Во время бомбёжки бабушка стояла на посту с винтовкой за плечами и со свистком в руке. Маленькая росточком, но очень полная, она как колобок выкатывалась на пост, регулируя поток запоздавших в укрытие и подбадривая отставших тонкой трелью свистка.
      Зинаиду Ильиничну соседи любили за доброту и умение советом или нужным словом подбодрить человека. А мы в ней просто души не чаяли. В девичестве она была Юсуповой (своими корнями втайне очень гордилась), и восточный отблеск придавал её облику особый колорит.
      Весь подьезд помнил историю с Иваном, тринадцатилетним подростком, год назад въехавшим в дом вместе с больной матерью и полуслепой бабушкой. За свою короткую жизнь он успел побывать в колонии за воровство. В подъезде звучал его отборный мат, он демонстративно курил и уже начинал выпивать. С согласия матери, бабушка взялась устроить Ивана на подработку в театр юного зрителя. Полгода она буквально за руку водила его на спектакли, горячо обсуждала с ним полученные впечатления, просила описать свои ощущения и эмоции. Потом, шаг за шагом, научила работать над собой с помощью дневника. Результат превзошёл все ожидания. Ванечка, как называла его бабушка, обладая замечательной памятью и абсолютным слухом, оказался одарён и артистическим талантом В течение года он выучил все роли и с лёгкостью подменял отсутствующих актёров. Так подросток нашёл себя. Закончив после войны режиссёрское и сценарное отделение ВГИКа, Иван впоследствии стал заслуженным артистом и режиссёром.
      Для бабушки, отличавшейся редкой проницательностью в понимании людей, я всегда была загадкой. За неуёмность характера и способность всё превращать в проблему она называла меня фантастической девочкой. Будучи учительницей начальных классов, бабушка умела создать на уроках атмосферу игры, в то же время не давая ученикам уйти от главной цели - получения новых знаний. Уроки радости - таков был стиль её преподавания. И дети буквально боготворили свою Зинаиду Ильиничну. Рядом с ней и бомбёжка была не страшна. Бабушка вселяла в окружающих уверенность в близкой победе, надежду на добрые вести от родных, из горнила передовой - а иначе и быть не могло…
      Шёл август 1941-го, но мы ещё никак не могли привыкнуть к руинам пылающих домов. Немцы подвергли город жестоким бомбовым атакам, буквально ровняя его с землёй.
      Августовская ночь была тёмной и тёплой. Начавшийся артобстрел заставил нас очнуться от сна. "Где мой свисток, ищите!" - бабушкин крик окончательно разбудил нас с мамой. Свесив головы с кровати, мы всматривались в темноту, тщетно пытаясь помочь. Наверняка этот злосчастный свисток болтался у неё за поясом или на шее. "Твоих рук дело, Анка?" - накинулась на меня бабушка. Я всегда была причиной беспорядка в доме - бабушка прятала от меня даже свою незаряженную винтовку, заранее подозревая невесть что и оберегая от необдуманных поступков. Наконец свисток был найден - он и в самом деле оказался где-то в заднем кармане бабушкиной юбки. Невзирая на возраст и солидный вес, бабушка как вихрь помчалась на пост.
      А мы ринулись в наше укрытие недалеко от дома. Эта глубокая яма, сверху прикрытая досками, и была нашим бомбоубежищем - его вырыли оставшиеся в доме жильцы. Оно, конечно, не спасло бы нас от бомбы, но здесь мы чувствовали себя защищёнными. Прижимаясь друг к другу под оглушительный рёв рвущихся снарядов и плач детей, мы старались не стучать зубами от страха и даже напевать.
      Неожиданно мама начала смеяться. "Линочка, что с тобой?" - опасливо спросила соседка. Мама, буквально давясь смехом, продолжала заливаться. Напряжение, охватившее людей, ушло после того, как она рассказала про бабушкины сборы, про то, как маленькая, кругленькая Зинаида Ильинична с винтовкой за спиной в спешке расшвыривала по дому вещи, пытаясь отыскать свисток. Сцена за сценой, она так живо нарисовала картину этого яростного поиска, что улыбки на лицах присутствующих сменились смехом. Смеялись все, даже плачущие дети заулыбались. Смеялись до слёз - громким, довоенным, смехом.
      Когда мы вышли из нашего убогого укрытия, вокруг пылали соседние дома. Мы бросились к нашему, каким-то чудом уцелевшему, дому. Бабушка бежала навстречу, размазывая по щекам слёзы радости, - оттого, что увидела нас живыми и невредимыми. Недалеко от её поста осколком бомбы сразило нашего давнего друга, её коллегу, семидесятилетнего соседа Ивана Петровича. Накануне он получил похоронку на единственного сына и буквально только что жаловался бабушке, что очень мёрзнет, едва двигается и совсем без сил. Бабушка обняла нас, крепко прижала к себе и как ни в чём не бывало сказала: "Кости целы, мясо наживём! Живы будем, не помрём! Вот так, мой дорогой пострел!"
      С тех пор прошло столько лет, и мне уже далеко за восемьдесят. Но в минуты уныния я вдруг вспоминаю бабушку с её незаряженной винтовкой, вечными поисками свистка и несокрушимой верой в победу. И всплывает в памяти мамин рассказ, наше хлипкое убежище и общий неудержимый смех. Он гремел, как вестник надежды и веры в себя и в будущее, - смех, рвущийся из нас вопреки ужасу войны и смерти.
      И я смеюсь… Долго, до слёз.

[в пампасы]