24 июня 1812 года французская армия под командованием императора Наполеона, возжелавшего завоевать Европу, а затем и весь мир,
перешла границу государства российского. После знаменитой Бородинской битвы и отступления русских по стратегическим соображениям
войска Кутузова сдали Москву и отходили по Рязанской, а затем по Старокалужской дороге. Кутузов собирал силы и готовился дать
решающее сражение под Тарутино. Армия Наполеона, покинув Москву, преследовала армию Кутузова, буквально наступая на пятки. Но вскоре
великая армия завоевателей превратилась в армию беглецов. Голод и холод стали союзниками русской армии. Именно в эти тревожные дни
зародилось партизанское движение, которое возглавил талантливый полководец Денис Давыдов. За поимку Давыдова Наполеон назначил
крупную награду. Партизан боялись не только мелкие группы мародёров, рыскавшие по деревням в поисках пропитания, но и крупные
войсковые соединения. В этой неуловимой лесной армии вместе со взрослыми ополченцами, крестьянами и солдатами, воевали за свою малую
родину дети - маленькие патриоты. Эта повесть посвящена им.
Едва рассвело, труба пропела побудку. Зашевелилось сонное царство. Мишка вылез из-под тулупа и протёр глаза. Лёгкий морозец
взбодрил и окончательно разбудил. Вокруг суетились ополченцы. Кто-то готовил на костре, кто-то чинился. Лошади, которых так и не
распрягали, смешно утопали в торбах головами и хрустели овсом.
- Слышь-ко, паря, давай, вылезай. Возьми картохи и Ивашке отнеси, вона у кибитки кашеварит. Отдашь картоху - он тебе каши,
миску-от не забудь.
Мишка спрыгнул с подводы, потянулся, пошарил в корзине, достал пяток картофелин и побежал к костру. На полдороге вспомнил про
миску, пришлось назад бежать. Схватил миску и обратно. И тут раздалось по обозу: "Двигай!" Мишка с досады плюнул - опять каши
не поесть - и вернулся.
Ефим ничего не сказал. Протянул ломоть чёрствого хлеба, снял торбу и повёл лошадь с телегой в обоз.
Проехали версты три, как впереди раздался треск ружейных выстрелов. Туда проскакал отряд казаков с пиками наперевес.
- Тпррууу, - остановил лошадь Ефим.
- Что там? Что там? - Мишка вскочил на телеге, пытаясь разглядеть, что происходит.
- Слышь-ко, паря, а ну сядь, не ровён час шальная пуля прилетит, бошку-то отстрелит.
Мишка присел, но чуть-чуть, чтобы не подумал дедка Ефим, что испугался. Обоз тронулся, Ефим шевельнул вожжами, и лошадь
послушно потянула телегу. Мишка не удержался и упал прямо на самовар, больно ударившись плечом. Ефим сердито покосился на него
и тут заметил большую вмятину на жёлтом боку.
- Балда ты стоеросовая, - в сердцах сказал Ефим. - Спортил мне самовар. Такой самовар был.
- Чё, справить можно, - огрызнулся Мишка, потирая плечо.
- Стой! Стой! - передали команду возницы, и обоз остановился.
К телеге Ефима подскакал вестовой.
- Ты, что ли, Ефим Кочергин?
- Я.
- Велено тебе с мальцом к господину полковнику. Поворачивай оглобли, дорогу укажу.
Ефим развернул телегу, впрыгнул на околоток и нахлёстывая правил за посыльным. Заехав в чащу, остановились у лесной сторожки.
В избушке было жарко, хозяин лесник топил маленькую печурку. У окна за дощатым столом склонились над картой Кудашев и Кожин.
Полковник поднял голову на стук.
- А, братцы мои, прибыли!
- Так точно, ваше высокоблагородие!
- Присаживайтесь, - Кудашев указал на скамью у печи.
Уселись. Приятно веяло теплом от печи, грело спину, шею. Мишка быстро сомлел; вспомнился родной дом, белёная печь, мамка со
свежеиспечённым хлебом. Он сглотнул слюну.
- Давно ели? - спросил Кудашев, словно прочитав Мишкины мысли. И не ожидая ответа, позвал: - Мешков, кликни Емельяна! Пусть
каши подаст, гренок на сковороде, да побыстрее.
Денщик полковника Емельян принёс большую миску с распаренной гречкой, сдобренной подсолнечным маслом, сковороду с горячими
гренками. Орудуя деревянными ложками, быстро справились с кашей. Жареный хлеб Ефим завернул в тряпицу и спрятал.
