Ночью в Италии, если задрать голову, увидишь - бог знает что.
      И ещё звёзды.
      Это знают даже астрономы.
      Знают и соседские ослы: Чико и Фемина. Что означает "мальчик" и "девочка". У ослов. Они только что вылакали до дна большую лужу под старой оливой. Лужу после дождя, нагнанного из Африки щекастым сирокко, полную тех самых звёзд и - бог знает чего. И теперь стоят счастливые - отфыркиваются и чихают.
      Знает и старый синьор Чезарио, что сейчас бежит к ним, размахивая руками, и орёт как оглашенный: "Чёртовы вы ослы! Вот нахватаетесь из лужи бог знает чего, а ветеринар больших денег стоит…" Он задирает голову и, потрясая молитвенно сложенными руками, выискивает что-то в звёздном месиве: "О мio Dio! Хоть ты надоумь этих ослов…" - и вздыхает, и трёт глаза: то ли от попавшей туда соринки, то ли от невыносимого сияния всех этих звёзд.

      Звёзды в Италии похожи на настоящие.
      Это сбивает с толку.
      На самом деле они серебряные и пришпилены к тёмно-лиловому пологу неба (как на задниках всех романтических итальянских опер).
      И ещё - звёзды протирают. Мягкой бархоткой. Той, что лежит в футляре для очков старой синьоры Изабеллы. А иначе с чего бы звёзды так блестели?
      Впрочем, как и коварную луну. Её, каждый день разную, достают из большой длинной коробки, где вся она, от тонюсенького серпа до круглощёкого серебряного таза, лежит в вате, как ёлочные украшения, припрятанные на пыльных антресолях до следующего Нового года.
      Созвездия в Италии состоят из звёзд, как коровы, пасущиеся на сочном лугу, из клевера, мяты и чертополоха.
      Созвездия без дела слоняются до утра по небу. И не секрет, что от них один гвалт, сутолока и беспокойство. Но и польза - они лижут звёзды своими большими шершавыми языками. А иначе с чего бы звёзды так блестели?
      У звёзд в Италии важная роль: от них зависит жизнь людей; по ним ориентируются; и потом - это красиво.
      Звёзды иногда скрываются за облаками, но ненадолго.
      И ещё: когда идёшь вечером по южному итальянскому городку и заглядываешь в глаза прохожих, то видишь в их глубине те же звёзды. Словно туда опрокинулось небо. И кажется, будто тела, толкаясь, смеясь и размахивая руками, плывут по городу (среди витрин, кустов цветущего дрока и припаркованных машин), как баркасы по небу, сквозь эти мерцающие Девы и равнодушные Весы…
      И хочется подойти и погладить прохожих по затылку. Как меня родители в детстве. Просто так. Но заодно убедиться: те ли это звёзды, что и на небе, или другие; и как они там у них пришпилены…
      Устав от этих размышлений, я подошёл к своей машине, мокрой от только что пролетевшей грозы, принесённой с пулийских холмов, и увидел - она вся усыпана звёздами: и капот, и крылья, и стёкла.
      Я распахнул дверцу и вошёл в это уютное звёздное нутро. Вставил старенький диск Челентано, откинулся в кресле и закрыл глаза: о господи! хорошо-то как! как на небе!

