Охотился как-то молодой царь-государь. Погнался за красным зверем да и заблудился. Далеко ускакал от своей свиты.
      Места глухие, безвестные. Куда ни повернёт - лес да лес. Куда ни взглянет - сучья-бурелом. А деревья таковы, что вершинами небо подпирают. Жутковато…
      Кружил царь, кружил, в рожок дудел со всех щёк - никто не отзывается. Разве что ветер угукает или леший дразнит.
      День к вечеру быстро склонился. Ни дороги, ни тропиночки. Конь устал, спотыкается. Да и сам царь отдохнуть не прочь.
      Только он спешился, слышит - неподалёку песня. Ну, вскочил на коня заново, поскакал на голос и скоро выбрался на мшистую дорожку.
      У обочины одинокий солдат сидит, тянет заунывную песню.
      - Здравствуй, служба! - гаркнул царь так, чтоб повеселее вышло.
      - Самому здорово, молодец, - солдат отвечает.
      - Откуда, братец, куда да зачем? - спрашивает царь.
      - Из отпуска в полк, - говорит солдат, - службу дальше править. А ты кто таков будешь, юнош пылкий? Из охотников, что ли?
      А царь решил до поры до времени не признаваться, кто он есть.
      - Точно, - говорит. - Погнался за красным зверем, да сбился с пути. А зовут меня на всякий случай Иваном.
      - Значит, друг, надо нам с тобой ночлег искать, - рассудил солдат. - Сам не пойму, в какую сторону идти.
      Скинул он ранец, влез на дерево:
      - Вот удача! - подал голос с макушки. - Вижу, Ванюша, дым неподалёку да слыхать - будто ласковый пёсик брешет!
      Спустился солдат, повёл коня под уздцы в примеченную сторону.
      Пробираются напрямки, продираются сквозь кусты да валежник. Но разговор разговаривают. Царь про службу спрашивает, про войну.
      - Солдатская доля - не своя воля, - сказывает солдат. - А на войне-то всяко. И жар донимает, и ветер обдувает, и дождичком мочит, и ржа сердце точит. Тянется война - конца ей краю нет. Выбраться из неё мудренее, чем из этого дремучего леса. Хорошо бы царю всё высказать, как оно есть.
      - А ты, служивый, царя-то видал?
      - Видать не видал, - говорит солдат, - а слыхал, будто бы справедливый. И нашим братом солдатом не брезгает!
      Так они шли, шли да уткнулись в забор высокий. За ним, видать, большая изба-пятистенок. Постучали в ворота. Сразу собаки взъярились. Вот и весь привет.
      Ну, солдат недолго думая перемахнул через забор-то. Только на ноги поднялся, видит - два страховитых пса подлетают. То ли волки, то ли медведи - хищная такая, злодейская помесь! Еле успел саблю выхватить. Махнул с присвистом и зарубил зверей - двух одним ударом.
      Огляделся, ворота отпер:
      - Заезжай, Ванюша! Хоть и не по сердцу мне эта избёнка, а всё от ночи-ненастья схоронимся.
      Как взошли на крыльцо, отворилась тяжёлая дверь, сильно скрипучая. Навстречу им старуха.
      Солдат поклонился:
      - Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей до рассвета, - говорит. - А коли не откажешь, так поужинаем.
      Но старуха скрипит да скрежещет пуще двери:
      - Нечего тут, негде тут, - и норовит с крыльца спихнуть, - некуда, незачем!
      Солдату такая сердечность хуже вражьей пули.
      - Не взыщи, барышня! - и отодвинул бабку в сторону. - Придётся, Ванюша, самим поглядеть, что тут совершается…
      Заходят они в горницу. На лавке в углу пригожая девушка сидит, приветливо глядит.
      - Собери, красавица, на стол, - улыбается солдат. - Не даром просим, за деньги! Уже животы подвело.
      Заворковала девушка, как голубка-горлица, и руками взмахивает - то на печку, то на сундук указывает.
      - Видать, сирота немая, - догадался солдат.
      Поднял он печную заслонку и вытащил знатного жареного гуся. Открыл сундук, а там чего только нет, всякие разносолы - и заедки, и напитки, видимо-невидимо. Не только что двое, а две дюжины сыты будут.
      Знатно отужинали солдат с царём. Ещё бы слаще было, кабы старуха не бранила девушку.
      - Чего гыркаешь? - спрашивает солдат. - Кто она тебе?
      - Нищенка, сирота приблудная! - ярится старуха. - Дармоедка безгласная, подрезали уж язычок-то ей, так ещё бы и руки обкоротить!
