Бабушка загремела в больницу, объевшись котлет. Ей было жаль выбросить девять вкусных котлет, испечённых накануне, и она их съела. Мы с братом не смогли ей помочь - мы доедали сырники. К вечеру бабушка раздулась как воздушный шар и пообещала лопнуть, если мы сейчас же не вызовем скорую помощь. Усатые санитары вдвоём еле скатили её с лестницы и пропихнули в кузов машины.
      - Я вам позвоню, - сказала бабушка из кузова, когда мы с братом подошли к его раскрытым дверям.
      После этого санитары захлопнули двери, прыгнули в кабину и машина умчалась.
      - Всего три дня прожили с бабушкой, а она уже в больнице, - заметил брат.
      Я вспомнила, как мама однажды сказала, что мы кого угодно сведём в могилу. Но вряд ли она хотела вреда бабушке, отправив к ней внуков на четыре недели. Четыре недели - столько должна была длиться мамина командировка. В пятницу мама собрала чемодан и позвонила бабушке, предупредив, что к ней сейчас явятся внуки и останутся на двадцать восемь дней. Через полчаса мама уже ехала на такси в аэропорт, а мы с братом сидели у бабушки на кухне и пили чай с черникой.
      - А куда отправили маму, Коленька? - спросила бабушка в третий раз.
      Память у неё никуда не годится - даже не может запомнить, что брата зовут совсем не Коленька.
      - На Гавайи, - сказал брат.
      - Гавайи? - переспросила бабушка.
      - Гавайские острова находятся в Тихом океане, - сказал брат. - Там разъярённые туземцы убили великого мореплавателя Джеймса Кука.
      - Убили? - переспросила бабушка.
      - Да, - подтвердил брат. - Сначала его ударили камнем по голове, а потом зарезали ножом.
      - О господи, - вздохнула бабушка. - Что на свете творится. А куда уехала мама?
      Бабушку увезли в больницу в воскресенье. На следующий день, в понедельник, мы с братом проспали до вечера, потому что всю ночь жгли на старом кладбище костёр и ходили на могилы вызывать души умерших. Делается это так: берёшь кусок проволоки, сгибаешь его буквой Г и в три часа ночи идёшь на могилу. Становишься лицом к камню, зажимаешь Г между ладоней, чтобы кончик проволоки указывал на север. И говоришь: "Добрая душа появись, злая провались". Как только проволока чуть-чуть повернётся в ладонях - мертвец здесь. Тогда надо задать вопрос, на который хочешь получить ответ. Первым вызывал душу брат, он спросил: "Карл Иоаннович, поступлю ли я после одиннадцатого класса в эспэгувэка?" Я прошептала: откуда такому старому мертвецу - а помер Карл Иоаннович в 1891 году - знать, что СПГУВК - это Санкт-Петербургский государственный университет водных коммуникаций, в котором брат мечтает учиться на моряка? Но тут проволока в ладонях брата дрогнула и медленно начала поворачиваться по кругу. Если она опишет полный круг - "да", если остановится на полпути - "нет". Проволока сделала полтора круга. Обрадованный брат вручил мне Г, и я пошла выбирать могилу. Мертвецов со сложными именами вроде Иоанновича я решила не беспокоить: не смогу выговорить имя правильно, он обидится и соврёт. Поэтому я выбрала огромный белый камень с плачущим ангелом наверху и вызвала его хозяина Гену. "Гена, выйдет ли мама замуж за Короля Дроздоборода?" Мы прозвали так её нового жениха - длинного кудрявого фотографа с торчащей вперёд острой бородой. Проволока дёрнулась сначала в одну сторону, потом в другую - и застыла на прежнем месте, указывая на север. "Нет", - сказал брат. "Он просто думает", - сказала я. Мы подождали - но мертвец, судя по всему, ушёл.
      Проснувшись следующим вечером, мы вспомнили о бабушке. Она не позвонила из больницы, как обещала, но пугаться было рано - она могла просто забыть. Во вторник она опять не позвонила, и тогда брат набрал телефон медицинской справочной службы, чтобы ему сказали, в какую больницу поступила бабушка с такой-то фамилией. Больница № 2 - ответили брату. Тогда он позвонил туда и попросил связать его с бабушкой. В трубке заскрипел голос:
      - Коленька, наконец-то ты меня нашёл! Как я здесь оказалась?
      Брат коротко рассказал, как было дело.
      - О господи! - воскликнула бабушка. - Теперь понятно, почему они не дают мне есть.
      - Ты долго пролежишь? - спросил брат.
      - Не знаю, - сказала бабушка. - А как я здесь оказалась?
      Брат объяснил ещё раз и спросил:
      - Бабушка, нам пока у тебя жить?
      - А почему вы живёте не дома? - удивилась бабушка.
      Брат объяснил ей и это.
      - Бабушка, где нам взять денег на еду? - спросил он, пока она не провалилась в очередную дыру склероза.
      Но было уже поздно.
      - А мама вам не даёт карманных денег? Передай, что я ей за это надеру уши.
      - Ладно, - устало сказал брат. - Выздоравливай.
