Пехтерь вынул из кармана спичечный коробок, потряс и поднёс к моему уху:
      - Слышишь?
      В коробке что-то скреблось.
      - И мне дай, - Верка подставила ухо. - А кто там?
      - Жук-носорог! - постучал Пехтерь по коробку. - Порода редкая! Страшный, жуть! На три треуголки колонии Камеруна у Жабы выменял. (Жаба - дворовая шпана, переросток.)
      Верка вытаращила глаза: три треуголки Камеруна, это было круто!
      - А посмотреть можно? - Верка от нетерпения даже привстала на цыпочки.
      - Смотрите, не жалко. - Пехтерь слегка приоткрыл коробок: огромный красно-коричневый жук высунул коленчатые лапы, потом чёрный рог и теперь пялился на нас блестящими бусинами глаз.
      - Во гадость-то какая! - восторженно охнула Верка. - И ноги волосатые, как у отчима.
      - Посмотрели и хватит! - Пехтерь затолкал жука и задвинул коробок.
      - Чем кормишь? - спросила Верка.
      - Ещё не знаю, - почесал в затылке Пехтерь. - В зоомагазине для жуков не продают. Он же не рыбка и не хомяк!
      - Точно червей дождевых жрёт, - сморщилась Верка. - Такая же гадость, как и этот носорог. И ещё капусту…
      - А капусту почему? - спросил Пехтерь.
      - Чтоб червя захрумкать, - хихикнула Верка.
      - Червей я враз накопаю, - предложил я.
      - А я могу полкочна принести, - сказала Верка, - но завтра. Мать ещё из магазина не принесла.
      - Посмотрим. - Пехтерь засунул коробок в карман и пошёл к своему подъезду, как Юрий Гагарин в телеке по ковровой дорожке после космического полёта.
      - Да-а-а, - мечтательно протянула Верка. - Рог видел? Во рожище, как Останкинская телебашня! Мне такой и не снился!
      Я завидовал весь вечер.
      Ночью мне приснился странный сон:
      …По нашему двору бегает Жаба, который на самом деле - Жук-Носорог. Мне страшно, но я бегаю за ним. Жук-Жаба увёртывается и растёт на глазах, пока не становится размером с "Москвича" соседа Виктора Никанорыча. Вдруг Жук оборачивается и голосом нашей классной, Веры Никитичны, спрашивает: "Чего тебе надо, мальчик? Дневник родители подписали?"
      - Нет!!! - ору я и просыпаюсь.
      Утром мы с Веркой поджидали Пехтеря у школы.
      - Глянуть дай! - попросили мы хором.
      - Нате, - Пехтерь сунул нам под нос изуродованный коробок. - Ночью рогом, гад, продырявил и вырвался. Мать всё утро с ногами на кровати просидела. Орёт как ненормальная: "Не поймаешь гадину - домой не приходи!" А как я его поймаю? Он, зверюга, может, перекрытия между этажами прогрыз и подвалами в лес ушёл. Или - затаился… Я и сам боюсь!
      - Да-а-а, - восхищённо протянула Верка, - силища-то какая… Если б вывести такого размером с танк, можно на войну посылать. У него же панцирь - броня, во!
      - Фигня, - сказал я. - С жуком проще простого! Надо узнать - кто таких жуков жрёт!
      - Ты чего, - покрутил Пехтерь пальцем у виска, - носорогов-то! Дураков нет!
      - Курица, - вспомнил я. - Эта точно склюёт! Бабка в деревне кур на топинамбур выпускает гусениц и жуков склёвывать, и с ботвы картофельной тоже. Она враз!
      - У нас в кружке юннатов живая курица есть, - задумчиво сказала Верка. - Сама видела. Возьмём шефство. Скажем, на выпас в Покровско-Стрешневский парк будем водить! Честное пионерское! - отсалютовала Верка. - А сами к тебе, а, Пехтерь? Она жука твоего и сцапает!
      - Думаешь?..
      - Запросто, - поддержал я Верку. - Но её сначала натаскать надо. На носорога!
      - Как Никулин Мухтара, - захихикала Верка. - Она ж курица! Куры - дуры! Только кудахчут да яйца несут!
      - Фигня, - не сдавался я, - натаскаем! Сначала на что попроще.
      - Я тараканов могу принести. У нас их на кухне - тьма!
      - Давай, - одобрил я. - А потом ей атлас с жуками подсунем. У юннатов есть такой. Там насекомые всего мира и Петькин носорог. Куры, они страх умные! Они в цирке до двадцати считают.
      Курицу нам в кружке юннатов дать отказались.
      - Да вам не то что курицу, и червяка дождевого доверить ещё сто раз подумаешь, - надула губы Анечка-очкарик, старший юннат. - К тому же у нас на курицу очередь! На полгода! И дневник показывать надо!