- Благодарствую, - сказал он, облизывая ложку и утирая усы и бороду широким рукавом.
- Ну, - начал Кудасов, подводя Ефима и Мишку к карте, - надлежит вам ныне поиск произвести. Мы здесь - в Жукове. Пройдёте две
деревни: Конюшково и Клоково. Знаешь?
- Ведомо.
- Французов там может и не быть, но это обходной манёвр. Подойдёте к Фоминскому с другой стороны, там вёрст шесть пройти надо.
- Так вроде Фоминское в другой стороне, - перебил полковника Ефим.
- В этой, в этой. В само село не заходить, пройдёте по окраинам, по крайним избам. Особо смотреть на то, сколько пехоты в полях
и лесах. Ну и пушки, какие увидите. Сотник будет ждать вас на берегу Десны в трёх верстах к северу от Жукова, там ещё ручей
впадает. Знаешь?
- Ведомо.
- Оденьтесь потеплее, с собой только хлеба и сухарей. Ну, с богом!
Кудашев похлопал по плечу старого и малого и подтолкнул к дверям.
- Слышь-ко, паря, давай шевелись, нам дотемна три деревни обойти надо, - торопил Ефим, пока Мишка путался в старом зипуне.
На знакомых санях подъехал Никола.
- Ну, готовы?
- Дядька Никола! - обрадовался Мишка.
- Сидайте, с ветерком доставлю.
Ефим с одной стороны, Мишка с другой повалились на низкие сани.
- Но! Шевелись, рыжая, - погнал Никола.
Замелькали деревья, густые заросли черёмухи. Ехали по высокому берегу Днестра; внизу в обрамлении белых берегов лениво текла
чёрная вода. Ехали молча. Вокруг было тихо. Скрипели полозья, постукивали копыта да иногда шумно фыркала лошадь. Заросли
кончились, и по правую руку открылись широкие поля, укрытые неглубоким снегом. Тёмными точками торчали кротовые кучки, да
кое-где вороньё копошилось на навозных развалах.
Вскоре показались дымные столбики деревушки, спрятавшейся в низине. Никола остановил лошадь.
- Всё, дале не можно. Я возвертаюсь и ввечеру буду ждать, где договорились.
Ефим и Мишка постояли немного, провожая взглядом сани, и пошли к деревне. Неожиданно поднялся ветер, погнал по открытому полю
позёмку, закрутил снег, ворон, прелую солому.
- Вот ты бесово отродье, - ругался Ефим, закрываясь от ветра рукавицей. - И откуда ж взялся ветрило.
Отворачиваясь от вьюги, Мишка молча брёл следом.
- Слышь-ко, паря, - Ефим перешёл на крик. - Ежели метель не угомонится, поиск-то не справим. А ну как заплужаем!
Снег с поля заметал дорогу, и вскоре непонятно стало, куда идти. Мишка разглядел вдали чёрные точки и догадался, что это
деревенские жители толпятся у околицы.
- Дедка Ефим! Айда за мной, вон там люди! - Мишка взял Ефима за руку и повёл за собой.
За закрытыми, наспех сделанными из жердей воротами стояли крестьяне в зимних кафтанах; за поясами топоры, в руках вилы и
рогатины.
- Кто такие? - хриплым простуженным голосом спросил один из них, видно, староста.
- Сироты мы, - пробасил Ефим. - Бездомные. Глазами я слаб, а внучок - заместо поводыря мне. Побираемся, тем и живём.
- Ступайте! Нечего вам в нашей деревне делать. Мало ли лихих людей шляется… Откуда нам знать, может, вы лазутчики.
- Христа на тебе нет! - сказал Ефим, но спорить не стал. - Пойдём, Мишутка, добрых людей искать. - Он положил руку на Мишкино
плечо и незаметно повернул его в поле, в обход деревни.
- Эй! Постой-ка! Поди сюда, малец.
- Сходи, сходи, - разрешил Ефим.
Мишка вернулся. Выйдя за ворота, староста достал из-за пазухи свёрток и протянул Мишке.
- Накось, прокормитесь, а в деревню пустить не можем, так сход порешил. Прощевайте.
- И на том благодарствуйте, - издалека пропел Ефим, снял шапку и поклонился. Мишка еле сдержался, чтобы не рассмеяться: во
даёт - ну прямо настоящий нищий, слепой старец.
