Маленький тихий городок Алмонте… Мы переехали туда, когда мне было восемь лет. Переехали не потому, что так было нужно. А потому, что так захотела мама. Местечко, которое мама назвала городом осени, казалось, ничего особенного из себя не представляет. Но когда мы впервые посетили Алмонте проездом, мама всё время вертела головой, как ребёнок, и восторгалась то старенькой заброшенной электростанцией, то поскрипывавшим на цепи у въезда в город ржавым металлическим флажком с потускневшей надписью "Добро пожаловать", то узкими, какими-то совсем уж несовременными улицами…
      Помню, отец ещё долго возмущался, приводя всевозможные, весомые с его точки зрения, аргументы: далеко добираться до работы, бензин, километраж - время и деньги, да и скучно жить в таком захолустье. А мама настаивала:
      - Это мой город. Я хочу здесь жить.
      Мама у нас упрямая. Сам я тогда точно не знал, упряма ли мама на самом деле, но отец часто любил повторять:
      - Приходится констатировать факт: мама так упряма, что меня следует наградить медалью "За многотерпение".
      Мама отшучивалась:
      - У тебя и так уже места, свободного от медалей, на груди не осталось. - И добавляла: - Но если мы переедем в Алмонте, я награжу тебя ещё одной, "За многопонимание".
      И мы переехали.
      Довольно скоро отец и мы с братом привыкли к тамошней жизни. Привыкли к столетним домам, к причудливым старомодным вывескам у входа в магазины, к крутым, покрытым сплошь яблоневыми садами, берегам реки. Привыкли и постепенно перестали замечать. Мама тоже по-своему привыкла. Она любила бродить по узким улочкам города или сидеть подолгу у реки, глядя в никуда. А по вечерам мы пили чай и играли в лото. Я очень любил играть в лото, особенно выигрывать. Отец время от времени поглядывал на телевизор, нервно подёргивая под столом ногой. Ещё бы - в это время шёл футбол или хоккей. Мама почти всегда проигрывала и говорила, что всё в жизни уже выиграла, поэтому ей больше не положено.
      Так мы и жили. Летом по воскресеньям рано утром мама ездила на местный рынок за овощами и фруктами. Мы с нетерпением её поджидали в сладком предвкушении отведать свежей клубники или земляники со сметаной.
      В один из таких воскресных дней мама по своему обыкновению отправилась на рынок. Её почему-то долго не было, и мы уже начали волноваться. Отец волновался молча. Он всегда волновался молча. Только часто смотрел на часы и сдвигал брови так, будто у него болела голова. Но вот хлопнула входная дверь, послышалась знакомая возня в прихожей, и мы поспешили навстречу. Мама казалась немного взволнованной. Она суетливо раскладывала покупки по полкам холодильника и кухонных стеллажей, снова и снова ныряя руками в корзинки и пакеты. В ней чувствовалось напряжённое ожидание вопроса.
      - Ну что наконец? – не выдержал отец. - Ты чего так долго? Мы волновались. Санька плакал.
      Санька – мой младший брат. Тогда он был совсем крохой и всегда плакал, если родители где-нибудь задерживались.
      Осчастливленная долгожданным вопросом, мама бросилась отцу на шею, - он даже слегка оторопел от неожиданности.
      - Сейчас мы поедем! Я покажу! Это секрет! – тарахтела она быстро и бессвязно.
      - Куда? Зачем? Лично я никуда не поеду. Я пылесосить собирался…
      - А я поеду! И я! И я! Поехали, мама! – наперебой кричали мы с Санькой.
      Под напором нашего несносного верещания и маминых уговоров отец быстро сдался, и мы, погрузишись в машину, которую за её белый цвет отец любовно называл "невестушкой", тронулись в путь. Путь наш оказался совсем недлинным. На одной из уже знакомых нам улочек города мы припарковались и дальше двинулись пешком. Мама с видом знатока шла впереди, указывая нам дорогу. Мы с братом вприпрыжку бежали за ней, а отец лениво плёлся следом.
      - Мы пришли! – торжественно объявила мама, остановившись на углу заброшенного деревянного дома.
      - Ну и что? Куда пришли? – оглядывался вокруг отец.
