Александр Блинов. БАБУШКА ВЕРБА И ДЕДУШКА ТОПОЛЬ
ВСПОМИНАНЬЯ

 

Александр Блинов
Бабушка Верба и дедушка Тополь

 

Дедушек у меня было два: один живой, другой мёртвый.
      Мёртвый - дед Николай.
      Живой - дед Сергей.
      Один по матери, другой по отцу.
      И бабушек две.
      Мёртвая, бабушка Антонина, по матери, лежала в гробу на Николо-Архангельском кладбище, по левую руку от деда Николая. И я должен был, когда мы приходили с матерью их навещать, говорить: "Здравствуйте, бабушка Антонина и дедушка Николай".
      Мне это не очень нравилось. Я был уверен, что они меня не слышат из-под земли.
      И ещё я должен был помогать ухаживать за их могилками: сажать по весне анютины глазки, а осенью убирать нападавшие с деревьев листья.
      Это я любил.
      А бабка Анна, по отцу, была вполне живая, как и дед Сергей. Они жили на Лесной у Бутырской тюрьмы. Но, со слов матери, оба были немного странные и меня портили.
      - Уж прости, Боря, - говорила мать отцу, - хоть и с голубой кровью… И вообще…
      Своих живых деда с бабкой я любил страшно. Даже больше мёртвых, материнских. Хотя матери никогда это не говорил. Особенно любил деда Сергея.
      И ещё я очень боялся, что мои живые дед с бабкой вдруг станут мёртвые. Особенно дед Сергей - он часто болел.
      Поэтому, когда меня приводили на Лесную, я орал с порога как оглашенный:
      - Привет, бабушка Анна и деда! Вы живые?
      - Да живые, живые! Заходи, архаровец! - кричала мне бабка. - Целуй! - и подставляла щёку с большущей, похожей на таракана, колючей волосатой родинкой.
      И если с живыми дедом с бабкой всё время что-то происходило, то с мёртвыми - ничего. Лежали себе в своих могилах под землёй, и всё: зимой под снегом, летом под травой, осенью под опавшими листьями.
      Единственное, что менялось, - росли два дерева. Слева от бабкиной могилы - верба, справа от деда - тополь.
      Дед с бабкой умерли задолго до моего рождения, поэтому я их никогда не видел и даже не представлял, какие они.
      Только по фото.
      Но фото - неживое.
      А деревья были живые.
      Они и были дед с бабкой.
      Я даже знал, как те стали деревьями: корни опутали их гробы и они перешли в дерево.
      Поэтому про себя я так их и называл: бабушка Верба и дедушка Тополь.
      Но взрослым об этом не говорил. (Я много чего им не говорил…)
      Вообще-то на кладбище я ходить не любил.
      Все эти деревья среди могил меня не очень радовали.
      Как и мертвецы в гробах под землёй.
      Но деда Тополь и бабку Вербу любил всё больше.
      И когда мы с матерью приходили на кладбище, я говорил громко:
      - Здравствуйте, бабушка Антонина и дедушка Николай! - И тихо, про себя: "Привет, бабка Верба! Привет, деда Тополь!"
      Весной дед с бабкой зеленели, осенью желтели, к зиме сбрасывали листву. А зимой стояли присыпанные снегом.
      Я думал, они не очень мёрзли. Но всё же переживал за них и иногда снимал варежки и незаметно трогал их стволы: они были тёплые, не то что кладбищенская оградка.
      Значит, живые.
      Но взрослых про это никогда не спрашивал.
      Каждую весну мы с матерью подрезали ветви ("…Чтобы не лезли, негодные, за ограду и не глушили по весне анютины глазки…") в цветниках могил.
      Срезанные ветви потом долго стояли у нас на подоконнике рядом с банкой, где жил гриб под марлей.
      Вербины пушки росли, мохнатились и свисали толстыми жёлто-зелёными гусеницами.
      Тополиные ветви покрывались клейкими пахучими полупрозрачными листочками.
      Каждое утро я подходил к ним и незаметно говорил: "Доброе утро, бабушка Верба! Доброе утро, дедушка Тополь!", а вечером: "Спокойной ночи, бабушка Верба! Спокойной ночи, дедушка Тополь!" И менял им воду.
      Но потом они всё равно вяли и их выбрасывали в помойное ведро.
      И я больше ни с кем не здоровался, когда подходил к окну, а просто стоял и смотрел на улицу.
      А однажды мы с матерью пришли на кладбище и не увидели ни липы, ни тополя. Рядом кого-то подхоронили и деревья спилили.
      - Вот и хорошо, - сказала мать. - Давно пора. Всё дедушке с бабушкой повеселее… новые соседи…
      Но мне так не казалось.
      - Господи, а светло-то как стало и чисто! - радовалась мать. - А то деревья совсем цветы заглушили. Да и листвы по осени горы…
      И действительно, стало чисто и пусто, как в клетке для хомяков.
      Когда у нас хомяки сдохли, клетку вычистили, вымыли и поставили на шкаф в прихожей, "чтоб под ногами не болталась…".
      Там она и стоит по сей день. Только запылилась немного.

 

[в пампасы]

 

Электронные пампасы © 2016

Яндекс.Метрика