      - Во фигня, - сказал я. - Ладно! Мы таракана в носорога переделаем! Ты же, Петька, на Новый год волком был?
      - Был, - сказал Пехтерь. - Волком быть тяжело! Я весь вспотел под шкурой.
      - Ты вспотел, а Веркин младший - описался, когда ты его к Бабе-Яге потащил! Поверил! И мать Пехтеря поверит! А таракан потерпит для дела! Ты же, Пехтерь, терпел!
      - Короче, - подхватила Верка, - план такой: рог из пластилина и на "БФ" таракану присобачим, а Пехтерь матери его в спичечном коробке подсунет! Не отличит ни в жизнь!
      - Ну не знаю, - засомневался Пехтерь, - она этих тараканов вдоль и поперёк изучила. Травит с утра до вечера…
      Таракан с рогом был совсем плох: ножки подгибались, глаза выпучивались.
      - Не-а, - печально качала головой Верка, - на жука-носорога не тянет! Придётся, Пехтерь, твоего носорога живьём брать!
      - Может, на Веркиного кота Генку? - предложил Пехтерь.
      - Генку не дам, - отрезала Верка. - У него нервный срыв будет и шерсть потом вылезет!
      - У Васьки из третьего подъезда крыса дрессированная, Барбарос, а у Петьки - собака настоящая, Лизка, - вспомнил я.
      - Пойдёт, - сказал Пехтерь.
      Васька согласился за болгарский блок бабочек, а Петька - за так.
      - Во носорог даёт, - вздохнул Пехтерь, - у меня уже кляссер с марками пустой!
      Начали с дрессированной крысы.
      - Коробок, Барбарос! Нюхай! - скомандовал Васька. - След, Барбарос! Взять!
      Крыса понюхала коробок из-под носорога, почихала, повздыхала, вскарабкалась Ваське на плечо и закрыла глаза.
      - Марки отдай, - сказал Пехтерь.
      - Не отдам, - Васька гладил крысу. - У животного шок! Он впервые на носорога идёт! Может, мне его потом месяц плавленым сырком "Дружба" откармливать! Четырнадцать копеек за штуку.
      Пехтерь отстал.
      Лизка сразу взяла след на кухню.
      - Пойду гляну, - переживал Пехтерь.
      - Не стоит, - покачал головой Петька. - Собьёшь со следа - хана.
      Из кухни доносилась возня, звон посуды и чавканье.
      - Во мерзость, - сморщилась Верка. - Носорога жрёт!
      - Обычное дело, - сказал Петька. - Это тебе не крыса какая, а настоящая сыскная собака. У неё папа доберман-пинчер был. А мать - так себе. Но нюх у Лизки зверский! Клопа под матрасом учует, ежели что…
      На кухне всё стихло.
      Когда вошли, Петькина собака сидела на полу у сброшенных на пол кастрюль и доедала котлету.
      - Ужин на всех, - вздохнул Пехтерь. - Мать убьёт!
      - Видишь, Лизка носорога заедает, - сказал Петька. - И ты бы заел такую тварь! Обычное дело. Ну, мы пошли. - Петька взял под мышку обожравшуюся Лизку и поволок к входной двери.
      - Думаешь, Петькина Лизка носорога слопала? - спросил я Верку.
      - Если дура, то могла, - вздохнула Верка. - Но по виду не скажешь! - и неожиданно взвизгнула: - Носорог! Вон!
      Все замерли.
      Огромный красно-коричневый жук полз по подоконнику к открытому окну. Замер, с треском распахнул половинки панциря, выбросил из-под них два прозрачных хрустящих крылышка и, жужжа как бомбардировщик ТУ-154, тяжело пошёл в сторону ближайшей многоэтажки.
      И я, и Верка, и Пехтерь с коробком, и Васька с крысой, и Петька с Лизкой смотрели ему вслед.
      Крыса тихо повизгивала.
      Собака икала.
      Отчего-то всем было грустно.

      - Вер, ты чего? - Была Веркина очередь лепить кулич.
      Верка не шевелилась. Мы пасли свою мелюзгу во дворе: Верка - Машку, и я - Машку. Хотя мой младший брат был Антоном. Но родители хотели девочку, и он получился как девочка Маша. Антон дулся и плакал. Но его всё равно звали Машей.
      Пехтерь скучал рядом. Мы сидели на бортике дворовой песочницы и по очереди лепили мелюзге куличи. Мы лепили, они ломали…
      Последние дни Верка была как лунатик: поднимала ноги страусом и говорила нараспев. Вот и теперь: сидит, точно оглоблю проглотила.
