Нормальные люди едут летом на юг. А наши родители везут нас на север - в маленький посёлок, где у нас есть дом.
      Когда мы отправлялись туда первый раз, папа сказал, что прибудем на место утром. Я тогда был ещё мелкий и боялся проспать - как бы случайно меня не забыли на верхней полке. От волнения долго не мог уснуть.
      Едва задремал - слышу какой-то треск и грохот. Я испугался, что произошла железнодорожная катастрофа, но оказалось, это папа неудачно спустился со своей полки. Спрашиваю у папы:
      - Мы уже приехали?
      - Только отъехали, - говорит он. - Спи давай.
      Я закрыл глаза, повертелся с боку на бок и ненадолго уснул.
      Во второй раз проснулся от тишины. Поезд стоял. Смотрю - папина полка пустая. "Ну всё! - думаю. - Меня забыли!" А когда свесился вниз, увидел, что мама с сестрой тоже проспали прибытие.
      - Мама! - кричу я на весь вагон. - Мы проспали!
      По счастью, мама меня не услышала. Только сестра из-под простыни говорит:
      - Сумасшедший, сейчас два часа ночи. Дай поспать спокойно.
      Я вздохнул и заставил себя опять заснуть. Но вскоре почувствовал, что сна ни в одном глазу.
      За окном мелькали дремучие густые ели; потом деревья кончились, появилась и пропала платформа с зевающим человеком в коричневой кепке.
      На боковой полке старушка в велосипедных рейтузах читала книгу. А наша семья дрыхла как ни в чём не бывало. Я спросил у соседки:
      - Скажите, пожалуйста, уже утро?
      - Ни в коем случае, - прошептала старушка и приложила палец к губам.
      "Как же тогда ночь отличать от утра, если уже сейчас светло словно днём?" - думаю я. Но делать было нечего - я прогулялся до туалета и снова улёгся.
      Только заснуть на этот раз не удалось. Ярко-красный солнечный диск гнался за поездом и уже почти его догнал. Лучи проникали в вагон, скользили по папиному лицу и по потолку, а на поворотах били мне в глаза.
      Про белые ночи я слышал и раньше. Но оказалось, никакой ночи нет вообще. Какая же это ночь, если спать совсем не хочется? А ведь мы ещё не доехали до полярного круга.
      Я попытался представить, что творится там, в неизведанных ледяных краях. Потом вообразил себя на полюсе. Чтобы вспомнить уроки географии, пришлось сильно поработать головой. Но вспомнил немного - от напряжения устал, а от усталости сразу уснул. Да так крепко, что вся семья меня потом в шесть рук будила, добудиться не могла.

Чтобы не дать северному солнцу себя обмануть, с первого дачного дня я решил жить по часам. Улёгся ровно в одиннадцать, не дожидаясь темноты.
      Закрыл глаза и вдруг слышу за дверью: вжик, вжик. Кто-то нож точит.
      Я сплю на веранде. Моя дверь выходит на задний двор. Раньше там был огород, на нём сажали картошку. Теперь сажать её некому и на огороде растёт трава. У нас она ещё не такая высокая, как на соседнем заброшенном участке, но всё равно косить надо. Иначе двор превратится в дикий лес.
      Конечно, это произойдёт не сразу. Чтобы выросли ёлки и берёзы, нужно много лет. А вот ивы уже появляются. Мы их скашиваем и вырываем с корнем, но они снова отрастают. В таких диких зарослях могут найти убежище даже бездомные бродяги.
      А может быть, они уже и сейчас здесь прячутся? Ведь кто-то же точит за дверью нож.
      Что если он точит нож специально для меня? Сейчас наточит и ворвётся, выдернув хилый дверной крючок. Хотя я нарочно загнул крючок молотком, чтобы он не болтался, несколько бандитов легко его разогнут.
      Правда, тот, кто за дверью, точит оружие молча. Значит, ему не с кем разговаривать.
      Мы один на один. На его стороне нож, а на моей только то, что я всё знаю и готов к нападению.
      И я, чтобы отпугнуть бандита, громко сказал хриплым взрослым голосом:
      - Кто там точит нож? Уходи отсюда!
      Но бандит лишь рассмеялся в ответ.