Шли по полю в обход деревни. Метель стихла, повалил хлопьями снег. На ходу жевали свежий старостин хлеб, вместо воды горстями
ели снег. Подкрепившись, веселее зашагали в сторону Клокова.
- Слышь-ко, паря, в Конюшкове французов, видать, нету и в поле нету. Я что думаю: может, в Клоково не пойдём? А к Фоминскому?
Мишка не знал, что ответить. Полковник ничего такого не говорил, а с другой стороны, уж больно хотелось поскорее к французам -
снова почувствовать опасность, испытать испуг и восторг. Пожал плечами. Ефим воспринял это как согласие.
- Слышь-ко, давай свернём к Фоминскому. Я дорогу одну знаю, вон, глянь - дуб стоит громом расколотый, от него по лесу дорога,
аккурат к усадьбе. - Ефим свернул и не оглядываясь направился к дубу.
К Фоминскому шли долго. Снегопад приутих, стало светлее. Мишка устал, разбитые валенки натёрли ноги; он мечтал только об
отдыхе, но говорить побаивался. Наконец Ефим сам предложил передохнуть и они уселись на поваленное дерево. Но едва Мишка вынул
из валенка ногу и стал перематывать портянку, как со стороны Фоминского раздались голоса, конский топот и ржание.
- Слышь-ко, паря, не боись, авось не тронут. Сиди себе смирно.
Подъехали пятеро всадников. Что-то обсуждали между собой, гарцуя вокруг путников. Потом один из них спешился, взял у Мишки
котомку, заглянул. Другой подошёл к Ефиму, расстегнул кафтан, пощупал - нет ли за поясом топора. Тот, что занимался Мишкой,
последовал его примеру: заставил подняться и принялся обыскивать. Нашёл за пазухой кинжал и вытащил.
- Сойе! (Вот оно!) - вскричал он, потрясая найденным за пазухой кинжалом. - Лё ву аля, регарди! (Вот, смотрите!)
К Мишке подошёл пожилой офицер.
- Гарсон, где ты взял это?
Мишка решил молчать.
- Нашли, - сказал Ефим, - ей-богу, нашли, ваше высокородие. Малец ни при чём. Я, я нашёл.
Офицер ударил Ефима по лицу, но тот устоял и сделал шаг вперёд, чтобы прикрыть Мишку. Офицер толкнул его, и Ефим, споткнувшись
о бревно, упал на спину. Офицер взял Мишку за подбородок.
- Я тебья спрашиваю, гарсон, где взял оружий?
Крепко сжав зубы, Мишка молчал. Офицер вынул кинжал из ножен и по выгравированным на лезвии инициалам убедился, что тот
принадлежал итальянскому улану. Это немного смягчило его гнев: всё-таки не соотечественник, а союзник, итальяшка. Он приставил
остриё кинжала к Мишкиной груди.
- Ты лазутчик! Всякий лазутчик полагается смерть!
Мишка не испугался, только стало как-то холодно, особенно в том месте, куда упирался кончик кинжала. Он посмотрел французу в
глаза. Офицера поразило спокойствие этого маленького человечка: не каждый солдат способен бесстрашно смотреть в глаза тому, от
кого зависит его жизнь. Он смутился и убрал кинжал.
- On les prend avec nous! (Забираем их с собой!)
Ефиму связали руки и прикрутили верёвкой к луке седла одного из всадников. Мишку перекинули поперёк лошади, и сердитый француз
прижал его рукой. Поскакали. Мишка подпрыгивал на лошади и бился животом. От боли темнело в глазах. Хорошо, что до села было
недалеко.
Во дворе усадьбы француз скинул Мишку на снег. Следом въехал всадник с запыхавшимся Ефимом. Старик повалился рядом с Мишкой.
Подошли солдаты с ружьями и затолкали пленников в сарай.
- Эх, паря, паря, - заохал Ефим. - Негоже с ножиком выкинул. И я, старый дурак, не спросил. Нас сотник ждать будет, князь
Николай Данилович с поиска ждать будет, а мы тут. Ить! Как два рябчика попалися! Слышь-ко, паря, глянь по сарайчику, может, где
серп воткнут. Мне бы руки ослобонить.
В сарае было сумрачно; слабый свет, сочившийся из щелей, не освещал, а наоборот, затемнял углы. Мишка шарил руками по дощатым
стенам и под потолком.
- Ну!
- Нету, дедка Ефим.
- Иех! Ладно, подгреби соломки, какая есть, - земля-то студёная, как бы чего не отморозить.
