Сколько помнил себя мальчонка, играл он в те игрушки, что сперва матушка его, мастерица, лепила из глины, а вскоре и сам он лепить научился.
      И до того ловко это у него получалось, будто в поделки свои - свистульки, солдатиков, коников да франтих мальчонка смешинку какую вдыхал. И выходили они из рук его этакие напевные да радостные - глаз не оторвешь. Хотя мастерством в тех местах удивить мудрено было. Промысел этот, лепки из глины поделок да игрушек, солонок да подсвечников, кувшинов да кринок, издавна известен был. Всей деревней с него кормились. И матушка его мастерица изрядная была, потому радовалась сердечно, видя в сыне усердие и склонность к лепке: красоту руками делать - не впотьмах жизнь прожить.
      Так лепил он свои веселые фигурки, помогая матери, а та их обжигала, расписывала да на базар несла.
      Одно печалило матушку и ее односельчан - истощаться стали залежи глины хорошей, жирной. Давно ее для поделок-то брали. Целыми семьями и деревнями. Глины разной много - с песком, с землей, а такой, что рукам послушная, лепкая да мягкая, такую только в одном овраге добывали. Но вот и выбрали с годами.
      Разговоры взрослых об этой печали тревожили мальчонку. И однажды, как ушла мать в город поделки на базаре продать, собрался, оделся да и отправился глину искать. Шел и думал: где бы новые залежи найти? И додумался ведь, этакий выдумщик, идти в гору: к солнышку там, на горе, поближе будет. И снег, глядишь, стаял. И земля открылась. И легче там будет глину найти.
      Долго шел-пробирался, вовсе из сил выбился. Присел на торчащий пень и заснул, обессиленный, среди тьмы кромешной ночной.
      А проснулся, видит: кругом снега и снега. И так горестно ему стало, такое отчаяние душу сковало, тоска слезная по матушке, по дому родному одолела, что, подняв голову к солнышку, заплакал мальчонка в голос:
      "Эх! Небушко, небо! Солнышко ясное! Что ж не щадите, губите! Не на забаву я шел сюда - ради матушки, глину искать, чтоб подспорье нам было. А теперь страшно мне, вижу, сгину здесь, матушке на горе. Неужто ради нее не пожалеете?"
      И такими горючими слезами заплакал в отчаянье, что падали они в глубокий снег одна за одной. Да, видно, так горячи были, что снег вокруг пня таять начал. Мальчонка не сразу и приметил - все плакал от страха, голода и холода. А уж как услышал весеннее журчание, как увидел, что из земли зеленые ростки пробились, так и замер в изумлении, оглядывая оживающую на глазах поляну. Слез с пня, хотел обойти, разузнать место, где средь зимы весна приключилась, да поскользнулся и упал. Барахтается, подняться не может. Пытается ручонками о землю опереться, да все скользит и падает! И понял вдруг, что скользит-то по глине! Взял ее в руки и обомлел: хорошая глина! Да что там хорошая - до того послушная да мягкая, точно ее кто размял старательно, к лепке подготовил.
      Проворно свистульку вылепил, коника крылатого, и, довольный, что глину нашел, принялся комьями котомку набивать.
      То-то матушке радость будет! Поди, уж домой воротилась, ищет его, волнуется.
      "Эх! Кабы ты, коник, настоящим был да к матушке домой меня перенес!" - подумал мальчонка, глянув на отставленную в сторону свистульку.
      И вдруг точно рука незримая свистульку ту, коня крылатого, смяла, превратила в ком глины. Завертелся ком, закружился на месте и на глазах стал расти в неописуемое что-то. В рост коня настоящего свистулька стала! Крылами глиняными машет, точно в полет манит. И копытом бьет и глиняной гривой трясет конь.
      Ох и жутко стало мальчонке! А все-таки любопытство верх взяло, и, закинув котомку с чудесной глиной за спину, вскочил он на коня крылатого.
      Уж что тут сделалось! Зарябило в глазах - Солнце с Луной да звезды мелькать пошли. Ветер в ушах свистит, воет. Летит мальчонка над родными местами в обратный путь, к дому.
      И вдруг стихло все - опустился он плавно, точно пушинка с неба, на родное крыльцо. Чуть дух перевел, а конь тот резвый на глазах уменьшаться начал, покуда прежнею свистулькой рядом с ним не замер. Взял малец ее в руки рассмотреть получше.
