - Женька посмотрел вниз, в вестибюль, откуда проникал на площадку свет, - тебя ждут.
      - Кто ждёт?
      - Одна… - Женька замялся, - …девочка.
      Алька остолбенел.
      - Какая девочка?
      - Ты её знаешь, - перейдя на едва уловимый шёпот, продолжал Женька. - Такая маленькая. В хоре поёт. Ну знаешь ты… Её ещё у нас мышкой зовут.
      - Не помню, - признался Алька. - А зачем я ей нужен?
      - Хочет познакомиться. Придёшь?
      - Не знаю.
      Дверь в вестибюле задвигалась, впуская первых зрителей. Их ушастые шапки, мелькнув в пролёте лестницы, скрылись в раздевалке.
      - И что ей сказать? Мне дежурить надо.
      - А где?
      - В раздевалке.
      - Да нет… где?
      - Что где?.. А-а-а. Внизу у входа. Она будет ждать.
      И, прыгая через две ступеньки, Женька галопом помчался по лестнице.
      Из раздевалки потянулась в празднично убранные комнаты нарядно одетая детвора. Заиграл баян, и преувеличенно громко затараторила в микрофон массовик-затейница.
      Алька долго не покидал своего угла, дожидаясь конца репетиции, чтобы, затесавшись в толпу ребят, незаметно проскочить вестибюль: а вдруг она уже стоит там? Но все его страхи оказались напрасными. Он благополучно миновал выстуженный вестибюль, вкусно пахнувший занесённой с улицы морозной свежестью, и шмыгнул в танцевальный зал, который на время праздников был занят под костюмерную. С трудом отыскав свой костюм, Алька стал переодеваться. В зеркале, среди кишащей массы ребят, он разглядел свою рослую фигуру и голову в кудряшках. Один вид вьющихся волос причинял ему жестокие страдания. Как его только не дразнили - барашком, овечкой, ягнёночком. Как-то он зашёл в парикмахерскую и постригся наголо. Но скоро пожалел об этом: стриженой головы с огромными ушами он стеснялся ещё больше.
      Алька с любопытством подсматривал за собой в зеркало. Неужели он мог кому-то нравиться? Перевёл взгляд на соседа, не спеша застёгивавшего костюм Петрушки, и с завистью подумал: "Вот он может нравиться". Он и Альке нравился: и походкой, и манерами, и лицом, и тем, как держался с девчонками, как важничал перед ними. "А он чем-то похож на поросёнка, - Алька обратил внимание на крупный розоватый нос соседа. - И правда, самый настоящий поросёнок". Алька строже вгляделся в своё лицо, но кроме завитушек, не нашёл в нём ничего ужасного: ни оттопыренных ушей, ни длинного носа, ни веснушек; уши как уши, нос как нос. Ему вдруг захотелось увидеть девочку, про которую говорил Женька. Какая она? Похожа на Светлану или нет? И тут же чья-то рука щекотно коснулась Алькиного сердца, подержала его в ладони и вдруг сладостно сжала. Боль была такой знакомой, что Алька, ещё не видя, знал: в комнате появилась Светлана. Её присутствие он чувствовал сразу, как солнечное утро за опущенными шторами.
      - Ты чего уставился?
      Из зеркала на него смотрело ехидное лицо одноклассницы. Она показала ему язык и отвернулась, хихикая и что-то нашёптывая Светлане. Взгляды их встретились - и оба покраснели. С её появлением он снова ощущал себя прежним - кудрявым и неуклюжим. Из угла ему был виден только её затылок с белым бантом и золотыми колечками волос у шеи. Занеся руку за спину, Света пыталась отстёгнуть пуговицу на школьном платье. Пуговица была большая и никак не пролезала в петельку.
      - Ирка, расстегни, - толкнула она подружку. - Мама… ей всегда некогда, пришьёт что ни попадя, абы как…
      И Альке сразу представилось то утро. Ещё сонная, Света собирается в школу. За окном темно, верхний свет режет глаза. В смежной комнате спит отец, и мама, чтобы не разбудить его, разговаривает шёпотом. Звонко трезвонят за окном трамваи, у фонарных столбов в лужах света мельтешат нахохлившиеся прохожие. И тут мама обнаруживает, что у Светы на школьном платье не хватает пуговицы. Забыв о спящем муже, она принимается громко ругать дочь. "Как всегда, всё в последнюю минуту", - высказывает она ей, роясь в коробке и наспех пришивая первую попавшуюся пуговицу. "Неужели, - спрашивает себя Алька, - и у неё есть мама, как у меня? И она так же завтракает по утрам, а вечерами не хочет ложиться спать, капризничает, может соврать, а по субботам её моют в ванной и ворчат?"