      - Ну, добрая бабушка! - поднял солдат тяжёлый кулак. - Это птичка Божия в твоём курятнике! Поласковей с ней!
      Огляделся солдат, нету ли где перин, да вдруг сердце ему подсказало, что лучше будет на чердаке заночевать. Поднялись они с царём по приставной лесенке.
      - Вижу, Ванюша, крепко ты сморился, - говорит солдат. - Ложись, а я покараулю - мало ли какие тут крысы.
      Молодой царь лишь головой соломы коснулся, сразу и уплыл во сны далёкие. А солдат приютился возле чердачного лаза с саблей наголо. Тоже умаялся, носом клевал, но ухо востро держал.
      И вот слышит среди полночи - свист, шум, ворота крякнули. На дворе верховые толкуют.
      - Куда девку-то девать?
      - Да запри в чулан, некогда возиться!
      А тут, слыхать, и старуха из дома выкатилась:
      - Нагрянули лешаки! - скрипит ведьма. - Тишку и Мышку порубили. Хозяевали, как у себя за пазухой.
      "Вещее моё сердце! - ахнул солдат. - Подсказывало - не добрый это дом, а разбойничье логово!"
      Приник к чердачному оконцу и видит - трое мужиков-разбойничков, лохматые да могучие, словно вековые ели.
      - Где ж они, эти мерзавцы? - спрашивает самый дюжий. - Сейчас кровью зальются!
      Старуха тычет кривым пальцем на чердак:
      - Спят лешаки без задних ног…
      Душегуб, что помладше, гогочет:
      - Эх, братцы, сладкие, верно, сны перед смертью!
      - Сперва поужинаем, - говорит средний, - а уж потом развяжемся с ними! На голодное-то брюхо скучно убийствовать!
      Прошли они в горницу. Сели за стол. Пируют, вопят, бранятся, мирятся. Скоро все захмелели.
      Старший саблю вытащил:
      - Время гостей проведать!
      Идёт через сени, слышит - храпят незваные на чердаке. Царь и правда спит как младенец - беды не чует. А солдат хорошо притворяется - всхрапывает что есть мочи, в две ноздри. Но уже саблю занёс над чердачным лазом.
      Разбойник-то без всякой опаски по приставной лесенке взбирается. И только голова показалась в проёме, солдат её, словно кочан капусты, саблей смахнул.
      - Ну, - перекрестился, - одним меньше!
      В горнице два разбойника всё гуляют - вино пьют да песни поют. Вспомнили наконец о старшем. Поднялся из-за стола средний, прихватил кинжал.
      - Наливай, сейчас ворочусь!
      Идёт по сеням, от стены к стене шатается. А лестница крута - пыхтит разбойник, срывается, да вновь лезет. Едва выставил голову на чердак, как отведал солдатской сабли. Даже не понял, что случилось, - застыла дурная улыбка на роже, будто только что золотой украл.
      Третьего солдат не мог дождаться. Сам спустился и прикончил прямо за столом.
      А уже заря занималась, будит солдат молодого царя:
      - Вставай, вставай, Ванюша! Пора в путь-дорогу. Загостились тут!
      Как увидел царь мёртвых разбойников, вздрогнул - будто страшный сон не отпускает.
      - Что же ты, служивый, меня не растолкал, - говорит, - вдвоём-то сподручней!
      - Ну, пылкий юнош, мне не привыкать, - мигнул солдат. - На войне с ворогом управляюсь, а эти - тьфу! - пакость. Плюнуть да растереть!
      Подлетела к ним немая голубка да так внятно заворковала, что солдат всё разом постигнул, - какие новости и что делать.
      Значит, старуха из дому улизнула! Ну, новостей немного, а дел немало. Подскочил солдат к чулану, сбил замок, дверь размахнул - а там связанная по рукам и ногам девица. Как распеленали да разглядели - писаная красавица!
      Говорит слабым да томным голосочком:
      - Дочь я знатного купца Ерёмы, а звать Полинушкой. Похитили меня злодеи из отцова дома, чтобы богатый выкуп взять… Ах, любезные! Сейчас я чувств лишусь от волнения.
      Вот и глаза уже закатила. Положили Полю отдыхать на лавку.
      А солдат отыскал погреб, крышку откинул, спустился со свечой и аж остолбенел - сколько золота!
      Набил походный ранец, едва поднять. Да ещё мешочек полнёхонький для друга Ванюши.
      - Ехать надо! - говорит солдат. - Выводи, братец, коней.