      "Ой! Сынок! А что же ты такой чумазый на крыльце сидишь?" - услышал он голос матери.
      Поднял голову, видит, матушка с базара возвращается, к калитке подошла.
      И, обрадованный, что все же раньше нее домой поспел, бросился мальчонка ей навстречу.
      Уж матушка и не знала, чему больше дивиться: рассказам ли его о диковинном путешествии или тому, какую добрую глину раздобыл.
      Отложив свистульку, принялись они на следующий день новые игрушки да вещицы на продажу лепить.
      Лепилось что пелось из той удивительной глины! Расписали потом, обожгли. А как все готово было, собрали в короб, переложили бережно соломой и на базар отправились. Продавать.
      Утром базарного дня расставили на прилавке глиняную свою расчудесицу цветастую.
      Народ подходит, глазеет, любуется. Уж больно хороши игрушки! Как лепились с легкой душой и веселым сердцем, так и смотреть на них отрадно.
      Мало того - открылось в той глине чудесное свойство.
      Стоит кому на поделку подольше засмотреться, с мечтанием затаенным, тотчас сминается вещица в ком глины и на глазах у всего честного народа превращалось в то, что человеку тому думалось, в полной ясности отражая, что у кого на уме.
      Протиснулись к прилавку девки смешливые, хохотушки румяные - поделки разом смялись да оборотились свадьбой.
      Ну не чудо ли?
      Крепким локтем подвинула расписной товар молодая вдовица, что скучала, томилась, проживая оставленное стариком мужем купецкое богатство, - тотчас смялась глиняная свадьба, а взамен образовался молодой франт с подкрученными усиками, по последней моде расфуфыренный. Модную шляпу с головы сдергивает и ей одной кланяется. Диковина да и только! Зарделась вдова и под общий смех и прибаутки юркнула в толпу.
      Протиснулся к прилавку купец. Да под его упорным взором одни только глиняные монеты и являлись.
      Словом, весь базар в тот день толпился у прилавка, где мастерица с сынком поделки свои выставляли.
      Раскупили игрушки задорого. Одна свистулька осталась. Та, что малец слепил на горе сидя. И каких только фортелей не выделывала она под взглядом отставного солдата! Целая баталия из нее вышла. Глиняные солдатики туда-сюда снуют, пушечки глиняные глиняными снарядами палят… Народ от греха подальше кто куда разбежался. Мать с сыном под прилавок забились.
      Но слышат, стихло все разом. Выглянули и пуще прежнего оторопели: стоит у прилавка сам генерал-губернатор во всем своем величии. Старого солдата подвинул, грозно на баталию взглянул. Та разом в глиняный ком свернулась и медалью кажется. Генерал ту медаль сгреб да за обшлаг упрятал. А матушке с сынком за ним идти велел.
      Как ослушаться! Пошли, в карету сели, едут по городу.
      Приехали к особняку того самого генерал-губернатора. Вошли за ним следом в дом, нарядного дворецкого посторонились.
      От давешних чудес не остыли, а тут от дивной красоты и вовсе голова кругом пошла.
      Вазы малахитовые меж колонн мраморных да вдоль стен расставлены, на стенах картины в золоченых рамах развешаны. В хрустальных люстрах радужные зайчики мелькают.
      Паркет наборный, узорчатый до того сияет, что и ступать-то боязно растоптанными валенками. Стоят, любуются как зачарованные, словно за тот забор заглянули, что рай от нас, грешников, огораживает.
      А генерал-губернатор тем временем повелел их на кухне накормить, обогреть да приодеть, потому как позже предстоит им к гостям иностранным выйти.
      В тот вечер именитые гости ожидались. Король заморский, что проездом через Отечество наше со всею своей свитой следовал, со свадьбы дочери возвращаясь..
      И предстояло генерал-губернатору принять его честь по чести.
      Потому как улей гудела кухня и сновали туда-сюда очумелые слуги.
      Генерал-губернатор был человеком обстоятельным, рассудительным, все в подробностях продумал - как ему высокого гостя принять. Старался, чтобы не то что придраться было не к чему, а чтоб осталось у короля впечатление самое расчудесное о пребывании в Отечестве нашем. Уважение к державе чтоб осталось у чужеземцев.
      Праздник устроил на славу! Потому как Отечество всею душою любил и радеть для него был готов.