Мишка нашёл соломы, сгрёб в кучу; на неё и уселись.
Вечерело. В сарае стало темно, по углам и на чердаке заскреблись мыши. Холодно и тоскливо было Мишке; ждал, что дедка Ефим
заговорит, но тот молчал, время от времени ворочаясь и вздыхая.
Неизвестно, сколько они так просидели, когда снаружи послышался шум. Дверь отворилась, и вошли двое солдат с факелами. Один из
них схватил старика за плечо и поднял.
- Давай, топай на допрос, - приказал он.
Дед Ефим взглянул в лицо говорившего.
- Да ты, поди, русский?
Солдат сердито ткнул его прикладом в бок.
- Не твово ума дело, топай!
- Ах ты рожа корявая, шпаренный поросёнок, разбойник, басурманам служишь!
Солдат разозлился и с силой толкнул старика в спину.
- Топай, говорю, не то тут же проколю!
Ефима увели.
Сквозь щели Мишка видел французских солдат, толпящихся у костров, небольшой обоз, повозки, пушки. У крыльца усадьбы стояла
красивая карета, запряжённая шестёркой белых лошадей. На крыльце часовые. Во всех окнах усадебного дома горел свет. Туда и
увели Ефима.
Мишка сел на земляной пол и уткнулся головой в колени.
"Где тятя, где дядька Фёдор, где Никола, - думал он. - Все где-то там. А я здесь. Вот убьют французы, закопают, и никто не
узнает. Кинутся мамка с тятей искать, а дядька Фёдор скажет: не знаю. Спросят Николу, а он скажет: не знаю, ушёл на поиск и
пропал. Ох и попадёт дядьке Фёдору! Мамка скажет: я же тебя просила, зачем от себя отпустил? А дядька Фёдор скажет: как же не
отпустить-то, коли сам полковник, куды там, сам князь сказал: будет у меня служить. Придут к князю Кудашеву, а он скажет: сын
ваш герой, верно, французы убили его где-нибудь. Заплачут мамка с тятей, а князь им кучу денег даст и большое зеркало мамке,
чтобы не плакали".
У Мишки по холодным щекам потекли горячие слёзы. Вытерев их кулаком, он выглянул в щель. Солдаты всё прибывали и прибывали;
вскоре весь двор был забит войсками. Отблески огня сверкали на касках, оружии, выхватывали из темноты силуэты разномастных
лошадей.
Дверь опять отворилась, и в сарай ввели новых пленных - пятерых испуганных крестьян. Те как встали молча посередине, так и
стояли кружком. Мишка поднялся и неожиданно чихнул. Крестьяне, толкая друг друга, кинулись к стене.
- Чёрт, чёрт! - закричали, крестясь и отмахиваясь.
Мишка и сам испугался.
- Я не чёрт! - крикнул он.
- Тьфу ты! Ну-ка, Антип, ткни его, человек ли.
Крестьяне подтолкнули вперёд самого здорового верзилу.
- А-а-а, - от страха застонал верзила и, протянув дрожащую руку, ткнул Мишку в плечо. - Человек вроде.
- Сами вы черти, - обиделся Мишка и снова сел.
- Глянь-ко - паря. Пошто робят хватают? - К Мишке подошёл пожилой крестьянин. - Ты, мил-душа, за что угодил-то?
- Так, - ответил Мишка неопределённо.
В это время открылась дверь и солдаты втолкнули Ефима. Вытирая окровавленный рот и смешно шепелявя, старик ругался:
- У, иоды, нехьисти, зубы повыбивали, штоб йихоманка на вешь ваш йёд, штоб шкутило тебя, извейга.
Солдат, говоривший по-русски, поводил факелом, нашёл Мишку и стукнул по плечу:
- А ну! Вставай, пошли, твоя очередь.
- Пошто робёнка обижаешь? - вступился крестьянин.
- Не твово ума дело, не встревай!
Мишку вывели во двор и, подталкивая в спину, повели к дому. В большой зале, в середине которой начиналась широкая лестница,
висела огромная люстра. От множества горящих свечей было так светло, что Мишка невольно зажмурил глаза. Никогда ещё не видел он
таких домов. "Вот он - дворец, - подумал он, - про какие тятя сказывал. В таком и наш царь-батюшка живёт. А свечей-то не на
один рубль выходит".