      Пока Ванюша девиц усаживал в сёдла, солдат избу пятистенную запалил с углов, чтоб и духа разбойничьего не осталось.
      Тронули коней и поехали - не шибко, не медленно, а в самый раз, солидным ходом.
      - Знаешь ли, Ванюша, - говорит солдат, - я-то человек походный и казённый, а ты послушай совета, приглядись к Полинушке. Красотой, сам видишь, не обижена! К тому же дочь богатого купца. Чем тебе не пара, юнош пылкий?
      Усмехнулся молодой царь:
      - Пойдёт ли за меня? Там видно будет…
      Ехали они целый день и затемно приблизились к столице.
      - Вот что, служивый, - говорит царь. - Такое дело, что у заставы мы расстанемся. Ты с девицами поезжай на постоялый двор, а я должен брата разыскать. Найду, сразу дам знать!
      На том и простились. Солдат сам-третей прибыл на постоялый двор. Заказал ужин славный. Сидят за столом.
      Слева барышня-красавица Полинушка глаза закатывает. Хоть и язык на месте, а слова пустые. Того и гляди, опять чувств лишится. Такую сударыню только на руках носить.
      Справа пригожая немая голубка воркует, словно пташка Божья. Да так нежно, да так понятно. Другой и тысячи слов не хватит, чтобы столько высказать.
      "Эх, - думает солдат, - вот какая мне нужна! Неужто нашёл суженую? А с другого бока, ей-то к чему такая удача? Солдатка, известно - ни вдова, ни мужняя жена!"
      И только хотел он кубок во здравие поднять, как раздался на улице грохот, подкатили к воротам две кареты, шестериками запряжённые, - вокруг конные солдаты, а впереди офицер.
      "Вот те на! - спохватился солдат. - Никак проведали о моём самоуправстве! Старуха ли донесла?! Или охотник Ванюша сболтнул? Да как ни поверни, всё одно - каторга!"
      А офицер строго допрашивает привратника:
      - Есть ли у тебя эдакие постояльцы - служивый сам-третей с двумя девицами?
      - Вот он я - тут как тут, с повинной головой, - подходит солдат. - Век я, ваше благородие, под судом не был - забирайте золото, прах его возьми! Как говорится, солдат не украл, а просто взял! Отпустите меня с миром - очень на войну тороплюсь!
      - Ладно, помалкивай пока! - приказывает офицер. - Живо по каретам!
      Барышню Полинушку, уже без чувств, погрузили в первую карету да и отправили к папеньке-купцу Ерёме.
      А во вторую солдат сел с немой голубкой. Она на ухо воркует, утешает - мол, всё к лучшему, всё устроится, будет у нас свадьба и много счастливых лет…
      Летит карета, шестериком запряжённая, мимо гауптвахты, мимо тюрьмы, подкатывает прямо к царскому дворцу.
      "Да, пышная у нас свадьба! - думает солдат. - Досадно, что не успел кубок во здравие осушить! Теперь навряд ли придётся".
      На дворцовом крыльце генералов видимо-невидимо. И все гурьбой вокруг одного крутятся, честь отдают, государем величают. А государь этот - ну вылитый охотник Ванюша!
      Подзывает он солдата:
      - Здорово, служивый! Не признал, что ли?
      Солдат вытянулся по струнке, глазом не моргнёт, не дышит.
      Обнял его молодой царь:
      - Не робей, служба! Разбойники тебе нипочём, а перед государем-то чего бледнеешь? Ещё можно понять, если солдат смутится. А полковому командиру это нынче совсем не к лицу! Заказывай, кстати, новый мундир да проси, братец, чего душа пожелает, - всё исполню!
      Кое-как собрался солдат с мыслями, заглянул в душу:
      - Вот что, царь-батюшка - не успели мы на постоялом дворе кубки во здравие опрокинуть. А перед военным походом это дело не лишнее!
      Тут же махнул рукой молодой государь и появились кубки, полные вина. Опрокинули, как полагается, и расцеловались.
      Государь и говорит:
      - Заканчивай, господин полковник, войну, которой ни конца ни края! Выбирайся из неё, как из того дремучего леса, - с победой! А я уж, слово даю, сберегу тебе Божью голубку и золото в приданое. Как вернёшься, свадьбу сыграем!
      Хорошо сказал молодой царь-батюшка!
      После таких слов отчего не опрокинуть ещё один кубок во здравие.
      И войну-то, глядишь, волей-неволей, а закончишь побыстрее - самой что ни на есть полной победой!
      Когда дерёшься за скорую свадьбу, никакой враг не устоит…

[в пампасы]