      А зная привычку иноземцев говорить о нас если и с почтением, то непременно вроде как в прошедшем времени: "Помним, мол, и почитаем великую вашу историю, о великих свершениях и победах ваших отцов и прадедов не забываем!" - непременно хотел показать, что не одними лучами былой славы освещены деяния наши и что сами мы, нынешние, былому не пасынки.
      И как только почувствовал, что настал черед позабавить гостей, тут и приказал позвать мастерицу с сыном.
      А сам посреди торжественного стола поставил свистульку, что мальчонка вылепил.
      "А вот, - говорит, - извольте, ваше сиятельство и вся ваша королевская свита, полюбопытствовать на то, что и в самой крестьянской малости, в простонародной забаве всегда чудесам место найдется".
      Те среди фарфора тонкого, хрусталей да серебра в недоумении на свистульку уставились.
      Генерал-губернатор глаза закрыл да про себя молитву шепчет, чтобы чудо то, что днем на базаре видел, повторилось.
      И ведь не подвела свистулька! Такие выкрутасы пошла выделывать - генерал только Бога благодарил да радовался.
      Первыми, по девичьей своей живости, протиснулись к игрушке фрейлины. И уж всю-то их легкомысленность свистулька во всей красе на потеху зрителям отобразила. Кружились среди тарелок и бокалов глиняные дамы с кавалерами, жеманились и время от времени женились.
      Фрейлин сменили было кавалергарды, да король им приказал подале отойти, потому как что у тех на уме, прилюдно показать нельзя.
      Видя, что свистулька честно заветные мысли отображает, повелел король всей своей свите поочередно к ней подходить - для ознакомления с умонастроением. До глубокой ночи не смолкал смех в замке. Веселились от души гости, веселился и сам генерал-губернатор.
      И, довольный тем, что все так славно удалось, велел под шумок принести сундучок с монетами, - щедрый платеж за свистульку, и мастерицу с сыном привести: пусть знают гости, что чудеса у нас творит люд самый простецкий. И смекают: что же ученому-то народу в таком случае под силу сотворить.
      Ввели мастерицу с сыном, накормленных да наряженных, в зал, гостям представили. Тут и сундучок вручил им генерал от чистого сердца. Король от себя тоже добавил.
      Откланялись они и из зала удалились. Да не стали ждать, пока им зипуны их замызганные вынесут, а поскорее дали деру.
      И правильно сделали!
      В разгар веселья захотелось королю узнать, что у королевского палача на уме.
      Отправились будить. А он уж который сон видит. Хоть и в свите, однако ж палач он и есть палач - всем от него подальше быть охота, потому он всегда особняком и к общим развлеченьям не допущен.
      Глянул угрюмый палач на веселые лица придворных и понял: насмешку над ним учинить хотят, не иначе.
      А как стали его к столу подталкивать, к тарелке, на которой кроме кома глины - ничего, осерчал вконец. А придворные от смеха прыскают, велят на глину смотреть, да со всем вниманием.
      Палач и посмотрел…
      Юлой завертелась на тарелке глина, стала расти, подниматься прямо на глазах, превращаясь во что-то белое, неясное.
      Король, желая разобрать, что там такое, по близорукости своей ближе подошел. Пригляделся… да это ж смерть сама! Смерть на него тоже взглянула да и растаяла. И ни свистулькой, ни глиной больше уж не оборачивалась.
      Качнулся король, корона с головы скатилась, а следом и сам он рухнул замертво.
      А чего другого от палачовой-то головы ждали?!
      Так разом праздник и кончился.
      Воротясь в королевство, об истинной кончине короля свита помалкивала. Да и кто бы поверил, что правитель их во цвете лет от русской свистульки погиб?
      Но слухи, конечно, ходили. И по сей день ходят.
      Потому как вижу где поделки глиняные - свистульки, игрушки разные - скорей туда. И уж смотрю на них, во все глаза глазею. Все надеюсь, что те чудеса вот-вот начнутся. И что вылеплены игрушки эти из той самой глины чудесной, руками матушки-мастерицы и сына её. И значит это, что укрыла их тогда зимняя ночь, замела метель следы, не обидел в пути лихой человек и сохранили они платеж тот щедрый за мастерство свое и терпение.
      Сама покуда чудес не видала, но думаю: потому под моим взглядом как неживые поделки стоят, что в голове моей пусто, а значит и отражаться нечему. А они-то те самые - чудесные!

[в пампасы]