      - Да, - отмахнулась Верка, - я на этикете. В воскресенье в гостях были, а там Альбертина Андроновна, училка по этикету. И говорит матери: "У вашей Верочки, любезная Леночка, этикет на нуле… Надо бы подтянуть…" - Верка сложила губы гузкой и сделала ехидное лицо. - Вот теперь два раза в неделю подтягивает. С пяти до полседьмого.
      - И чего? - переглянулись мы с Пехтерем.
      - Да вы хоть слово такое знаете - "этикет"?
      Мы с Пехтерем закивали. Про Пехтеря не скажу, а я по телику видел, как толстая тётка с худым дядькой спорили, кто главнее по этикету. Победила тётка.
      Верка с сомнением покосилась на нас.
      - Короче, мама сказала, если я до конца второй четверти буду делать этикет, то получу в Новый год под ёлку живого кота от Деда Мороза.
      - А чего делать надо? - Кот мне был на фиг не нужен, а вот живая собака…
      - Да ерунда, - сказала Верка. - Спину держать и ноги ставить.
      Она цаплей обошла песочницу. Мы понятливо закивали.
      - Ещё, ну, заходишь куда… "Здравствуйте". Про погоду спросить: "Думаете, дождь будет?.."
      Мы с Пехтерем кивали.
      - Если где садишься, не зевать, не сморкаться - молча держишь спину прямо и руки на коленях. Вот так, - Верка снова застыла истуканом. Мелюзга в песочнице притихла. - Вот так, - Верка сделала глупое послушное лицо и вперилась взглядом в дворника Фарида. Фарид скатал шланг и ушёл.
      - И главное, молчать. Если что спросят, просто кивать. - Верка три раза кивнула. - Потом встаёшь, - Верка встала, - говоришь: "Большое спасибо"… "Всего доброго… "Было очень приятно"… - и уходишь!
      - И всё? - заорал Пехтерь.
      - Всё, - сказала Верка. - Это и есть воспитанная девочка. И к Новому году - живой кот в кармане.
      - Я велик хочу, "Орлёнок". Подростковый. - Пехтерь задумался. - Но за такую фигню мои не купят. Он целых сорок три рубля стоит, с копейками…
      - Да я за Мухтара и третью четверть так могу! - сказал я. - Подумаешь! Ну вошёл… "Здрасьте". Ну сел. Сидишь, руки на коленях… "Думаете, дождь будет?.." Встал. Ушёл. Да запросто!
      - Не-а, - сказала Верка. - Ещё еда…
      - А чего еда-то? - нахмурился Пехтерь.
      - А того, - Верка взяла у Машки совок. - Нож в левой руке, вилка в правой. Головой в тарелку не лезешь, а тащишь всё в рот с прямой спиной. - Верка зачерпнула совком песок и поднесла ко рту. Мелюзга в песочнице замерла от счастья. - На, - Верка отдала совок Машке. - Запомни: песок не едят! Невкусно!
      - Не-а, - вздохнул Пехтерь, - и за это целый велик в жизнь не получить…
      - А я за Мухтара могу, - не сдавался я.
      - И потом "Спасибо, мамочка", "Спасибо, папочка" и тарелки на кухне помоешь? - ехидничала Верка.
      - Тарелки нет, - сказал я, - у нас коммуналка. На кухне сосед Григорий Петрович у батареи всё время на корточках курит. Меня туда только за чайником пускают, по-быстрому, чтобы я плохого не нахватался…
      - Значит, тебе легче, - вздохнула Верка.
      Мы с Пехтерем приободрились.
      - Но это не всё, - расходилась Верка. - Ещё уши, волосы, руки, ноги…
      - А это чего? - Пехтерь посмотрел на свои грязные пальцы с обкусанными ногтями.
      - А того. Стричь. А ещё мыть. И волосы расчёсывать!
      - Да-а… - протянул Пехтерь.
      - А я за живую собаку могу, - неуверенно сказал я. - Хоть что…
      - Я второй день на этикете, - вздохнула Верка. - А я выносливая, я больше вас с Пехтерем вместе взятых могу на турнике подтянуться. И бегаю быстрее. И то еле жива… Одной этикета не осилить. Но этикет - сила! Проверяла! Поэтому будем этикетом делиться. Я возьму на себя еду - самое сложное. Ты, - Верка ткнула в меня, - "Здравствуйте", "Как здоровье"…
      - Ерунда, - сказал я. - Запросто!
      - А этот, - Верка с сомнением посмотрела на Пехтеря, - возьмёт сольфеджио. Ему же пофиг!
      - Пофиг! - Пехтерь ловко цыкнул под ноги слюной, как делал Жаба. - А чего это - сольфеджио?
      - Потом узнаешь. - Верка повернулась ко мне. - Тебе же Клавдия Петровна, - она кивнула в сторону старух, расположившихся на обшарпанных жэковских стульях у парадного, - мяч не отдала? С того "штандера"?