      В Италии очень много ангелов. Несметно.
      Они везде: внутри и на фронтонах храмов, на памятниках, на улицах, в домах, в часовенках у дорог.
      И ещё те, что стоят у нас за спиной, с рождения и до смерти, и оберегают нас; и ещё множество других…
      И ещё два на большом розовом школьном рюкзаке Эмилии: сиреневый и лазоревый.
      Ангелов в Италии больше, чем людей. Это точно.
      Ангелы в Италии, как и люди, бывают весёлые, грустные, печальные и раздражительные.
      Цвета они имеют от нежно-лазоревого до бледно-лососёвого.
      Но встречаются и абсолютно чёрные, алые, белые и даже зелёные ангелы. И голубые. Но редко.
      Ангелы устроены, как и люди. Но ещё умеют летать и живут вечно. И надо помнить: ангелы бывают светлые и тёмные. Как и люди.
      А устроено всё просто.
      Ты плывёшь себе в бесконечном Мировом океане, закинув руки за голову, и бултыхаешь ногами, погружённый, как корабль, по ватерлинию.
      Сверху, как лепестки цветущего миндаля, над тобой порхают светлые ангелы.
      Снизу, как холодные скользкие рыбины, - тёмные.
      И всем до тебя есть дело.
      Поэтому одни люди бегают по поверхности воды как водомерки, едва касаясь её пятками.
      Другие как поплавок: вверх - вниз.
      Третьи: вон порхают среди ангелов мотыльком.
      Четвёртых долбят мордами в тёмной бездне скользкие холодные демоны, как куры клювами просо.
      Так всё это устроено.
      В Италии.
      Как и везде.
      Если все ангелы Италии разом взлетят, всё пространство от Земли до ближайшей звезды, Сириус, будет словно в белых благоухающих лепестках цветущего миндаля.
      Если все ангелы Италии разом раскинут свои белоснежные крылья, покажется, что там наступила зима и всё вокруг утопает в пушистых сугробах. Совсем как в России.
      Я снимаю мокасины, скидываю рюкзак и подхожу к эвкалипту. Высоченный, его нежная, гладкая, пятнистая кожа пропитана солнцем. Тёплая. Я обхватываю его и лезу в небо (только не надо смотреть вниз).
      Когда заканчивается последняя ветка, я отпускаю руки.
      Я лечу вниз (как в детстве зимой, вперёд спиной с тёткиного сарая, в снег).
      Я воплю от ужаса и счастья.
      Я верю, что упаду в большой мягкий сугроб.
      И он оказывается неожиданно тёплым, как утиный пух.
      Я смеюсь и зарываюсь в него лицом, как в перья.
      Как в детстве, в моей далёкой южной станице, когда удавалось поймать толстого селезня или крякву, пролезших сквозь дырку в соседском заборе.

      Дети в Италии не просто дети, а вambini. При рождении они подобны ангелам. Это путти (амуры) в чудных перетяжках, с курчавыми, ниспадающими на плечи волосами и озорными маслинами глаз. Те самые, что изображены на бесчисленных итальянских полотнах и фресках. Точь-в-точь.

      Ими Господь одаривает счастливых матерей Италии, и те любят и тискают их без меры, и целуют их розовые пяточки, и кончики туфель Мадонны из папье-маше в местном костёле, благодаря за это счастье.
      Действительно, они так хороши, что кажутся ненастоящими, хотя очень громко кричат и отчаянно, как и их родители, артикулируют. Глупо думать, что бамбини растут сами по себе, как артишоки или сельдерей на грядке. Всё в руках Господа. Поэтому сзади у них есть пуговки, которые (с Божьей помощью) расстёгивают время от времени, и, как из кокона, появляются новенькие бамбини.
      Если мальчик, то в тёмно-синей тройке с нежно-голубой полоской, белой сорочке, тонком чёрном шёлковом галстуке и маленьких лакированных штиблетах - но всё на размер больше.
      Если девочка, то как волшебная бабочка, очень напоминающая Мадонну из папье-маше в местном соборе.
      Подобное я видел в террариуме и даже выпросил кожу, сброшенную большой гадюкой, у смотрителя. Кажется, она хранится в шкафу вместе с другой ерундой.
      Обычно это происходит так: падре на время уводит бамбино и через миг появляется с уже подросшим мальчиком или девочкой (смотря кого сдавали…) перед счастливыми родителями. Так это происходит.
      Только не надо думать, что в задних комнатах собора стоит толпа вешалок из Ikea, где на распялках висит весь этот сэконд-хэнд. Ничего подобного я не видел.
      Бамбини даются родителям на счастье и в утешение, и потому их не ругают, а так, слегка журят.
      Стоит счастливой матери вывести своего чудного бамбино на улицу или ратушную площадь, как вокруг собирается толпа: бамбини постарше, их родители, родители родителей, все родственники всех, три-четыре ангела, два-три карабинера, лоточник, зеленщик, бармен из кафе напротив; мэр, два помощника мэра в тех самых костюмах в еле заметную полоску; небезызвестная всем синьора Эсмеральда в красных подвязках, о которых знают все; кошки, собаки и бог знает кто.

