Аня Фатуллаева в нашем классе самая тихая была. Как же не быть тихой: у неё пять братьев, папа и дедушка. Патриархат. И традиции - почти с прошлого века. Правда, паранджу в школу уже можно не надевать. У них в парандже только бабушка ходит - и правильно: она похожа на Яман-апа, узбекский вариант Бабы-Яги. Зато папа, дедушка и все пять братьев (даже младший, которому вообще три года, мурашка!) следят, чтобы у Аньки под школьной формой шаровары - обязательно! Мне шаровары нравятся - узорчатые такие. Но Анька стесняется. Перед школой она забегает ко мне, снимает шаровары и надевает чулки с поясом. Колготок тогда ещё на нашей территории - ёк, то есть нету.
      Нет, шаровары куда удобнее пояса. Я бы носила. Оригинально. Всем назло. И не перекручиваются, как эти чёртовы чулки в резиночку, Яман-апа!
      Я не хочу быть как все. Аня хочет быть как все. Поэтому у нас дома на вешалке есть специальный "Анькин крючок", на который даже мой папа не смеет закинуть свою военную фуражку, которую он обыкновенно притыкивает куда попало. До занятий Аня вешает шаровары на крючок, после занятий снимает - и топает в свой узбекский дворик. Там виноград, там дастархан под виноградом, там собака-алабай, большая, пастушья - Аньку пасёт.
      - Папа, поедем в Бухару на базар! - подъезжаю я. - Купишь мне шаровары, я к Аньке в гости пойду тогда.
      Папа обещает.
      Ну так вот: эта тихая Анька однажды притащила в школу полный портфель саранчи.
      Я обзавидовалась.
      - Аня, Анечка, а на каком уроке выпускать будем? Давай на математике, а то я к контрольной не готова.
      - Зачем на уроке? - удивляется Фатуллаева. - Я шла через парк, а там - саранча тутовник обсела. Саранча на тутовнике - плохо, на уроке - тоже плохо.
      Тутовник - если кто не знает - это шелковица. Если кто не знает, что такое шелковица, то я с ним и говорить не хочу.
      Значит, маленькое облачко саранчи обсело парковый тутовник, а тихая Аня пожалела деревце и всю саранчу с него обобрала. Потом подумала, что у неё во дворе, в хозяйстве куры и цесарки, которые съедят, съедят! Не пропадать же добру. Набила живой саранчой портфель и притащила в школу. А тетрадки-учебники под мышкой принесла.
      "Куры-цесарки голодными не останутся, - здраво рассудила я. - А вот двойка по математике мне совсем не улыбается…"
      То есть двойка по математике мне как раз улыбалась. Всеми зубами - как Яман-апа.
      Поэтому как только математичка написала на доске "Контрольная ра…", я щёлкнула замком Анькиного портфеля и выпустила в класс голодную саранчу.
      А! У! О!
      Саранча - это такой кузнечик с трещащими крыльями. Как затрещала! Тр-р! Как разлетелась! Фр-р! Девчонки сразу стали в обморок падать - лучше в обмороке лежать, чем писать контрольную. Мальчишки принялись за этим "фр-р! тр-р!" гоняться. Им тоже контрольная ни к чему. Математичка орёт, как голодная курица:
      - Ко-о? Ко-о?
      Это в переводе означает: "Кто-о? Кто-о?"
      Анька трясётся, я ликую.
      Тут в класс директор - шасть! Директор у нас жёсткий человек был - чисто тебе последний эмир бухарский Саид Алимхан.
      Обвёл всех тиранским своим взглядом и как рявкнет тиранским своим голосом:
      - Кто?
      От этого взгляда-голоса саранча попадала на пол и сначала притворилась мёртвой, а потом и вправду сдохла.
      Чувствую, Анька меня сейчас сдаст без дальнейших пыток, потому как она не Мальчиш-Кибальчиш, нет. И гореть мне синим пламенем, и не поедем мы с папой в Бухару, и не купим на восточном базаре узорчатые шаровары.
      И тут в классе - как Тимур из сказки "Тимур и Зухра", как Фархад из сказки "Фархад и Ширин", как народный герой Ходжа Насреддин - в тот самый момент, когда спасения нет, объявился герой нашей школы и шербет моего сердца: Равшан Хасанович.
      Приложил руку к груди и принялся объяснять Саиду Алимхану, что это он - он, наш герой! - принёс саранчу в школу для наглядности, но недоглядел. Потом учитель перешёл на узбекский и, очевидно, предложил эмиру выкуп, потому как директор удалился с Равшаном Хасановичем под сень учительской и…
      Прозвенел звонок.
      Анька смела саранчу веничком в кучку, причём мстительно отвергла мою помощь, и во что-то весь этот дохлый куриный корм запаковала.
      Анька не хотела со мной разговаривать, а мне хоть бы что! Ничего, всё равно придёт за шароварами. А я не отдам! Пока не помирится.
      Посмеиваясь про себя, я собралась домой. Мне казалось, что вид у меня вполне невинный. Зря казалось. В коридоре мне преградил путь Равшан Хасанович.
      - Ты! - сказал он.
      - Черепашка, - сказала я.
      И предъявила ему черепашку из кармана форменного фартука.
      - Мальчишки во дворе мучили. Мы с папой отобрали. Это вам. Вернуть в природу.
      Мой герой принял подношение, но был непреклонен.
      - Математика, - сказал он.
      И запер меня на полтора часа в химическом кабинете, где пахло купоросом и не было никаких животных, даже мух.
      Со мною вместе были заперты две чистых тетрадки в клеточку, две ручки, две чернильницы… Да, да, тогда ещё были чернильницы!
      Словом, две тетрадки, две ручки, две чернильницы и два очиненных карандаша - всего по два, чтобы я не смогла набрехать, что тетрадку ветром унесло в окно, ручка сломалась, а чернила высохли.
      И учебник математики - один.
      От скуки через полтора часа я выучила столько правил и перерешала столько задач, что сделалась неустрашимой и неуязвимой.
      По контрольной я получила пятёрку, и папа взял меня на базар в Бухару и купил шаровары. Анька Фатуллаева меня простила и пригласила в гости. Её патриархат был очень доволен скромностью русской подруги. Мне подарили птенца цесарки.
      Я хотела передарить её Равшану Хасановичу, но он сказал, что цесарки в пустыне не живут.
      Так что правнучки этой цесарки до сих пор живут у меня и несутся как заводные.
      Можете мне не верить.

[начало] [в пампасы] [окончание]