Он часто выходил из себя. Да так, что непонятно становилось, то ли это Он, то ли беззаконное
чудище, бандит и разбойник.
Но главное - успевал вовремя вернуться. Только собираются схватить, отругать, поколотить, а Он уж в себе - приличный,
хороший и даже замечательный. Загляденье! Рука не поднимается на такого.
Однажды отправился Он по черепаху. Зуб болел. А в таком случае верное средство - черепаху к щеке.
Чёрные скалы выходили из жёлтого песка. Тут и там белели меж камней разбитые костяные блюдца - черепашьи панцири. Это
орлы, взлетев повыше, бросали черепах на скалы. Панцири раскалывались, крякнув, как грецкие орехи. А голые черепахи
улепётывали со всех ног - скрывались в расщелинах и пещерках.
Он уже злился на чёрные скалы, на жёлтый песок, на голых особенно черепашек, но пока ещё сдерживался, не выходил из себя.
Неподалёку лежал пятнистый булыжник. С когтями. Казалось, древний окаменелый зверь. Присев на корточки, Он ухватил тупой
и толстый коготь. Булыжник начал пихаться. С неожиданной силой и упорством, какие могут быть только у камня.
- Знаю, - сказал Он, - ты черепаха! - Поднял и потряс, как сломавшийся будильник. Поднёс к уху. Ни звука. Будто и вправду
камень слушаешь.
Черепаха не признавалась, что она черепаха. Глупа и упряма! И Он таки вышел из себя! Ведь и зуб ещё болел.
Решил открыть черепаху, будто сундучок. Что там творится? Подобрал камень и бухнул в панцирь.
Внезапно черепаха поднялась на дыбы, оставаясь, что было особенно неприятно, - безголовой. Казалось, выскочит сию
секунду - маленькое, но свирепое. Вроде носорога.
Подобранный камень выкарабкивался из кулака, царапая ладонь. Какое-то еле заметное глазу, но опасное движение наметилось
среди скал и песка.
Он был гол и беззащитен. Отшвырнул камень и побежал прочь. А черепаха догоняла, погромыхивая когтями, дребезжа панцирем.
Он упал и нос к носу столкнулся с другой черепахой. Стояла на криво вывернутых лапах и глядела мелкими носорожьими
глазками. Голова на морщинистой шее вытягивалась из глубин панциря, где была пустота, ночной кромешный мрак.
Он отпрянул. Но дорогу загородила огромнейшая черепаха с тяжёлым бивнем на носу, напоминавшим отвратительный шиш.
Со всех сторон надвигались носорогие черепахи. Поскрипывал песок. "Пора возвращаться, - сообразил Он. - В себя да
поскорее!"
И очутился в тесной жёсткой коробочке.
Гигантские нависали чёрные скалы. Жёлтый песок лежал под носом. Он хотел подняться, но не смог. Поднёс к лицу руку -
чешуйчатая когтистая лапа! "Поспешишь, - подумал Он медленно, с трудом. - Насмешишь!"
Впрочем, ясно - проскочил мимо. И получился - шиш в панцире. Что было сил Он рванулся обратно. Но лишь еле-еле сдвинулся.
Пополз. Да так и полз куда глаза глядели. Шуршал под панцирем песок. Было душно. Смертельно чесалась спина.
Он поверить не мог, что это именно Он теперь в таком жалком виде. Одно радовало - зуб не болит. Какие у черепахи зубы?!
Над головой захлопало тяжело и громко, будто ковёр трясли. Он втянул руки-ноги. Зажмурился. Стало прохладно, ветер
посвистывал. Вскоре Он понял, что летит - в когтях орла.
"Жутко падать в панцире", - подумал Он. Высунул голову и увидел стремительно взлетающее небо. Снизу прыгнула чёрная
скала - панцирь хрустнул и развалился. Но Он успел юркнуть в каменную щель. И замер. Да как!
Снаружи палило, жгло солнце. Ползали змеи. Шныряли лисы. Скакали козы и козлы. Перелетали перепёлки. И ворковали горлинки.
А глубоко-глубоко внутри была холодная тьма. Всё ныло и постреливало, будто громадный зуб. Если чёрная скала болела, то
уж целиком - от подножий до вершины.
Да ещё левую пятку невыносимо щекотал родник.
Как сквозь мелкую сумеречную сетку Он различил под собой другие скалы. Рядом клубилось, текло облако, отчего свербило
в носу. Хотел было шагнуть - загрохотали камнепады, с макушки сорвалось орлиное гнездо, и стало виднее.
Прищурившись, Он разглядел далеко внизу, на жёлтом песке, - самого себя. Забавно и в то же время тоскливо наблюдать за
собой с поднебесной высоты. Осторожно, крадучись, боясь обвала, сполз к подножию. Отыскал удобную пещеру и выскочил,
угодив точнёхонько в себя. Отдышался, сидя на горячем песке. Он успел отвыкнуть и теперь прислушивался, приглядывался
к себе. Не так уж и плохо. Даже зуб болел вполне дружелюбно.
Как прежде, чёрные скалы выходили из жёлтого песка. Мимо брела знакомая черепаха. Орёл застыл в небе, отыскивая гнездо.
- Досадно, - огорчился Он, - что не побыл орлом. До слёз!
И до того огорчился, что вновь разозлился на чёрные тупые скалы, на шишеголовую черепаху, на орла, застывшего, как дурак,
в небе. Он выходил из себя легко - по наезженной уже дорожке! Но вовремя притормозил, подумав: "А каково быть песком под
ногами?! Пожалуй, останусь в себе, пока возможно".
Догнал черепаху и приложил к щеке, что, впрочем, следовало сделать в самом начале рассказа.