      Он положил трубку и пошёл на кухню. В холодильнике оставались оладьи из печёнки, бутылка кефира и две банки черничного варенья. Оладьи брат выбросил, чтобы мы не отравились, как бабушка. Кефир понюхал - и тоже выбросил. В шкафу нашлись сухари и немного гречневой крупы.
      - На два дня хватит, если не обжираться, - решил он.
      Гречку мы съели вечером. К мертвецам ходить настроения не было, и после гречки брат рассказывал истории про мореплавателей Магеллана, Кука, Дрейка и Лаперуза.
      В среду стало ясно, что на сухарях и варенье мы долго не протянем - слипнемся и ссохнемся. Подумав, решили ехать к Королю Дроздобороду, - он ночевал пару раз в нашей квартире, так почему бы нам не пожить у него? Правда, я немного стеснялась Короля - он был чужой человек, пусть даже мамин жених, и никогда со мной не разговаривал.
      Мы помнили, где живёт Дроздобород, - однажды мы с мамой ходили к нему в гости и он показывал нам шесть своих фотоаппаратов, один другого больше. Я тогда нечаянно раздавила валявшуюся на полу катушку с плёнкой, и Дроздобород смотрел на меня так, будто я выдавила ему глаз, но ничего не говорил. А мама рассмеялась и сказала: "Боже, какой ты красный! Ничего, сделаешь ещё тысячу снимков, лучше этих". Не знаю, смог ли Король утешиться.
      На лестнице я пропустила брата вперед - пусть Король увидит сначала его. Брат позвонил в дверь, постоял, позвонил ещё раз, опять постоял. Наверное, Король был на работе. Надо было ждать, когда он вернётся. В рюкзаке у меня протекла банка с черникой - спустившись во двор, мы открыли рюкзак и вытряхнули в мусорный бак чёрные от варенья майки, трусы и шорты. Банку тоже выкинули - всё равно варенья в ней больше не было. А потом и рюкзак выкинули - какой в нём теперь прок.
      Час, а может, два мы сидели на скамейке, пока не захотели есть. Брат вынул из своего рюкзака плеер с наушниками, встал и велел следовать за ним. Мы пошли в продуктовый, но продавщица отказалась купить у нас плеер. За углом нашлась палатка с мобильными телефонами - продавец долго вертел в руках чёрную коробочку, потом спросил, сколько мы хотим.
      - Тысячу, - сказал брат.
      - Тысячу? - усмехнулся продавец. - Пятьсот максимум! У него корпус поцарапан.
      - Где?
      - Вот! И батарейки скоро сядут. На, забирай свой плеер.
      Он высунул руку из окошка. Брат взял плеер, постоял и вернул назад, забрав пять сотенных бумажек.
      - В магазин? - обрадовалась я.
      - Нет, - сказал брат. - Нам нужен суп, чтобы не болели животы.
      Мы обошли квартал кругом и обнаружили в одном подвале кафе, которое называлось "Бегония". Порции там были такие большие и жирные, что мы вдвоём наелись одной тарелкой борща и одной яичницей и на мороженое смотреть уже не могли.
      Король вернулся поздно, когда стемнело, и я спала на скамейке, положив голову на колени брата. Меня разбудил свет фар, который бил прямо в глаз. Это была машина Дроздоборода. Он поставил её у подъезда, выключил фары, вылез наружу и, не узнав нас, зашагал к двери. Мы вскочили и бросились за ним, а брат громко сказал:
      - Здрасте!
      Король подпрыгнул, будто ему выстрелили в спину, обернулся и вытаращил глаза. Он и тут нас не узнал, пока брат не напомнил, что мы дети нашей мамы.
      - О! - выдохнул Дроздобород, одной половиной рта улыбаясь, а другой кривясь. - Вы здесь… гуляете?
      - Понимаете, - сказал брат, откашлявшись, - мама уехала в командировку и послала нас к бабушке. А бабушка отравилась и попала в больницу. Поэтому нам нечего есть.
      Брат замолчал и уставился на Дроздоборода, а Дроздобород забегал глазами туда-сюда, переводя взгляд с брата на меня и обратно.
      - А у вас нет другой бабушки? - сказал он и густо покраснел.
      - Нет.
      Сказав это, брат нахмурился и, взявшись за край своей майки, стал накручивать ткань на указательный палец - он всегда так делает, когда ему что-то не нравится.
      - Вы голодные? - вскинул голову Дроздобород. - Пойдёмте, тут кафе есть…
      - "Бегония", - буркнул брат.
      Дроздобород замер с приоткрытым ртом и стал похож на оглушённую ударом кошачьей лапы птицу. К подъезду подъехала ещё одна машина и встала бок о бок с машиной Короля. Из неё вышла женщина в блестящих босоножках и с шоколадными ногами. Она подошла к нам - мы так и стояли у двери - и, с любопытством оглядев нас с братом, сказала:
      - Привет.
      Дроздобород ужаснулся, но быстро справился с собой и сказал:
      - Привет. А вот… мои знакомые. Одну минутку.