      Все они тискают и целуют бамбино и говорят: "Belli вambinо, Bellissimi вambinо", и потрясают сложенными ладонями, глядя в ультрамариновое небо.
      А с ними и кошки и собаки. Ведь в Италии животные разговаривают, как и люди. Единственно, немного шепелявят и не выговаривают букву "L" (по латыни). Но все их понимают.
      А с ними и фарфоровый падре Пио с площади пулийского городка Чистернино. Он так делает круглые сутки. У него коричневые перчатки без пальцев, как у велогонщика. Они защищают его стигматы на ладонях от непогоды. Как и у всех других бесчисленных падре Пио прекрасной Италии.
      Даже если бамбино оказывается толстым, ленивым или зловредным, это ничего не меняет. Любовь Господа безмерна.
      Господи! Помоги мне когда-нибудь родиться бамбино!
      Я вытаскиваю из потёртого семейного фотоальбома в сиреневом велюровом переплёте чёрно-белую фотографию с перфорированными краями и кладу её на старую бамбуковую этажерку. На фото мальчик на сером пони. На мальчике шапочка с дурацкими ушками, серое пальто в крапинку, бязевые колготки, короткие штанишки на помочах и неудобные чёрные ботинки фабрики "Скороход". Лицо у него весёлое.
      Это я, Господи, чтобы ты не забыл.

      В Италии ангелы по ночам катаются на велосипедах.
      Тех, что люди оставляют на ночь на улицах, площадях и в переулках.
      Они колесят, смеясь и напевая, кружа по гулким, пустынным итальянским городкам, впрочем, не досаждая этим их жителям.
      Видимо, оттого в Италии велосипеды имеют столь изящную форму: их тонкий металлический каркас ажурен, а узкие шины колёс при соприкосновении с мостовыми издают приятный шелестящий звук, как если вдавить левую ножную педаль органа и одновременно "фа" в нижнем ряду.
      А на стыках старых известняковых плит этот звук переходит в звон: такой же, как когда холодными вечерами ветер раскачивает ветви старых каменных дубов в тёмных аллеях парка калабрийской Vibо Valentia и замёрзшие, скукоженные плоды стучат изнутри о кожуру, словно бесчисленные серебряные колокольчики.
      И люди не удивляются, найдя свой старенький красный Gollalti или белый Chiso не у оливы или ограды парка, а у скамейки перед баром или у фонарного столба. Но недалеко. Ангелы хотя и растяпы, но не настолько!
      Зато велосипед, на котором ночью поездил ангел, знают все, приносит его владельцу удачу.
      А что до замочков, которые навешивают владельцы на свои "бичиклетты", то это от воришек и к ангелам они не имеют ровным счётом никакого отношения.
      И не тайна, что велосипеды в Италии делаются не только для людей и проживают они свою жизнь, как и люди, и, как и люди, попадают потом на небо, а не валяются ненужным ржавым хламом где-нибудь в сарае. По крайней мере, их души. Это все знают.
      И там они ездят, весело позванивая старыми звоночками и шурша стёртыми шинами, не касаясь душистой райской травы. Естественно, они попадают в рай. А куда ещё?
      И рядом с какой-нибудь белой изящной Джульеттой позванивает синий или красный шустрый Ромео. А то и два… И даже случаются стычки; всё как у людей.
      И тогда эту строптивую парочку снова отправляют на землю и там у них рождается целая куча-мала других "бичиклеттиков": синих, лазоревых, розовых и даже в полоску, в крапинку, с глазастыми фарами, с нежными розовыми колёсиками и ещё не окрепшими молочными спицами.
      Но это дело обычное и мало кого можно этим удивить.

      У итальянцев с Богом всё просто.
      Бог любит итальянцев.
      Итальянцы любят Бога.
      И всё!
      И ещё, как только прелестная Кармела поднимает в ультрамариновое небо свои лукавые оливковые глаза и молитвенно сложенные ладошки, Господь даёт ей сразу всё:
      и курчавого Франческо в мужья;
      и двух прелестных детей: мальчика - Джузеппе, и девочку - Марию;
      и двух ослов: Чико и Фемину;
      и лохматого пса Джулио, и дом, и сад, и кота Фердинанда.
      И ещё, загодя: мужа Антонио, для её будущей дочери; жену Луизу, для её будущего сына.
      И внуков даёт: Анджело, Франческа, Микеле…
      И ещё - бог знает что.
      А как иначе?
      Ведь если она начнёт просить, заламывая руки и причитая, то придётся отдать и собственные сандалии из мягкой позолоченной буйволовой кожи (которые не жмут и которые Он так любит…). А у Него и так от этих итальянцев голова идёт кругом.
      …И Он осторожно отодвигает линию прибоя своего Тирренского моря у калабрийского городка Йопполо, на метр и ещё чуть-чуть… Этот маленький Джузеппе такой настырный. Вечно лезет бог знает куда.
      …И Бог слегка придерживает солнце над линией горизонта за портом апулийского городка Mонополи: ему интересно, чем закончится разговор между этими старухами - Филуменой и Клавдией, у старой оливы. И, дослушав, хихикает, мотает головой и, выпустив из рук бордовый диск солнца, долго дует на пальцы.
      Возможно, поэтому закаты в Италии так быстротечны.
      И кажется, солнце ещё высоко, но внезапно оно шмякается в лиловое море, словно кто тянет его снизу за верёвку. Подскакивает мячиком за молом порта и снова падает, и медленно начинает оплывать в алый горизонт, как медуза, выброшенная на камни.