      Шнуруя ботинки, Алька исподтишка подсматривал за девчонками, как они, привыкнув к толчее в детском ансамбле, не смущаясь переодеваются в костюмы снежинок с пышными голубыми пачками, и думал: почему у девчонок всё такое маленькое, прозрачное, гибкое и лёгкое? Какие же это таинственные существа. "Только не эта, - перевёл он взгляд на Ирку. - Ржёт как лошадь и всюду суёт свой нос".
      И тут он вспомнил о Женькиной "мышке". А может эта, Женькина, совсем такая же, как Светлана? Такая же лёгкая и бесплотная, какой казалась ему она? И Альке захотелось её увидеть: как смотрит, что скажет и как это бывает, когда нравишься ты. Может, она где-то здесь? Он отвернулся от зеркала и посмотрел в толпу. Волнуясь, вертели детей родители, защёлкивались кнопки, подшивались на скорую руку платья. Уже не было видно Светланы; исчезла и его одноклассница. В дверях отчаянно хлопал в ладоши режиссёр, поторапливая детей, гуськом бежавших мимо него на сцену. В зале гремела музыка, гаснул свет, вспыхивали прожектора и нарядная ёлка медленно кружилась, ворча мотором и причудливо озаряя огнями хоровод девочек-снежинок в осыпанных блёстками накрахмаленных платьицах.
      Из-за кулис Алька подглядывал в зал, не сводя со Светланы глаз.
      - Мышку высматриваешь? - услышал он над ухом Женькин шёпот.
      Алька вздрогнул и отшатнулся от занавеса.
      - Какую мышку?
      - Не ищи, она сегодня петь не будет - горло болит, - объяснил Женька. - А вон она. Кажется, на нас смотрит.
      - Никого я не вижу, - Алька пожал плечами и отвернулся.
      - Да вон… сюда глянь. Спрашивала, - сообщил Женька.
      - Что?
      - Ну… как ты…
      - И что ты сказал?
      - Сказал - нормально.
      Алька снова увидел Свету: вместе с другими снежинками она подняла руки и на цыпочках семенила вокруг ёлки. У него защемило в груди от ещё незнакомого тягостного чувства, даже плечи заныли.
      - А какая она, расскажи.
      - Ну, какая… - задумался Женька. - Тихая.
      Это Альке не понравилось. Тихая - всё равно что больная.
      - Если провожать будешь, смотри в оба, - предупредил Женька. - Тимка Клычков увидит, морду может набить.
      - За что?
      - А я знаю? Дура она, понимаешь. Известно ей, что тот драться полезет, - всё равно пристаёт, чтоб её провожали. Говорю ей: хочешь, отлуплю его так, что своих не узнает? Не хочет. А Тимка на всё способен - может и камень на голову сбросить, и тёмную сделать, и собак натравить. Как заметит, что с нею кто-то идёт… Давай я с вами пойду?
      - Куда? - опешил Алька.
      - Провожать.
      - Пошли!
      - А если что, - оживился Женька, - мы его так отдубасим…
      Он явно повеселел, даже схватил Альку за руку.
      - А хочешь, вообще не ходи, - предложил он. - Я скажу, что ты… заболел, а с ним я и сам справлюсь.
      Но тут Альку потащили на сцену, и он не успел ответить.

      Представление закончилось. Участники переоделись и вернулись в зал. Там уже горел свет. На сцене у фанерного домика с заляпанным белой краской циферблатом восседал баянист. По команде затейницы вокруг ёлки выстраивались первые пары. Взмывал, разлетаясь по паркету, серпантин.
      Карауля Светлану, Алька смотрелся в огромные ёлочные шары, в которых его лицо расплывалось в широкую жабью улыбку, и терзался от желания хоть одним глазком увидеть ту, что ждала его в вестибюле. Интересно, как ведут себя девчонки, которым ты нравишься? Может, случится вдруг такое, о чём он только смутно догадывается? Его мучило любопытство, и уже расхотелось, чтобы Женька провожал её вместе с ним.