Пока Мишка разглядывал зал, подошёл французский офицер и грубо ухватил его за ухо. Ругаясь на незнакомом языке, он потащил
Мишку в боковую комнату. Там на кушетке, подливая горячую воду из котелка в таз, сидел ещё один француз и парил ноги.
- Ты есть лазутчик? - спросил он. - Где брал кинжал итальянский солдат?
- Нашёл.
- Правду! Говори правду! - вскричал первый и влепил оплеуху.
- Роббер, не надо бить мальчик. Мы не воюем дети. Мальчик, как твой имя?
- Мишка, - Мишка шмыгнул носом и вытер рукой закапавшую кровь.
- Мсье Роббер, мсье Роббер, - укоризненно проговорил сидевший и уже грозно спросил: - Ты знаешь, где казаки, гусары, Кутузоф,
русский армий?
Мишка покачал головой.
- Ты знаешь Денис Давыдоф?
- Нет.
- Хорошо. Будешь думать утро.
Офицер так же за ухо вывел Мишку в зал и, толкнув к ногам солдат, махнул перчаткой.
Мишку привели обратно в сарай. Горели уши и болела правая половина лица. Кровь из носа капать перестала, но заплывал глаз.
- Сто, пая, досталось, нисего, тейпи, - Ефим прижал Мишку к себе и неумело погладил по голове. - Бог тейпел и нам велел. У,
иоды, кйеста на вас нет.
- Но-но, - солдат поводил факелом, высматривая пленных. - А то скажу, так ещё и выпорят как сидорову козу.
Внезапно с громким треском разорвались шрапнельные снаряды. Ещё и ещё. Вся скопившаяся во дворе масса людей кинулась
врассыпную, сбивая друг друга, протискиваясь в двери дома, в ворота, в любые щели и укрытия. Раненые и убитые валялись
вперемежку. Истошные крики слышались отовсюду. Крестьяне, воспользовавшись суматохой, накинулись на растерявшихся солдат,
отобрали ружья, погасили факелы и захлопнули двери сарая.
Мишка прильнул к щели. Из дома, прикладами расчищая путь в толпе, двигались рослые крепкие гренадёры. Быстро выбежал завёрнутый
в чёрный плащ невысокий человек со смешной треугольной шляпой на голове. За ним - так и не успевший обуться офицер. Они юркнули
в карету; за ними ещё двое с сундучками. Кучер хлестнул лошадей и погнал к воротам, не обращая внимания на метавшихся людей.
Гренадёры, вскочив на коней, поскакали следом.
- Братцы, не губите, братцы, умилосердитесь! - упав на колени, молил крестьян изменник.
- Тьфу! - подойдя к нему, плюнул Ефим. - У, иод, погоди ужо, выдадим тебя гошподину полковнику, пущай йешит, какою шмейтию тебя
покаять. Тьфу!
По двору усадьбы и по деревне в панике бегали французы. Они и не думали сопротивляться. Бросали оружие, поднимали руки и что-то
кричали.
- Вона, слышь, шарамы опять своё талдычат.
И тут же, сливаясь с гулом выстрелов, покатилось русское знакомое "ура!". Лавина огня, сверкающих сабель и грозных пик неслась
по деревне. Казаки скакали впереди, размахивая оружием и факелами. За ними гусары и уланы. Пехотинцы капитана Кожина не давали
неприятелю разбежаться по лесам. Французы падали на колени и прижимались к тынам и заборам.
Вскоре всё было кончено. Пленных сгоняли к околице и пересчитывали. Вдоль подвод, осматривая трофеи, сновали денщики.
Захваченных французских офицеров отделили от солдат и повели к сараю. Разглядев в тусклом отблеске костров и пожаров идущих к
сараю французов, крестьяне закрыли ворота перекладиной и приготовили ружья. Кто-то подёргал ворота и крикнул:
- Есть тут кто?
Услыхав русскую речь, крестьяне распахнули ворота и вышли наружу. Изменник попытался ускользнуть, но детина Антип схватил его
за шиворот.
- Кудыть! Погодь! - ласково пропел он, встряхивая солдата.
Офицеров с изменником закрыли в сарае, а крестьяне и Мишка с Ефимом подошли к крыльцу дома.
Уже совсем рассвело, когда в сопровождении гусар к дому подъехал Кудашев. Соскочил с лошади и легко взбежал на крыльцо.
- Миша! Ефим! - радостно закричал он. - Братцы мои, а я уж и не чаял видеть вас в живых! Сотник полночи прождал, прискакал:
беда! - кричит, - чую, беда! нема их! - Полковник обнял малого и старого. Увидел лиловый кровоподтёк на Мишкиной щеке и под
глазом.
