Марианна Гончарова. ТРУДНЫЙ ВОЗРАСТ
ИСТОРИИ

 

Марианна Гончарова
Трудный возраст

 

Переходный возраст, о котором так долго говорили взрослые, наступил в канун Нового года. Он наступил не только у тринадцатилетнего Юрика. Он подмял под себя всех, кто его окружал, - его маму Геню, его соседей, его друзей. Даже военкомат. Представьте, каково дежурному военкомата видеть, как в семь утра первого января в ещё закрытый комиссариат ломятся мужчины призывного возраста и в виде главного аргумента предъявляют коробки с цветными карандашами? Кто не поленился отсидеть новогодний вечер у телефона, обзвонить от имени военкомата весь квартал и текстом "Явиться первого января в семь часов утра, иметь с собой личные вещи и цветные карандаши" мобилизовать мужскую часть населения на военную переподготовку? Конечно Юрик. Бедная Геня. Бедная.
      Когда дети орали в окна: "Юрикина ма-ма!", хотя Юриков в доме было немало и разного возраста, все знали, нет смысла беспокоиться, зовут Геню, потому что Юрик уже что-то натворил, кого-то разыграл или обозвал. Трудный. Очень трудный возраст.
      И вот, когда Юрик задумывал новую пакость, на зимние каникулы к соседке Лизе приехала внучка Оленька. Оленька вышла во двор в своей белой шубке. И всё в ней Юрику понравилось: и походка, и смех, и варежки… И ему было тесно в груди, и даже не хотелось есть. И к вечеру Юрик понял, что всё! Всё! Что он, хулиган, драчун, Юрик Степанов, теперь другой. А ночью пошёл снег, и Юрику вдруг приснилась мелодия, такая свежая, новая, нежная, никогда, кажется, и никем не петая ранее. Юрик встал, нащупал карандаш и старую тетрадку и быстро, пока не забыл, записал мелодию прямо на розовой обложке с Пушкиным. Вот так записал: "Ля-ля-ля-ля-а! ля ля-ля! Па-па-ра-ра!" Ещё раз прочёл записанное. Пропел тихонько сам себе, глядя в окно на падающий снег, понял, что всё изменилось в его жизни к лучшему, и счастливый лёг спать.
      Наутро, как ни старался, как ни читал Юрик свои записи, мелодия не вспоминалась. Вот так, подумал Юрик. Если что-то хорошее, музыка или Оленька, так нет. А если что-то плохое, так мама сразу ругается. И Юрик с горечью осознал, что в его новой жизни всё пойдет по-старому. Учитывая трудный возраст. И решительно вышел во двор. Раз мелодия всё равно не вспоминалась. Решил идти хулиганить. Как всегда. Одним ударом ноги он развалил снежную бабу, разогнал малышню и стал обзываться. Мишку Павчинского Юрик, как всегда, обозвал евреем. Ашотика Ставридку - грузын. А татарина Рафика - незваный гость. Потому что всё уже было потеряно навсегда. И зачем становиться лучше. Раз так.
      - Юрикина ма-а-ма!!! - как всегда завопил Мишка Павчинский в окно Степановых. - Юрикина мама!!!
      Мама Юрика вышла на балкон.
      - Ну?
      - А ваш Юрик развалил нашу бабу и опять обзывается. - Мишка задрал к балкону свою склочную румяную физиономию. Юрик под гневными взглядами мамы не убежал, он молча равнодушно стоял рядом. Всё равно. Раз так.
      - Юрик!!! Ты опять?!
      Юрик молчал.
      - Так шо? - настаивал Мишка Павчинский на справедливости.
      - Ну так обзови его тоже! - потеряла терпение Геня.
      - А как? - обрадовался Мишка. - Как обзовить?
      - Скажи: "Сволочь ты, Юрик!" Понял?
      - Понял, - Мишка кивнул головой и с интересом оглянулся на Юрика. Ашотик и Рафик уже обступили того на предмет обозвать. Но Юрик, этот какой-то странный сегодня Юрик, предупредив благородный гнев детей, мрачно и свысока подтвердил:
      - Да! Я - сволочь! Да! Я такая сволочь!
      И отошёл в угол двора. Он почувствовал себя старым и одиноким. Всеми брошенным. А мама… Она даже не заметила, что он, Юрик, изменился! Что он захотел стать хорошим с этого утра. И что он не доел омлет!!! Никто ему не нужен. Никто его не поймет. Никто не смог бы пережить того, что пережил он, забыв прекрасную ночную мелодию. Юрик забежал в тесный и темный проём между гаражами, сел на ящик и тихонько заскулил: - И-и-и…
      Он представлял, как мама мечется по двору, его разыскивая, как друзья испуганно пожимают плечами, не зная, где он, как Оленька… А что Оленька… Она со своими красивыми варежками и смехом даже и не заметит, как он тут… замерзнёт… умрёт… навсегда… один… На ящике… И-и-и-и…
      Сколько так прошло времени, он не знал. Хотелось посмотреть, как там. Не сильно ли страдает мама, нет ли во дворе милиции с собаками, или, может, приехали пожарные искать его на крыше… Он вытер слезы и пошёл во двор. Страшное разочарование ожидало Юрика во дворе. Никто! Никто его не искал! Никому он не был нужен. Двор был пуст и тих. Ах так, подумал Юрик, и слёзы снова защипали в носу, ах так?! И только он подумал: "Ну что ж!!!", как в спину ему мягко ударил снежок. Юрик оглянулся и увидел Оленьку. Она уже бежала к нему, смеялась, отряхивала его пальто от снега. И зазвучала вдруг в душе Юрика записанная ночью и забытая наутро прекрасная мелодия, такая свежая, новая, никогда, кажется, и никем не петая ранее. И невесомо легли на мелодию слова:
      - Скажите, девушки, подружке ва-а-ашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…

 

[в пампасы]

 

Электронные пампасы © 2004

Яндекс.Метрика