      Наконец появилась Светлана. Она о чём-то шушукалась с подружкой, прыская от смеха и тычась ей в плечо. К ним сразу же присоединились девочки из балетного кружка. Вместе они чувствовали себя здесь главными, принцессами на балу, и снисходительно наблюдали за робеющими дилетантами.
      - Тебя Женька ищет, - небрежно сообщила Альке одноклассница Ирка.
      - Женька? - удивился он, будто и не догадывался, что тот его может искать.
      Алька незаметно проскользнул на сцену и спрятался в кулисах. "Никуда я не пойду, - решил он, - никуда!" Ему хорошо была видна ёлка и часть зала, где в окружении подружек веселилась Светлана. Затаившись в своём закутке, он собрался провести здесь весь вечер, наблюдая, как она будет кружиться по залу, и дожидаясь часа, когда, прячась за спинами прохожих, можно будет проводить её до дома.
      - Альку не видели? - услышал он Женькин голос.
      - Видели, - пропищал в ответ тоненький Иркин голосок.
      Не успел Алька шевельнуться, как Женька схватил его за плечо:
      - Ты что? Идёшь?
      - А ты?
      Женька замялся.
      - Мы же договорились.
      - Да ты не бойся… Может, Тимоха и не привяжется.
      - Я и не боюсь, - обиделся Алька. - Где эта…
      - И не боись, и не жди, пока она сама в драку полезет. Там она.
      - Нашёл? - язвительно спросила Ирка. - Как, вы уже уходите?
      В паре со Светланой стоял хорошенький мальчик, похожий на розового поросёнка. Он был тоже балетный. Они улыбались, разговаривая и держась за руки. И Альке захотелось вдруг крикнуть, что да, он уходит, чтобы не видеть, как они будут важничать перед всеми, делая вид, что танцуют лучше всех, а он, Алька, не умеет и не хочет учиться, и всё равно он их лучше.
      Баянист заиграл вальс. Алька попятился к стене, уступая место танцующим, и балетные закружились вокруг ёлки. На Светлане было небесно-голубое, в горошек, платье, из которого золотистым одуванчиком сияла её смешливая головка на тонкой шее. Алька с завистью смотрел, как уверенно "поросёнок" кружит её по залу, как она щурится, кокетливо отворачиваясь от него, как смеётся, поймав Алькин взгляд, и, увлекаемая партнёром, уносится всё дальше. Захолонувшее сердце тыкалось в горло, мешая Альке дышать, а когда танец закончился, словно пущенное из лука, стрельнуло в голову, толкнув его к Светлане.
      - Ты куда? - бросился за ним Женька.
      Уши у Альки горели, руки застыли как лёд.
      - Можно пригласить? - налетел он на Светлану.
      - Можно, - пролепетала она.
      Ничего не случилось - не рухнул потолок, не схватился за животики злорадствующий зал, Светлана не испарилась и даже не очень удивилась. Покорно положила ему на плечо руку, и он запросто, будто это была не Светлана, а сестра или мама, обнял её за талию, и они закружились по залу, сбиваясь с такта, едва поспевая за музыкой. Он наступал ей на ноги, стараясь не замечать, как она ойкает и морщится от боли, и тащил, тащил за собой по крутящемуся словно карусель залу.
      - Спасибо, - с облегчением выговорил он, когда музыка кончилась, - ты хорошо танцуешь.
      - Чего нельзя сказать о тебе.
      - Ну-у, это мы ещё посмотрим. Привет! - небрежно бросил он, оставляя её одну посреди зала. Как она будет сейчас потешаться над ним… А завтра Ирка разнесёт по всей школе…
      Алька с ходу врезался в образовавшуюся в дверях пробку. Ему было уже всё равно - посмеются над ним или нет, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Почувствовав за спиной Женькино дыхание, вспомнил, зачем тот его искал.
      - Где она?
      - Там, у входа.
      "Мышка" оказалась обаятельной девочкой с выпущенными из-под платка тяжёлыми косами и пухлым личиком. Уже одетая, она, пряча глаза, ждала его у дверей и будто не замечала. Но Алька узнал её сразу. Вернувшись из раздевалки, буркнул ей своё имя, узнал, что её зовут Олей, и они вышли на улицу.