      Его смех прозвучал вызовом. "Это уж слишком", - думаю я. В углу стоял старый спортивный арбалет с деревянным прикладом. Сломанный, конечно. Но я положил арбалет на плечо и распахнул ногой дверь.
      - Убью! - кричу я и уже вижу, что кричу зря: внизу, воткнув косовище в щель на ступеньке, стоит папа и точит бруском лезвие старой косы.
      - Собираюсь немного покосить, - говорит он.
      - Так ведь уже ночь, - не успев перестроиться, отвечаю я хриплым угрюмым басом.
      - Светло ведь. А днём другие дела.
      Папа бредёт в глубь участка, к малиннику, в серые сумерки, и там начинает косить серебристую траву. Клевер и осоку, и тимофеевку, и дикую белую ромашку. Но больше всего там обыкновенной травы-муравы.

Когда-то вокруг дома был огород. От него осталась заросшая грядка с клубникой. Мы с сестрой каждый день находим среди сорняков несколько ягод. Они не такие уж и мелкие, потому что клубника не успела ещё одичать. Попадаются даже сладкие. Таких могло быть больше, но сестра слишком торопится и собирает неспелыми. Поэтому мне тоже приходится брать зелёные. Как-то раз я попытался уговорить её денёк переждать, дать ягодам созреть, но она сказала:
      - Во-первых, наука выяснила, что клубника - не ягода.
      - А что же она такое? - спросил я.
      - Разросшееся цветоложе. Во-вторых, её неверно называть клубникой. На самом деле это садовая земляника. В-третьих, если садовую землянику не будем есть мы, её сожрут другие. Разве ты не видел, что почти каждая ягода надкусана?
      - Не ягода, а цветоложе, - отомстил я сестре, но спорить не стал: на многих клубничинах и в самом деле имелись погрызы.
      - И кто же, по-твоему, этот поедатель?
      - Им может быть кто угодно, - сказала сестра. - Во-первых, слизни и другие улитки, которых тут из-за сырости великое множество. Во-вторых, муравьи. В-третьих, дрозды и другие птицы, включая голубей. Насекомые медведки. Ёжики, которые приходят из леса.
      - Всех перебрала. Странно, что ты ещё лягушек не обвинила.
      - Лягушки и жабы не могут поедать клубнику. У них нет для этого зубов.
      - У птиц тоже нет зубов, а им, по-твоему, это нисколько не мешает.
      - У лягушек вообще особая пищеварительная система. Лягушки и жабы приклеивают добычу языком, а проталкивают в пищевод глазами.
      - Что же ей мешает протолкнуть глазами ягоду? - спросил я. - Чем ягода хуже комара?
      - И всё равно я права, - отрезала сестра, поджав губы.
      Когда она так говорит, во мне просыпается ярость. Потому что доказать ей теперь ничего нельзя: что бы ты ни сказал, она не станет слушать. Но потакать такому поведению не стоит, иначе она станет слишком много о себе воображать. Поэтому я сказал:
      - Нарочно просижу ночь возле грядки и увижу, кто поедает наши разросшиеся цветоложа. Докажу тебе.
      - Не докажешь, - сказала сестра. - Проспишь.
      Это был явный вызов. Теперь хочешь не хочешь придётся выполнять обещание.
      Дело осложнялось тем, что я не очень-то люблю темноту. "Может быть, всё станет ясно ещё до полуночи и я успею выспаться", - успокаивал я себя.
      После ужина я попытался взять на кухне стул.
      - Зачем тебе стул? - ревниво спросила мама, словно стул был ей как сын, а я мог его обидеть.
      - Хочу перед сном посидеть немного на свежем воздухе.
      - Так поздно?!
      - У меня бессонница, - соврал я. - Может быть, я не только вечер, но и ночь проведу на природе.
      - Вряд ли тебе это удастся, - сказала мама. - Комары не дадут. В любом случае хороший стул я не позволю выносить из дома. Там есть пенёчки, вот на них и сиди.
      - Тогда дай мне средство от комаров.
      - Кончилось. Могу намазать тебя гвоздичным одеколоном, только он, скорее всего, не поможет.
      Я согласился на одеколон и на пеньки тоже. Из двух чурбаков и широкой плахи соорудил шаткое сиденье, выпросил у мамы бутерброд с сыром и приступил к наблюдениям.