      В Италии созвездия состоят из звёзд, как падре Пио - из добродетелей. Это факт.
      И ещё созвездия - не стадо скучных светлячков, которые в моём детстве обводил указкой нудный лектор московского планетария: "Вот, дети, Скорпион, а вот Стрелец…". Хотя ни я, ни мой приятель Пехтерь, сколько ни пялились, большой разницы не видели…
      В Италии - всё не так.
      Там созвездия (от сверкающего Единорога до мудрой Саламандры) прогуливаются, плывут по небу (оттуда их и срисовывают в астрономические атласы) и таращатся на тебя, вращая зрачками: и рычат, и мычат, и галдят, и причитают - всё разом. Если прислушаться.
      И если приглядеться, небо напоминает большой бассейн, куда попрыгали: Толстый Кит с Фонтаном; Жёлтый Жираф с Фиолетовыми Пятнами; Давно Невинная Дева; Тот Самый Центавр; Просто Пёс прыгнул; и Плешивая Гиена; и даже Кот, который вообще плавать не умеет; и ещё Рыба Летучая; и Гады Морские Всякие, и ещё бог знает кто попрыгал. И теперь нелепо брыкаются ногами, барахтаясь над головой…
      А ты лежишь себе на дне, таращишься, прижимаясь спиной к прохладным керамическим плиткам, и тихо пускаешь вверх смешные бульки. Даже всплывать не хочется - до того хорошо…
      - Buona sera (Добрый вечер)! Любезный, не подскажете, который час? - Жёлтый Жираф с Фиолетовыми Пятнами наклоняет голову и тычет влажным тёплым носом в ухо. Мне щекотно.
      - Scusi, signore (Извините, синьор). - Я выворачиваю карманы. Тру мокрое ухо. Кажется, забыл сотовый в машине… Жираф опёрся подбородком о жёлтую луну. Он смеётся…
      Но это если хорошенько приглядеться и прислушаться… Гомон стоит несусветный. Захочешь - не заснёшь! Это созвездия не могут угомониться, как животные в хлеве.
      В итальянских городках жизнь только и начинается с закатом солнца. (Все знают - итальянцы спят в сиесту.) Тогда открываются двери всех баров, джелатерий, пиццерий, магазинов, театров… И все остальные двери, окна и балконы, обычно наглухо закрытые в полуденный зной, открываются настежь. Из них высыпают дети, собаки, взрослые и кошки. Лают, кричат, мяукают и размахивают лапами, руками и хвостами. До утра. Гвалт стоит неимоверный. Как тут уснуть бедным Псам, Китам и Плешивым Гиенам?
      Я вскинул красный рюкзак и пошёл вниз, по серпантину, среди чёрных, как вавилонские чудовища, олив. К морю. И Коты, и Девы, и Киты потянулись следом по небу, смешно перебирая ногами и зевая.
      Скользя стоптанными кроссовками на изъеденных злыми зимними прибоями рифах марины, я вышел к морю и замер. Обмирая от хруста, переваливался с пятки на носок и наблюдал, как медленно вздымается у ног и опадает невидимое в темноте тело моря. Как обмякают, словно дети на руках, угомонившиеся Гады Морские Всякие. Их вялые ноги смешно свисали с неба, цепляя голову, точно вывешенное на просушку бельё. У некоторых ноги дёргались во сне, как у моего дратхаара, когда ему снятся утки...
      Чудилось: я слышу их тяжкие вздохи и всхлипы; и ещё - их тепло.
      Как если схватить большую голову Тельца и прижаться к его жаркому фыркающему носу.