      Густой мокрый снег обильно белил тёмно-фиолетовые сумерки. Остался позади и вскоре исчез из виду центр детского творчества, а они всё шли молча, не решаясь взглянуть друг на друга. Краем глаза Алька посматривал на шагавшую рядом Олю - искал, что бы ему могло в ней понравиться. И когда наконец нашёл, успокоился: такая же девчонка, как и Света.
      - Ты откуда Женьку знаешь? - уже по-свойски, без неприязни заговорил он.
      - А он у нас в хоре поёт.
      - Кто? Женька?
      - Руслан Николаевич говорит, что из него может солист выйти.
      Оля отвечала охотно, с обожанием глядя на Альку. Её пухленькое личико хорошело у него на глазах.
      - И давно?
      - Уже месяц. - И она принялась подробно расписывать, как Руслан Николаевич открыл в Женьке талант. Её рассказ ошеломил Альку: он и не подозревал, что у Женьки могли быть от него тайны.
      - А ты не хочешь у нас петь? - робко заикнулась она. - Руслан Николаевич тебя обязательно примет. Он всех принимает.
      - Нет, - замотал головой Алька, - это не моё.
      - А мне кажется, ты способный.
      С нею было легко, и он не жалел, что пошёл её провожать. Главное, он не чувствовал себя перед нею глупым и неуклюжим и совсем не стыдился своих кудрей.
      Снег усилился. Залеплял глаза, лез под шарф и за воротник пальто. Они вымокли и продрогли.
      - Ты где живёшь? - спросил Алька, и они повернули к Олиному дому.
      - Это моё окно, - показала она варежкой на оранжевое зарево в угловом окне дома: настольная лампа, выставленная на подоконник, ярко освещала плотную оранжевую штору.
      - Маме свет мешает, она болеет.
      Рядом с лампой, широко развалив в обе стороны гладкие мясистые стебли, зеленело алоэ.
      - Ты завтра придёшь?
      Алька кивнул.
      - А гулять мы пойдём?
      Оля стояла совсем близко и, приподняв голову, умоляюще смотрела на него.
      - А что ты шепчешь? - раздражённо спросил Алька.
      На глазах у неё выступили слёзы.
      - Тебе со мной неинтересно?
      - Интересно, - соврал он и кивнул на цветок: - Это что?
      - Столетник, от всех болезней. Надо только отломать, разодрать и приложить к больному месту - всё тут же пройдёт. Если у тебя заболит что-нибудь, ты скажи, я принесу.
      - Ладно, я пойду.
      - До свиданья.
      Оля осторожно, точно больную, вынула из мокрой варежки руку и протянула Альке. Он взял её ледяную ладонь, придержав в своей, чтоб не подумала, будто ему это неприятно. Она стёрла с ресниц слёзы и помахала ему варежкой.
      Весь обратный путь он бежал, надеясь успеть к окончанию вечера и хоть издали увидеть Светлану. Запыхался, едва передвигал ноги - и всё-таки опоздал.
      Этой ночью Алька долго не мог заснуть. Рука, которой он, прощаясь, коснулся Оли, одеревенела и ныла, казалась чужой. Он прищемил её матрасом, вдавил в тугие пружины, потом сунул под подушку. Хотел растереть, но боялся прикоснуться. Рука и без того горела, чесалась, жгла и, что бы он ни делал, всё больше мертвела. Он бросился в ванную, подставил её под ледяную воду и тёр с мылом до тех пор, пока зуд не прекратился. И всё-таки, засыпая, он всё ещё ощущал возле себя её холодную мёртвую тяжесть.
      На следующий день, когда представление закончилось, Алька, воровато оглядываясь - не ждёт ли его у ворот Оля, побрёл домой.
      На перекрёстке тесным кружком стояли девчонки из балетной группы. Едва он поравнялся с ними, его окликнули. Алька поднял голову - это была Светлана. За нею жалко кривилось пухленькое личико Оли. Света стояла так близко, что лицо её мутным пятном расплывалось у него перед глазами. Впервые он открыто смотрел в него и слеп от нежности.
      - Значит… на два фронта?.. - краснея от обиды, спросила она.
      Любопытные глаза подружек насмешливо изучали его в ожидании ответа. Он чувствовал, как они демонстративно обходят его, - одна, другая… и Светланы не стало. Только бледно горел одинокий фонарь - и свет его, будто съёжившись, поблек на морозе.

[в пампасы]