      - Жди! И не отдаст! Сказала, пока отец клумбу, что мы утрамбовали, не вскопает, - про мяч можешь забыть!
      Верка осмотрела поле боя. Пока у парадного сидело две бабки. Пять-шесть стульев пустовали.
      - Значит, так: я подхожу, - Верка потопталась на месте, - и делаю воспитанную девочку. Я это умею. И отмашка. Идёшь ты, - Верка ткнула в меня. - Подходишь и давай канючить: "Добрый день. Как ваше здоровье… А думаете, будет дождь?.." - Я кивнул. - И даёшь отмашку Пехтерю! - Верка придвинулась к Пехтерю. - Ты пианиста видел?
      - Ну видел, - Пехтерь опять ловко цыкнул слюной. - По телеку тут шпарил!
      - Вот. Подходишь, садишься и как тот в телике делаешь. А после: "А хотите, я вам сольфеджио покажу?.."
      - И чё? Мяч получим?!
      - Увидишь, - Верка встала.
      Верка истуканом сидела перед бабками, медленно переводя взгляд с одной на другую. Бабки занервничали. "Пошёл" - сделала Верка отмашку.
      - Добрый день, Клавдия Петровна! Добрый день… - имя второй бабки я забыл, - и вы…
      Сел. Руки на коленях. Спина прямая, как у Верки:
      - Как вы себя чувствуете, бабушки?
      - Чего это? А, Клав?
      - А я почём знаю? - та пожала плечами. - Их в этих школах чему хошь научат! Нам на голову.
      - Думаете, дождь будет? - вежливо спросил я.
      - Клав, будет дождь-то?
      - Да бес его знает, - та посмотрела в голубое небо.
      "Пошёл" - махнул я Пехтерю.
      Пехтерь подошёл, сел и с лёту стал долбасить по коленям как заведённый. Потом зло спросил:
      - Сольфеджио показать?
      - Мяч, бабушки, отдайте, - глядя перед собой в никуда, сказала Верка.
      - Чего это, Клав? - забеспокоилась вторая бабка. - Отдай ты им, к бесу, мяч!
      Клавдия Петровна приподняла юбки, и мяч сам собой выкатился Верке под ноги.
      - И чё, - счастливый Пехтерь сидел у песочницы, тиская коленями кожаные бока мяча, - потом к моим, а потом к Блинычу? У меня "Орлёнок", у Саньки собака, а у тебя, Верка, котяра?
      - Ну, - кивнула Верка. - И будем меняться. Мои сказали, кота на всё время не возьмут. Тебе, Пехтерь, - Барсика на два дня, Сашке "Орлёнок", а мне Шарика. Так по кругу и будем передавать.
      - Ладно, - нехотя согласился Пехтерь и для меня добавил: - Только не сломай.
      - С Шариком хуже, - вздохнула Верка. - Собаки - они верные!
      - С Мухтаром, - насупился я.
      - Ладно, - отмахнулась Верка и сделала Машкиным ведёрком три кулича подряд. - Зато у нас у каждого будет и собака, и кошка, и велик!
      Обалдев от счастья, мы с Пехтерем смотрели на куличи…
      - Вер, а что такое сольфеджио? - наклонился я к Верке.
      - Да ничего сложного. У меня сестра старшая три года ходит в Дом пионеров. Там пианино, репетитор: ля-ля-ля, ля-ля-ля… И все дела.
      - Я сольфеджио лучше буду, - сказал я. - У нас у бабки на Лесной и пианино настоящий есть! А Пехтерь пусть это: "Здравствуйте", "Как ваше здоровье…"
      Верка с сомнением посмотрела на Пехтеря. Тот сиял как медный таз.
      - Я велик хочу! Мне любой этикет пофиг!
      - Всё, уже темно, - сказала Верка. - Разбираем мелюзгу и по домам.
      - Мам, - крикнул я с порога, - а можно я для этикета на бабушкином пианино буду сольфеджио заниматься?
      Мать посмотрела на отца особым взглядом: это, Боренька, твои мать с сестрой ребёнка настропалили. Голубая кровь, да? А я в кухарках! Да твоя разлюбезная Люсенька над этим пианино, как Кощей над торбой, трясётся! А ещё деньги на репетитора…
      - Сашенька, рыбка моя, иди вон, помойное ведро вынеси. А то мне с папой поговорить надо и Машеньку с улицы переодеть…
      Брат заплакал.
      Размахивая помойным ведром, я прыгал по лестнице. Сзади, виляя хвостом, бежал мой Мухтар. На каждой десятой ступени я оборачивался и кричал:
      - Мухтар, этикет - фас! - и Мухтар счастливо лаял и грыз весёлой пастью воздух.

[в пампасы]