      Сперва ничего не происходило. Даже комары не летали. Возможно, подействовал одеколон. Или насекомые засмотрелись на закат. Хотя смотреть вроде бы особенно не на что: сначала солнце скользит вдоль зубчатого края леса на север, потом вдруг оно уже отрезано наполовину, но всё катится и катится дальше, вместо того чтобы нырять в глубину. И даже когда жёлтый диск исчезает совсем, долго ещё светло.
      Или просто глаза привыкают, а на самом деле всё же темнеет?
      Так или иначе, комары решили - пора.
      Пока я от них отбивался, было не до клубники. Уже в густых сумерках я спохватился, что не выбрал объект для наблюдений, и поскорее отыскал две спелые, ещё не найденные сестрой ягоды. Одну отправил в рот, а вокруг другой вырвал всю траву, чтобы поедатель не смог от меня спрятаться.
      Закончив работу, я осмотрелся. И в сумерках мне стала мерещиться всякая ерунда.
      Сначала показалось, будто из-за сарая кто-то выглядывает. Наш сарай стоит спиной к соседскому, и между ними - тёмная щель, в которой удобно прятаться. В прошлом году там сидела сестра, когда на меня обиделась. А если смогла спрятаться сестра, то и кто угодно может. Не сестра, не брат и даже не человек. Зверь или другое чудовище.
      Спрятаться-то оно спряталось, а хвост наружу торчит. Кажется даже, что шевелится. Толстый чёрный хвост, гладкий, похожий на крысиный, только в сто раз толще. Значит, и сама крыса в сто раз больше. Правда, в тёмном проходе не видно никакого тела, но оно могло притаиться за углом. И это вовсе не обязательно крыса. Хвост может быть и не хвостом, а, например, чьим-то щупальцем. Какой-нибудь сухопутный осьминог приполз из леса и ждёт теперь удобного случая, чтобы задушить меня, а потом и всю нашу семью.
      Конечно, я знаю, что в лесу не водятся осьминоги. Но знаю и то, что животный мир планеты до сих пор недостаточно изучен. И сестра тоже так считает. Так что я вполне могу стать первооткрывателем нового вида. Если его представитель не задушит меня раньше.
      Однако чудовище не торопилось. Даже щупальце больше не дёргалось.
      На всякий случай я отыскал рядом в куче дров подходящую дубину. Какое-никакое, а всё оружие.
      Едва я поднял дубинку, из-под неё выскочила здоровенная пятнистая лягушка. От неожиданности я вздрогнул, лавка подо мной развалилась и я упал на землю возле самого щупальца.
      Снизу оно выглядело по-другому. Хвост чудовища оказался электрическим кабелем в резиновой изоляции.
      Чтобы он меня больше не отвлекал, я закинул его подальше за сарай и вернулся посмотреть, что там поделывает лягушка. Хорошо бы она слопала часть комаров, окружавших меня плотной тучей. Но вместо того чтобы лакомиться своей традиционной пищей, лягва сидела на грядке и грызла ягоду!
      Вернее, грызть она не могла - ведь у лягушки нет зубов. Она откусывала. Или слизывала - неважно, как это назвать.
      Теперь можно было идти спать. Но уходить не хотелось. Полночь уже прошла. Через пару часов начнёт светать. А пока ещё очень темно. Комары куда-то попрятались - никто больше не жужжал над ухом. Только где-то на другом конце посёлка трещал мотоцикл.
      Мне почему-то нравится по ночам слушать треск мотоцикла. Лежать в тёплой постели и слышать сквозь сон: кто-то куда-то едет.
      Слышал я и как проплывает по реке теплоход, хотя до реки больше километра. Его машины ритмично работали, на палубе играла музыка. По-моему, мне эта музыка доставляла больше удовольствия, чем пассажирам. Расстояние её приглушало.
      Я слушал музыку, дышал свежим воздухом и жалел только о том, что ёжик так и не пришёл из леса.
     
      Сестра мне, конечно, не поверила. Сказала, что лягушка наверняка лакомилась слизняком, который сидел на клубничине, а на ягоды ей наплевать. Может, и так. Но разве дело в этом?

[в пампасы] [окончание]