      - Протри глаза. Читай.
      У дороги стоял указатель с короткой надписью "ул. Надежд". В первый момент ни отец, ни мы с Санькой не поняли, - при чём здесь эта надпись. Потом отец сказал:
      - Хм, странно. Улица Надежд. Первый раз встречаю такое название улицы.
      Тогда, еще ребёнком, я не раз замечал, что взрослые всегда говорят "странно", если им что-то непонятно. Вот и маму отец называл странной. Он просто не знал, что она – волшебница. А я это знал. Санька, наверное, тоже знал. Но тогда, совершенно не понимая, зачем мы остановились, брат сделал серьёзное лицо, наморщил лобик, подражая отцу, и картаво повторил:
      - Хм, стлянно.
      Впрочем, ему и так было хорошо - папа и мама рядом, и все мы куда-то целенаправленно идём. А я стал приставать к родителям с расспросами: что эта надпись означает, и зачем мы здесь.
      - Сейчас мы пойдём по этой улице, - объясняла мама, - и когда дойдём до конца, произойдёт чудо.
      - Какое чудо? – не отставал я.
      - Увидишь.
      Улочка была длинной и извилистой. От нетерпения увидеть обещанное чудо я всё время забегал вперёд, а потом останавливался и ждал остальных. Поглощённый стремлением как можно скорее добраться до того самого места, где должно произойти чудо, и потому не питая большого интереса ко всему остальному, я только бессознательно выхватывал любопытным и жадным взглядом то, что попадалось на пути: какое-нибудь особенно широкое и ветвистое дерево, на которое было бы здорово взобраться и ощутить себя сильным и смелым; большой черный с блестяшками мотоцикл; роскошную гроздь ранних черешен, казалось, так и просившую, чтобы её кто-то сорвал… Знак "Проезда нет"… Что это? Как выяснилось, улица вела в тупик. В конце показался высокий дом из крупного камня с множеством окон и широким балконом на подпорках. Помню, моё внимание привлёк навесной замок на огромной тяжелой двери. Я тогда ещё подумал, что теперь таких дверей и замков уже не бывает. И что ключ от такого большого замка, наверное, очень неудобно носить, а в карман он не поместился бы.
      - Ну что, всё? Погуляли и домой? – засуетился обрадованный концом путешествия отец. - Да и ветер подымается. Прохладно что-то.
      Отец был прав. Нежное безоблачное утро незаметно перешло в пасмурный полдень. Подымался, всё больше усиливаясь, порывистый ветер.
      - Смотрите! Смотрите! - мамин голос почти зaтерялся в оглушительном порыве ветра.
      Всё произошло так быстро, что трудно было разобрать, - отчего вдруг распахнулись окна и балконные двери дома. Оттуда вылетело множество голубых мотыльков. Среди них – большие (казалось, именно они делают ветер воздушными и будто слегка замедленными взмахами своих крылышек) и совсем маленькие. Сказочное нежно-голубое мотыльковое облако всё больше приближалось к нам и вот уже парило над нашими головами, теряя очертания и делаясь полупрозрачным.
      - Что это, мама? - с замиранием духа прошептал я.
      - Это наши надежды. Они вселяются в наши души и делают нас сильными.
      Облако становилось всё прозрачнее и наконец совсем растворилось.
      - Теперь я сильный? Скажи, мама, - я сильный?
      - Ты сильный, сынок. Теперь никакие беды и невзгоды тебе не страшны. Ты – сильный.
      - И Санька сильный? И папа? И ты?
      - Да, сынок. И Санька, и папа, и я.
      Много лет прошло с тех пор. Родители и сейчас живут в Алмонте. Мы с Санькой изредка навещаем их. Каждый раз, когда мне приходится бывать там, я стараюсь специально проехать мимо странного указателя "ул. Надежд". И снова, в который раз, вспоминаю шумную и непоседливую маму и степенного, немного медлительного отца, от которого всегда исходило чувство силы и молчаливой уверенности, вспоминаю их ещё совсем молодыми; вижу изумлённые, широко открытые глаза белокурого курносого Саньки, распахнутые окна старого дома и парящее над нами нежно-голубое облако наших надежд.

[в пампасы]