      По ратушной площади городка Фазано синьора Розалина ведёт за руку маленького Антонио. Длинные шнурки его розовых кроссовок волочатся по стёртым плитам. Как у всех подростков Италии. Он спотыкается.
      - Антонио, тебе не мешают шнурки? - кричат прохожие.
      - Нет, - отрезает Антонио. - Мода.
      Итальянцы известные модники. Даже больше, чем можно себе вообразить. В этом году моден фисташковый и канареечный. Я стою на набережной и наблюдаю, как канареечное солнце садится в фисташковое море. Мода.
      - Salve (Привет), - говорю я Антонио и Фабио, идущим навстречу.
      - Salve, - говорят они и поправляют стоячие воротнички на своих поло, фисташковом и канареечном. И оглаживают гребешки набриолиненных волос и маленькие бородки клинышком. А я рассматриваю, как между их узкими брючками и штиблетами на босу ногу шевелят лапками и таращатся на меня татуированные на загорелых щиколотках: саламандра и тритон. Мода.
      Нелепо думать, что Господь сидит над своей Италией в той самой скучной тунике, шитой серебром, и тех самых золотых сандалиях из буйволовой кожи. Я задираю голову, но могу разглядеть только носок его модного штиблета. И всё. Очень высоко…
      Итальянцы рождаются модными.
      Девочки появляются на свет в элегантном чёрном платье от Гуччи, белье от Версаче, узких лакированных лодочках от Валентино и с большой сумкой через плечо (в этом сезоне розовая) от Армани; с алыми изящными лейблами.
      Мальчики рождаются в тёмно-синей тройке в мелкую голубую полоску, голубой сорочке (в этом сезоне с пуговками на лацканах), узком красном галстуке-селёдке, чёрных шёлковых носках и лакированных чёрных штиблетах.
      Это называется - вella figura.
      Это не менее важно, чем воскресная месса в местном соборе.
      И это на всю жизнь.
      Мода в Италии на пятом месте после Девы Марии, Господа Бога, Папы Римского и Семьи (мафии). Иногда и футбола.
      Папа Римский, мафия и футболисты тоже одеваются от Гуччи, Дольче & Габбана или Армани…
      О том, кто одевает Деву Марию и Господа Бога, Ватикан умалчивает.

      Звери в Италии имеют голубые глаза, раз Христос - васильковые. Ими он печально разглядывает нас из всех альковов Италии. И разговаривают звери, как и люди. Но их не слышно, ведь итальянцы говорят громче. А когда замолкают, то обычно замолкают и звери. Из уважения, и ещё потому, что стоит им начать, как тут же какой-нибудь синьор Калабрези вступит и - всё пропало!
      Главные звери Италии это: Глупый Ёж, Хитрая Лиса, Просто Собака и Длинная Змея (длиной до метра). Их изображения я видел во всех соборах Италии. Ну, почти во всех.
      И ещё я видел их раздавленными вдоль дорог, когда ездил по Италии на машине. Особенно глупых ежей.
      Конечно, звери в Италии говорят по-итальянски. А как ещё? Но я не видел, к примеру, чтобы синьор Глупый Ёж зашёл в тратторию и крикнул бармену: "Бонджорно, Давидо, воррей корретто!" Ему, конечно, нальют кофе с ромом. Но это не принято.

      Со мной они пытались поговорить, ведь я иностранец. Особенно когда я сидел один в арендном "фиате", выкатившись колёсами на изъеденные штормами известняковые рифы небольшой марины под курортным городком Монополи. И разглядывал, как вдалеке, океанский лайнер ползёт по алому от закатного солнца горизонту, точно белая бусина по натянутой струне.
      Они подошли все разом: и Глупый Ёж, и Хитрая Лиса, и Просто Собака. И конечно, Длинная Змея. Длиной до метра. И начали гомонить разом и отчаянно артикулировать, как это принято в Италии.

      Я плохо знаю итальянский и только глупо кивал и таращился на бусину-лайнер, не понимая ни слова. "Нон каписко, нон каписко (Не понимаю, не понимаю)…", - бормотал я, печально пожимая плечами.
      Звери разочарованно разбрелись. Потому что поздно и пора на вечернюю мессу, в костёл. Там они сядут позади всех на свою длинную чёрную скамью из ливанского кедра, ту, что слева от амуров, висящих над мраморной ракой со святой водой, и еле слышно будут шептать: "Ave, Maria, gratia plenа…", - как все.
      И когда падре Франческо вскинет руки и все прихожане как один встанут коленом на красную бархатную скамеечку и красиво и печально cклонятся лбом на сложенные молитвенно руки, то и Глупый Ёж, и Хитрая Лиса, и Просто Собака, и Длинная Змея просто опустят головы на грудь.
      И ножки их будут смешно свисать, не касаясь гранитного пола. А у змеи - хвостик.

Рисунки автора

[в пампасы]