Известно - в самом начале было слово. То есть Некто произнёс его ещё до того, как появились леса, моря, горы, звери и человек.
Вероятно, слово летало. Только и остаётся летать, когда кругом пустота. Огромное, безымянное, порхало во мраке, стремясь, как ночная бабочка, к будущему свету.
И непременно вспоминается тут один средний родственник - генерал от воздушных сил.
"Небесный генерал, - ласково говорила тётя Муся. - И фамилия крылатая - Евгений Бочкин!"
Небесный генерал был к тому же мудрым генералом. Мы с тётей обмирали, вслушиваясь в его загадочную, складную и немножко тёмную речь, сошедшую с заоблачных высот. Его слова не то чтобы порхали, но проносились, как истребители, грохоча воздушными барьерами. Обыкновенно с порога он огорошивал:
- Мир хижинам, война дворцам!
И в прихожей продолжал, шумно раздеваясь и принюхиваясь:
- Что день грядущий мне готовит?
- Его мой взор напрасно ловит, - вставляла тётя Муся.
А мама с кухни кричала:
- Луковый суп и блинчики с мясом!
- Я памятник себе воздвиг! - одобрял Бочкин. - И всё-таки она вертится!
Эти восклицания создавали нечто торжественно-строгое, как военный парад, когда будто из-под земли возникают шеренги и, врубив по булыжникам, исчезают без следа, вроде не было, и - вновь из-под земли, с эполетами, аксельбантами, сияющими трубами и барабанами.
Сердце томилось, и я пробовал вникнуть, завязать беседу.
- Что вертится? Памятник?
- И кто-то камень положил в его протянутую руку, - сурово вздыхал генерал.
Тётя увлекала его к столу, где живо вкладывала в руки блинчики с мясом.
Кажется, генералу Бочкину не хватало понимания в нашем доме. Ещё тётя куда ни шло, кое-что улавливала. Я тщился. А мама и не старалась, оставаясь равнодушной, глухой к генеральской воздушной речи.
- Через тернии к звёздам, - улыбался ей Бочкин.
- Ещё супу подлить? - спрашивала она.
Настолько её слова выпадали из парадного строя, что неловко становилось.
А я глядел на генерала, как древний скиф на каменную бабу, - с почтеньем, робостью и множеством вопросов.
- Что такое - тернии?
- Уме недозрелый, - покачивал головой Бочкин, - плод недолгой науки. Курам никогда до облак не подняться!
Где-то тут, видно, и был запрятан ответ, но разгадать не удавалось, и муки отражались на моём лице.
- Евгений, говорите проще, не будоражьте ребёнка, - просила мама. - У него и без того в голове тернии - колючие заросли. Вообще сплошная каша!
- Маслом не испортишь, - возражал генерал. - С детских лет - холодный душ да меткое крылатое слово!
Впервые услыхал я о крылатых словах и сразу представил, как они, подобно гусе- лебединым стаям, летают по небу, садятся на деревья и вьют порою гнёзда, из которых выпархивают маленькие крылатые словечки. Стоит произнести, и - ф-р-р-р! - взлетели. Так захотелось приручить их, чтобы выпускать когда вздумается, как голубей из голубятни. И вот что любопытно - именно тут мне и попалась под руку взъерошенная, как драчливый воробей, книжица, где крылатые слова сидели по алфавиту, точно в клетке, изобильно, будто на птичьем дворе. Уже через пару дней я беседовал с генералом на равных.
- Пришёл! - объявил он от дверей. - Увидел-победил!
- Лиха беда начало! - подхватил я. - Мозоль не пуля, а с ног валит!
- Так точно, - растерялся Бочкин и сказал неуверенно: - Из искры возгорится пламя.
- От малой искры большой пожар бывает. И то бывает, что овца волка съедает, - шпарил я без заминки. - Кто не окопается, тот пуль нахватается.
Мои слова были явно складнее и звонче генеральских, как мелкие певчие птички в сравнении, к примеру, с индюками. Он, ещё не желая сдаваться, поглядел на испуганную тётю.
- О чём шумите вы, народные витии? Откуда эта песня песней, Мусьен?
- По щучьему веленью, - залепетала невпопад тётя, оттесняя меня из прихожей, - по моему хотению.
Крылатые слова кружились над моей головой плотной стаей, как вороньё по осени.
- Любит дед чужой обед! Законною женою будь доволен и одною! Ешь с голоду, а люби смолоду!
- На что он намекает?! - побледнел вдруг Евгений Бочкин. - Час разлуки, час свиданья. Пришли, понюхали и пошли прочь… Извините, умываю руки. - Он поклонился и бежал с поля боя в туалет.
Меня тут же отправили делать уроки. Однако я слышал, как генерал приговаривал в гостиной:
- Посеешь ветер - пожнёшь бурю!
С тех пор он всё реже появлялся на пороге.
- Знаешь, поступай в военное училище, - сказал мне однажды. - Мой сынок на что балбес, а уже полковник.
И это были подлинные генеральские слова, окрылевшие со временем.
А я никак не мог остановиться - гроздья крылатых слов висели на языке, заклёвывая насмерть любое обыкновенное.
- Это болезнь! - ужасалась мама. - Ты совершенно оглупел! Скажи хоть одно простое слово!
Я пытался, но увы! - чужие, изрядно затрёпанные, вились, орали и били крыльями, как на птичьем базаре. Казалось, у них отрастают крысиные хвосты и зубы.
- Прежде думай! Думай, прежде чем рот раскрывать, - умоляла мама. - Свои мысли - свои слова! Погоди, когда вернутся.
Долго пришлось молчать, поджидая. Возвращались робко, с опаской. Конечно, не летали. Скромные, рябенькие. Подобно курам, бескрыло прыгали с насеста. Да и то радовало!
И как здорово, думаю я сейчас, что никто не знает, как звучит то слово, которое было в самом начале. Не твердят, не затаскивают его. Оно, это первое слово, вольное. Приятно думать об этом никому неведомом слове. Вообще хорошо помолчать и подумать. А кто много болтает, тот врагу помогает!