- Ну-ка, ну-ка, - Кудашев повернул Мишку к свету. - Кто?
Мишка не выдержал: всё, случившееся за короткое время, вырвалось горячими слезами. Уткнувшись в куртку Кудашева, он зарыдал.
- А ты, старый, куда смотрел?
- Виноват, ваше вышокоблагойодие, - понуря голову, проговорил Ефим. - Недошмотьел. У него кижал был.
- Кинжал? Какой кинжал?
- Кажись, ихнего шолдата.
- Ну а ты что шепелявишь?
- Иоды, супоштаты, жубы выбили.
- Про что пытали?
- Генеяла Кутужова ведаем ли, где войшко, да где кажаки, да гушары.
- Сильно били?
- Щильно, князь-батюшка, ой щильно. Упьявляющий байина Паямон уж на што дьяться любил, а и то не так.
- Ладно, братцы мои, не за пшик - за Отечество пострадали. Буду о вас светлейшему писать и просить награждения. А зубы тебе
железные вставим, теперь такие делают - будешь кости перекусывать! Ну, а вы кто? - обратился он к крестьянам.
Те сняли шапки и поклонились. Старший выступил вперёд.
- Мы местные, ватутинские, по приказу барина нашего Лексея Герасимовича в Ботаково шли, курей везли. Барин наш иноземных,
холанских, выписал - чудные куры, маленькие, а несутся кажный день. В Ботаково новый птичник затевает. Шли мы, а тут хранцузы.
Курей отобрали, с конякой и телегой, а нас сюды.
- Сюды… Ну, идите, ищите курей голландских, не то барин с вас спросит и самих нестись заставит.
Но крестьяне не уходили, стояли кучкой, мяли шапки в руках.
- Ну, что ещё?
- Весёлый барин, - сказал старший, - а скажи-ка, верно ли говорят, что ежели за царя-батюшку, за отечество порадеть, то и
вольную схлопотать можно?
- Это, душа моя, не моя епархия…
Кудашев помолчал и вдруг рассердился.
- Вы братцы, что удумали? Посмотри на них, - он показал на казаков на улице, затем на Мишку с Ефимом. - На мальчишку со
старцем, на меня! Не за чины и награды бьёмся смертным боем с вражьим нашествием. Отечество наше, Русь великая, в опасности,
а вы… уйдите с глаз моих!
- Ты, князь-барин, не серчай - не мы это, многие болтают. Да мы что, вот Антип… Антип, ну.
Крестьяне вытолкали верзилу вперёд.
- Я, князь-барин, как ты, не за чины хочу бить хранцуза - руки чешутся, возьми в войско своё.
- Ладно, братцы. Ступайте курей искать. А ты найди капитана Кожина, скажи, Кудашев велел прикомандировать. Мешков, Емельяна!
Пусть завтрак готовит. И доктора сюда!
- Слушаю, господин полковник!
Вскоре Мишка морщился от вонючей мази, наложенной доктором на опухшую щёку, и давясь глотал толчёную бодягу. Ефим осторожно
поглощал жиденькую ячневую кашу. Антип слонялся по деревне от костра к костру, спрашивая про капитана Кожина. В сарае томился
дрожащий от страха изменник.
Денщики доложили: атака на Фоминское доставила пленными: девятьсот восемь рядовых, пятнадцать офицеров; трофеями: тридцать
шесть артиллерийских палуб при восемнадцати пушках, сорок провиантских фур, сто сорок четыре вола и около двухсот лошадей.
Пленные офицеры показали, что в Фоминском находились четыре батальона из корпуса маршала Нея, прикрывавшего отход Наполеона на
юг, в губернии, богатые пропитанием для армии и овсом и сеном для лошадей и волов. Французская армия свернула на новую
Калужскую дорогу. О планах Наполеона немедленно доложили фельдмаршалу Кутузову, чьи войска заслоном стояли на пути французов
под Тарутино.
"Всякий военный человек, сведущий в своём деле, увидит ясно, что неприятельская армия, облепленная отрядами Дорохова,
Сеславина, Фигнера и князя Кудашева, не могла сделать шагу потаённо, хотя спасение оной зависело от тайного её движения мимо
левого фланга нашей армии и от внезапного появления её в Малоярославце", - писал Давыдов.
До битвы под Малоярославцем оставалось пять дней.