      Он взял женщину под руку и отвёл подальше от нас. Они встали около своих машин и начали вполголоса разговаривать. Говорили они долго, и я успела прихлопнуть на лбу четырёх комаров. Потом женщина села в свою машину, хлопнула дверью, завелась и, вспыхнув фарами, уехала. Дроздобород, сунув руки в карманы, постоял, глядя ей вслед, и вернулся к нам.
      - Ну, пойдёмте, - сказал он таким уставшим голосом, словно перетаскал на гору тонну камней. - Переночуете, а завтра разберёмся.
      - Нет, спасибо, - сказал брат. - Мы лучше пойдём.
      - Куда? - растерялся Дроздобород.
      - Пошли, - брат взял меня за руку.
      Не прощаясь, мы спустились по ступеням крыльца и зашагали через тёмный двор. Похоже, мой мертвец действительно имел в виду "нет".
      Ночевали мы опять в квартире бабушки. После борща и яичницы у нас оставалось триста рублей, на сотню мы купили бананов и творога - на завтрак. "Нам хватит двухсот, пока бабушку не выпустят?" - спросила я. "Нет", - сказал брат. Мы сидели за столом на кухне и смотрели на три банана, лежащих перед нами.
      - Остаётся единственный выход, - сказал брат. - Не будем ждать, пока бабушку выпустят, а сами её оттуда достанем.
      На следующий день мы поехали на трамвае в больницу. На первом этаже у лифта сидела девчонка в белом халате, похожая на мою учительницу математики. Девчонка глянула поверх очков и ехидно спросила:
      - Куда это?
      Мы объяснили, что к бабушке.
      - Здесь инфекционное отделение, - важно сказала девчонка. - К больным никого не пускают.
      Мы молча переглянулись.
      - Можете передать ей боржоми, - добавила девчонка.
      - Потом, - сказал брат. - На каком она этаже?
      Девчонка порылась в своей толстенной тетрадке и сказала: на втором.
      - Ага, - задумчиво сказал брат. - Спасибо.
      Мы повернулись и вышли на улицу. Зайдя за угол, обошли корпус с тыла и, остановившись под берёзой, крикнули курившей в открытом окне второго этажа старухе, чтобы позвала бабушку.
      - Коленька! - обрадовалась бабушка, когда, появившись у окна, увидела нас. - Хоть ты скажи, зачем я здесь?
      - Потом, - пообещал брат. - Нормально себя чувствуешь?
      - Нормально. Только есть очень хочется.
      - Нам тоже, - вполголоса заметил брат и громко сказал: - Возьми свои вещи и возвращайся к окну.
      Бабушка послушно скрылась и через минуту возникла у подоконника с зубной щёткой в кармане халата. Тогда брат подпрыгнул и стал быстро карабкаться на берёзу. Скоро он уже сидел на толстой ветке напротив окна. Ветка тянулась к стене больницы и проходила всего в полуметре от подоконника, за которым стояла бабушка.
      - Лезь сюда, - сказал брат.
      - Коленька, - растерялась бабушка.
      - Давай-давай, - подбодрил её брат. - Ты же не хочешь оставаться здесь вечно?
      Бабушка всплеснула руками.
      - Тогда правую ногу вперёд, - сказал брат.
      Я на всякий случай вытянула руки, чтобы в случае чего поймать бабушку, и мысленно порадовалась, что она за эти дни похудела раза в два.
      Бабушка по-крабьи, боком, забралась на подоконник и уже занесла правую ногу, чтобы дотянуться до ветки, но тут нас обнаружили. Две медсестры, которым приспичило прогуляться по больничному двору, завизжали как резаные. Брат вздрогнул и чуть не свалился с берёзы, бабушка рухнула с подоконника - хорошо, что внутрь, а не наружу, - а я так и стояла с вытянутыми руками, будто ждала манны небесной.
      Пришлось нам с братом спасаться бегством и надеяться, что бабушку не накажут, - впрочем, она всё равно ничего не вспомнит, так что расколоть на допросе её не удастся.
      Когда вечером мы встретили Дроздоборода у подъезда, он уже не стал нас пугаться и вздрагивать. Вид у него был довольно грустный, и борода поникшая.
      Брат попросил денег в долг. Нам нужно было дожить до возвращения бабушки из больницы. Дроздобород покраснел и полез в карман. Потом протянул деньги и сказал брату, что это не в долг, а просто так. Тут они начала спорить, но Дроздобород скоро не выдержал и, крикнув "Всё!", кинулся в подъезд.
      Мы шли по улице и смотрели на солнце, чтобы у нас скорее загорели лица.
      - Как думаешь, - спросила я брата, - мама когда-нибудь выйдет замуж?
      - Не знаю, - сказал он, подумав. - Может, и не надо? Одни огорчения от этого.
      - Огорчения кончатся, - сказала я.
      Бабушка вернулась через два дня. Она открыла дверь своим ключом - а в прихожей встретили её мы. Увидели в окно, как она по двору идёт.
      - Коленька! - прослезилась бабушка. - И ты, девочка!
      Мы тоже прослезились и протянули ей подарки - три больших ромашки, сорванные у камня мертвеца Гены, и банку диетического творога.

[в пампасы]